ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Как если бы дуальность, отражалась от обеих сторон (границы) в
каждом из этих двух терминов. На стороне вещей -- физические качества и реальные
отношения, задающие положения вещей, но есть еще и идеальные логические
атрибуты, указывающие на бестелесные события. На стороне предложений -- имена и
определения, обозначающие положение вещей, но есть еще и глаголы, выражающие
события и логические атрибуты. С одной стороны -- единичные собственные имена,
существительные и общие прилагательные, указывающие на пределы, паузы, остановки
и наличие; с другой -- глаголы, влекущие за собой становление с его потоком
взаимообратимых событий, и настоящее, бесконечно разделяющееся на прошлое и
будущее. Шалтай-Болтай категорично различал два
45
ЛОГИКА СМЫСЛА
типа слов: "Некоторые слова очень вредные. Особенно глаголы! Гонору в них
слишком много! Прилагательные проще -- с ними делай, что хочешь. Но глаголы себе
на уме! Впрочем, я с ними справляюсь. Световодозвуконе-проницаемость! Вот, что я
говорю!" Но попытка объяснить это странное слово "световодозвуконепроницаемость"
у Шалтая-Болтая кончается более чем скромно ("Я хотел сказать: хватит об этом").
Фактически, свето-водо-звуко-непроницаемость говорит еще о чем-то. Шалтай-Болтай
противопоставляет бесстрастности событий действия и страдания тел, непоглощаемой
природе смысла -- съедобную природу вещей, световодозвуконепроницаемости
бестелесных сущностей без толщины -- смешение и взаимопроникновение субстанций,
сопротивлению поверхности -- мягкую податливость глубины, короче, "гордости"
глаголов -- благодушие существительных и прилагательных.
Световодозвуконепроницаемость говорит как о границе между этими парами, так и о
том, что лицо, расположившееся на границе, -- как Шалтай-Болтай на своей стене,
-- может распоряжаться ими, само будучи световодозвуконепроницаемым мастером
артикуляции их различия ("Впрочем, я с ними справляюсь").
Но и это еще не все. Возврат к гипотезам Кратила -- отнюдь не последнее слово
дуальности. В предложении дуальность присутствует не столько между двумя типами
имен -- имен остановок и имен становления, имен субстанций, или качеств, и имен
событий, -- сколько между двумя отношениями предложения, а именно, между
денотацией и выражением, между обозначением вещей и выражением смысла. Это
похоже на зеркальную поверхность и отражение в ней, только то, что по одну ее
сторону, совсем не похоже на то, что по другую ("...только все там наоборот").
Проникнуть по ту сторону зеркала -- значит перейти от отношения денотации к
отношению выражения, не останавливаясь на промежутках -- манифестации и
сигнификации. Иными словами, это значит достичь области, где язык имеет
отношение не к тому, что он обозначает, а к тому, что выражает, то есть к
смыслу. Перед нами последнее смещение дуальности: теперь она сдвинулась внутрь
предложения.
Мышь, рассказывает, что когда графы решили передать корону Вильгельму
Завоевателю, "архиепископ Кентерберийский нашел это благоразумным... -- "Что он
46
ДУАЛЬНОСТИ
нашел?" -- спросил Робин Гусь. "Нашел это, -- отвечала Мышь, -- ты что, не
знаешь, что такое "это"?" "Еще бы мне не знать, -- отвечал Робин Гусь, -- когда
я что-нибудь нахожу, это обычно бывает лягушка или червяк. Вопрос в том: что же
нашел архиепископ?". Ясно, что Робин Гусь понимает и рассматривает это как
обозначающий термин для всех вещей, положений вещей или возможных качеств (то
есть, как индикатор). Здесь точно указывается, что обозначенная вещь есть в
сущности то, что съедается или может быть. съедено. Все обозначенное и все, что
может быть обозначено, -- в принципе съедобно и проницаемо. В другом месте Алиса
замечает, что может "вообразить" только пишу. Но Мышь использует это совсем
по-другому: как смысл предыдущего предложения, как событие, выраженное
предложением (идти передавать корону Вильгельму). Таким образом, двусмысленность
этого распределяется согласно дуальности обозначения и выражения. Два измерения
предложения организованы в две серии, асимптотически сходящиеся к столь
неоднозначному термину, как это, поскольку они встречаются только на границе,
которую не прекращают удлинять. Одна серия резюмирует "поедание", тогда как
другая выделяет сущность "говорения". Вот почему во многих стихах Кэррола мы
находим самостоятельное развитие двух одновременно существующих отношений, одно
из которых отсылает к обозначаемым объектам, всегда поглощаемым или готовым
поглощать, другое -- к выражаемым смыслам или, в крайнем случае, к объектам --
носителям языка или смысла. Эти два отношения сходятся в эзотерическом слове, в
неопределенном aliquid. Возьмем, к примеру, рефрен в Снарке: "И со свечкой
искали они, и с умом, с упованьем и крепкой дубиной". Здесь "свечка" и "дубина"
относятся к обозначаемым инструментам, а "ум" и "упование" -- к усмотрению
смысла и событий (в произведениях Кэррола смысл часто является тем, на что
следует уповать, он -- объект фундаментальной "заботы"). Причудливое слово
"Снарк" -- граница, постоянно растягиваемая постольку, поскольку прочерчивается
обеими сериями. Другой типичный пример -- известная песня садовника из Сильвии и
Бруно. Каждый куплет этой песни запускает в игру два совершенно различных вида
терминов, предполагающих два разных взгляда: "Ему
47
ЛОГИКА СМЫСЛА
казалось... Он присмотрелся...". То есть, все куплеты песни развивают две
разнородные серии. Одна состоит из животных, людей и объектов, которые либо сами
потребляют что-то, либо являются потребляемыми. Они описываются или с помощью
физических качеств, или с помощью звуковых характеристик. Другая серия
составлена из объектов или из в высшей степени символических персонажей,
определяемых посредством логических атрибутов, а иногда и посредством
родственных именовании -- носителей событий, новостей, посланий или смысла. В
конце каждого куплета садовник вытягивает меланхолическое па, удлиняемое с обеих
сторон этими сериями, ибо сама песня, как мы узнаем, -- это его собственная
история.
Ему казалось -- на трубе
Увидел он Слона.
Он посмотрел -- то был Чепец,
Что вышила жена.
И он сказал: "Я в первый раз
Узнал, как жизнь сложна".
Ему казалось -- Альбатрос
Вокруг свечи летал.
Он присмотрелся -- над свечой
Кружился Интеграл.
"Ну что ж, -- сказал он и вздохнул, --
Я этого и ждал".
Ему казалось -- папский Сан
Себе присвоил Спор.
Он присмотрелся -- это был
Обычный Сыр Рокфор.
И он сказал: "Страшней беды
Не знал я до сих пор"1.
___________
1 Песня садовника в Sylvie and Bruno составлена из девяти куплетов, из которых
восемь разбросаны по первой части книги, а девятый появляется в Sylvie and Bruno
Concluded (ch.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224