ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

57-60, 64,
67,70); удивительное обращение к рыбе как к знаку активного бунта и к горячей
воде как к знаку освобождения (pp.74 -79); и различение двух тел -- раскрытого и
разложенного тела человека-цветка и головы без органов, которая служит
дополнением к первому.
Однако, как нам кажется, интерпретация Гизеллы Панков принижает роль головы без
органов. Кроме того, режим знаков, живущий в шизофрении, понимается ею -- на
уровне ниже смысла -- только через различие между знаками-страданиями тела и
телесными знаками-действиями.
128 ШИЗОФРЕНИК И МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА
бесконечным и паническим соскальзыванием означающей серии к означаемой.
Фактически, здесь вообще нет никаких серий -- обе серии исчезли. Нонсенс больше
не дает смысла на поверхности. Он впитывает и поглощает весь смысл -- как на
стороне означающего, так и на стороне означаемого. Арто говорит, что у Бытия,
являющегося нонсенсом, есть зубы. В поверхностной организации, которую мы
назвали вторичной, физические тела и произносимые слова одновременно разделяются
и соединяются бестелесной границей. Эта граница и есть смысл, представляющий, с
одной стороны, чистое выражаемое слов, а с другой -- логический атрибут тел.
Хотя смысл является результатом действий и страданий тел, это результат
совершенно иной, чем они, природы, поскольку он -- ни действие, ни страдание.
Это результат, который защищает звуковой язык от всякого смешения с физическим
телом. Напротив, в первичном порядке шизофрении остается только дуальность между
действием и страданием тела. Язык является обоими ими сразу, будучи полностью
поглощенным зияющей глубиной. Нет больше ничего, что спасло бы предложения от
погружения в тела и от смешения их звуковых элементов с аффектами тела:
обонянием, вкусом или пищеварением. Теперь не только нет какого-либо смысла, но
нет и никакой грамматики или синтаксиса, а в пределе -- вообще никаких
членораздельных слогов, букв или фонетических элементов. Антонин Арто мог бы
озаглавить свое эссе "Опыт антиграмматического выступления против Льюиса
Кэррола". Кэрролу нужна очень строгая грамматика, которая требуется для того,
чтобы сохранить флексии и соединения слов, чтобы отличить их от флексий и
соединений тел -- хотя бы и с помощью зеркала, отражающего их и возвращающего им
смысл". Потому-то мы и
__________
11 .Именно с этой точки зрения новации Кэррола носят, по сути, словесный, а не
синтаксический или грамматический характер. И как следствие, слова-бумажники
допускают бесконечность возможных интерпретаций путем размножения серий: тем не
менее, синтаксическая строгость исключает определенное число этих возможностей.
То же самое справедливо и для Джойса, как показал Жан Пари (Теl Quel, nЇ 30,
1967, р.64). Случай Арто иного рода, но только потому, что здесь больше нет,
собственно говоря, проблемы смысла.
129
ЛОГИКА СМЫСЛА
можем противопоставлять Арто и Кэррола пункт за пунктом -- как первичный порядок
и вторичную организацию. Поверхностные серии типа "есть-говорить" действительно
не имеют ничего общего с полюсами глубины: сходство здесь только кажущееся. Две
фигуры нонсенса на поверхности, распределяющие смысл между сериями, не имеют
ничего общего с этими двумя продолжениями нонсенса, которые увлекают, поглощают
и вновь впитывают [смысл] (untersinn). Две формы заикания -- клоническая и
тоническая -- лишь грубые аналогии двух языков шизофрении. Разрыв поверхности не
имеет ничего общего с глубинным Spaltung [расщепление, расслоение, трещина --
нем.]. Противоречие, подмеченное в бесконечном разделении прошлого-будущего на
бестелесной линии Эона, не имеет ничего общего с противостоянием полюсов в
физическом настоящем тел. Даже слова-бумажники выполняют совершенно разнородные
функции.
У ребенка можно найти шизоидную "позицию" еще до того, как он достигнет
поверхности и овладеет ею. Даже на поверхности всегда можно найти шизоидные
фрагменты, поскольку ее функция как раз в том, чтобы организовывать и
развертывать стихии, поднимающиеся из глубины. От этого смешивание всего со всем
-- и детского овладения поверхностью, и провала поверхности у шизофреника, и
господства поверхности у личности, называемой, к примеру, "извращенной", -- не
становится менее отвратительным. Работы Кэррола всегда можно представить в виде
шизофренического рассказа. Опрометчивые английские психоаналитики так и делают:
они отмечают тело-телескоп Алисы, его складывание и раздвижение, ее явную
прожорливость, скрытую экскре-ментальность и одержимость навязчивыми идеями;
здесь же фигурируют кусочки, обозначающие как объедки, так и "отборные блюда";
быстро распадающиеся коллажи и этикетки пищеварительных слов; а также, потеря ею
самотождественности, рыба и море... Можно только гадать, какой вид безумия
клинически представлен Шляпным Болванщиком, Мартовским Зайцем и Мышью-Соней. А в
противопоставлении Алисы и Шалтая-Болтая всегда можно опознать два амбивалентных
полю-
130
ШИЗОФРЕНИК И МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА
са: "отчлененные органы -- тело без органов", тело-решето и великолепное тело. У
Арто не было особых причин восставать против текста Шалтая-Болтая. Но именно в
этот момент звучит предостережение Арто: "Мне не удалось сделать перевода.
Никогда не любил этого стихотворения. ...Я действительно не люблю стихов или
языков поверхности". У плохого психоанализа есть два способа обмануться: верить,
что открыл некое всеобщее сходство, которое можно обнаружить в ком угодно, или
полагать, что открыл аналогии, создающие ложное впечатление различий. Таким
образом, как клинико-психиат-рический, так и литературно-критический подходы
бьют мимо цели. Структурализм прав, подчеркивая тот момент, что о форме и
содержании можно говорить только в связи с изначальными и несводимыми
структурами, в рамках которых они организуются. Психоанализ должен обрести
геометрическое измерение, прежде чем он обратиться к историческим сюжетам. Ибо и
сама жизнь, и даже сексуальность обретаются внутри организации и ориентации
этого измерения еще до того, как обнаруживаются в производящей материи или
порождающей форме. Психоанализ не может удовлетвориться указанием на особые
случаи, манифестацией истории или означиванием комплексов. Психоанализ -- это
психоанализ смысла. Он сначала географичен, а уже потом историчен. Он различает
разные страны. Арто -- это ни Кэррол и не Алиса, Кэррол -- это не Арто и даже не
Алиса. Арто бросает ребенка в ситуацию чрезвычайно жестокой альтернативы --
согласно двум языкам глубины, -- альтернативы телесного действия и страдания.
Либо ребенок не рождается, то есть, не покидает футляров своего будущего
спинного мозга, над которым прелюбодействуют его родители (своего рода
самоубийство наоборот), либо он создает текучее, великолепное, огненно-яркое
тело без органов и без родителей (подобное тому телу, которое Арто называет
своей еще неродившейся "дочкой").
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224