Он снова перевел взгляд на Лоррета.
— Или ты будешь говорить со мной разумно и спокойно, или я прикажу своим людям убить тебя и поговорю уже с твоими товарищами. Понял? Как тебя зовут?
— Но ты же монах! — негодующе воскликнул консул.
— Нет, — отозвался Томас, — я мирянин, просто переоделся монахом. Ты поверил, будто я клирик, потому что я умею читать. Священником был мой отец, и он обучил меня грамоте. Так как, говоришь, тебя зовут?
— Я Галат Лоррет, — ответил консул.
— И, судя по твоей одежде, — Томас указал на отороченное мехом одеяние Лоррета, — ты наделен здесь властью?
— Мы консулы, — произнес Лоррет со всем достоинством, которое смог собрать.
Остальные три консула, все помоложе Лоррета, тоже пытались сохранить внешнее спокойствие, но напускать на себя равнодушный вид, когда под аркой угрожающе поблескивают наконечники стрел, было нелегко.
— Очень приятно, — любезно промолвил Томас. — Раз ты тут командуешь, так обрадуй свой народ сообщением о том, что город возвращен своему законному владельцу, графу Нортгемптону. И передай им, что его светлость не любит, чтобы подданные, забросив работу, слонялись по улицам.
Он кивнул отцу Медоузу, и тот, запинаясь, стал переводить эту речь собравшимся. Послышались протестующие голоса. Самые смышленые сразу смекнули, что смена сеньора неизбежно повлечет за собой увеличение податей.
— На сегодняшнее утро у нас назначена одна работа — сожжение еретички, — ответил Лоррет.
— Это что, работа?
— Божья работа, — настойчиво повторил Лоррет. Он возвысил голос и заговорил на местном наречии: — Народу было позволено отвлечься от повседневных трудов, дабы люди могли полюбоваться тем, как в городе выжигают зло.
Отец Медоуз переводил Томасу сказанное.
— Таков обычай, — добавил священник, — да и епископ настаивает, чтобы сожжение производилось при стечении народа.
— Обычай? — удивился Томас. — Вы так часто сжигаете девушек, что у вас даже сложился обычай?
Отец Медоуз смущенно замотал головой.
— Отец Рубер сказал, что мы должны казнить еретичку публично, при всем народе.
Томас нахмурился.
— Отец Рубер, — уточнил он, — это тот самый священник, который велел вам сжечь девушку на медленном огне? И объяснил, как правильно сложить костер?
— Он доминиканец, — ответил отец Медоуз, — настоящий. Он сам уличил эту девицу в ереси и обещал, что будет присутствовать.
Священник огляделся по сторонам, словно ожидая увидеть отсутствующего брата Рубера.
— Он, несомненно, пожалеет, что пропустил такое развлечение, — сказал Томас и жестом приказал своим лучникам расступиться.
Они образовали проход, по которому сэр Гийом, облаченный в кольчугу, с обнаженным мечом в руке, вывел приговоренную из замка.
При виде девушки толпа заулюлюкала, но свист, насмешки и оскорбления смолкли, когда стрелки вновь сомкнулись у нее за спиной и подняли свои страшные луки. Робби, в кольчуге и с мечом на боку, протолкался сквозь шеренгу лучников и, не сводя глаз, смотрел на стоящую теперь рядом с Томасом Женевьеву.
— Это и есть та самая девушка? — спросил Томас.
— Да, та самая еретичка, — ответил Лоррет.
Женевьева смотрела на Томаса с недоумением. В последний раз она видела его в монашеском одеянии, нынче же он мало походил на священника, ибо облачился в обержон — прекрасной работы короткую кольчугу, которую он за ночь, пока охранял казематы, чтобы никто не расправился с пленниками, еще и начистил до блеска.
Женевьева уже не была в лохмотьях. Томас послал в ее камеру двух кухонных служанок с водой, одеждой и костяным гребнем, чтобы она могла привести себя в порядок, и отдал ей белое платье, принадлежавшее жене кастеляна. Платье было дорогое, из тонкого, хорошо отбеленного полотна, расшитое по подолу, вороту и рукавам золотой нитью, однако Женевьева держалась в нем так, словно от рождения привыкла носить столь изысканные наряды. Длинные волосы девушка заплела в косу, скрепив прическу желтой лентой. Она стояла рядом с Томасом со связанными спереди руками. Необычайно высокая для женщины, она не опускала голову и смело глядела на столпившихся горожан.
Отец Медоуз не без смущения указал на сложенный костер, словно напоминая, что не стоит попусту тянуть время.
Томас снова взглянул на Женевьеву. Она была одета как невеста — невеста, идущая на смерть, и лучник был поражен ее красотой. Уж не за эту ли красоту так ополчились против нее жители города? Отец Томаса всегда утверждал, что красота вызывает не только любовь, но и ненависть, ибо по самой своей природе она противоречит обыденности и, по сравнению со скукой и грязью повседневной жизни, воспринимается как дерзкий вызов. Красота же Женевьевы, такой высокой, стройной и бледной, казалась неземной. Робби, должно быть, испытывал то же самое, ибо он не отрывал от нее глаз и смотрел с выражением безграничного восхищения.
Галат Лоррет сделал жест в сторону подготовленного для казни костра.
— Хочешь, чтобы народ вернулся к работе, распорядись поторопиться с казнью, — сказал он.
— Так ведь мне отроду не доводилось жечь женщин, — отозвался Томас. — Тут время нужно, чтобы сообразить, что да как делать.
— Нужно обернуть у нее вокруг пояса цепь, которая крепится к столбу, — начал давать пояснения Лоррет. — А кузнец закрепит ее скобой.
Он поманил городского кузнеца, ждавшего распоряжений со скобой и молотком в руках.
— А уголек, чтобы поджечь костер, можно взять из любого очага.
— В Англии, — сказал Томас, — принято, чтобы палач душил жертву под покровом дыма. Это акт милосердия и осуществляется он с помощью тетивы.
Он достал из кожаного кошелька у пояса тетиву.
— У вас тут есть такой же обычай?
— Есть. Но на еретиков он не распространяется, — строго заявил Галат Лоррет.
Томас кивнул, вернул тетиву в кошель и, взяв Женевьеву за руку, подвел к столбу. Робби рванулся было вперед, чтобы вмешаться, но сэр Гийом остановил его. Потом Томас заколебался.
— Должен быть документ, — сказал он Лоррету. — Предписание. Документ, наделяющий светскую власть полномочиями для исполнения приговора, вынесенного церковью.
— Он был послан кастеляну, — сказал Лоррет.
— Ему? — Томас посмотрел на жирный труп. — Вот ведь незадача: этот мошенник никаких документов мне не передал, а я не могу взять да и сжечь девушку без соответствующего предписания.
Лучник растерянно нахмурился, потом повернулся к Робби.
— Может быть, ты поищешь его? Кажется, я видел в холле сундук с пергаментами. Поройся в нем, поищи свиток с тяжелой печатью.
Робби, которому трудно было оторвать взгляд от лица Женевьевы, в первый момент выглядел так, будто хотел возразить, но потом вдруг кивнул и зашагал в замок. Томас отступил на шаг, увлекая за собой девушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104