Священник помолчал, потом перевернул очередную страницу.
— Ага! Вот это. Монсегюр пал в День святого Жовена, на двадцать втором году правления Раймунда VII. Раймунд был последним великим графом Тулузским и скончался почти сто лет тому назад. — Отец Рубер подумал с секунду. — Это значит, что Монсегюр пал в тысяча двести сорок четвертом году.
Граф протянул руку, взял со стола контракт, всмотрелся в него и нашел то, что хотел.
— Этот документ датирован кануном Дня святого Назария того же самого года. Праздник святого Назария приходится на конец июля, верно?
— Верно, — подтвердил отец Рубер.
— А День святого Жовена в марте, — сказал граф, — и это доказывает, что граф де Астарак не умер в Монсегюре.
— Кто-то распорядился о том, чтобы высечь это изречение на латыни, — предположил доминиканец. — Может быть, его сын?
Он переворачивал большие страницы анналов, морщась от вида грубо выписанных заглавных букв, пока не нашел нужную запись.
— "И в год смерти нашего графа, в год великого нашествия жаб и гадюк, — прочел он вслух, — граф Бера захватил Астарак и убил всех, кто там находился".
— Но ведь в анналах ни слова не говорится о кончине сеньора.
— Нет.
— А что, если он остался жив? — Граф пришел в возбуждение и, встав с кресла, принялся расхаживать из угла в угол. — И почему он бросил своих товарищей в Монсегюре?
— Навряд ли, — с сомнением промолвил отец Рубер.
— Но ведь кто-то же выжил. Тот, кто своей властью нанял каменщика. Тот, кто хотел оставить послание в камне. Тот, кто... — Неожиданно граф осекся. — Постой! А почему эта дата обозначена как канун праздника святого Назария?
— А почему бы и нет?
— Потому что это День святого Панталеона, почему его так и не назвать?
— Потому что...
Отец Рубер собирался объяснить, что святой Назарий гораздо лучше известен, чем святой Панталеон, но граф прервал его:
— Потому что это день семерых спящих отроков! Их было семеро, Рубер! Семеро уцелевших! И они пожелали высечь эту надпись, чтобы все так и поняли!
Священник подумал, что граф слишком вольно истолковывает свидетельства, но перечить не стал.
— Ты вспомни эту историю! — настаивал граф. — Семерым юношам грозит опасность, да? Они бегут из города... какого города... да, конечно из Эфеса. Бегут из Эфеса и находят убежище в пещере! При императоре Деции, так ведь? Да, точно, при Деции! Итак, император Деций повелел замуровать все пещеры до единой. А много лет спустя, сто лет спустя, если память мне не изменяет, семеро молодых людей были найдены в одной из них. Они так и остались отроками, не состарившись ни на день. Значит, Рубер, семеро человек бежали из Монсегюра!
Отец Рубер вернул анналы на место.
— Но год спустя, — указал он, — твой предок их победил.
— Победил, да, но это не значит, что он их убил, — упорствовал граф, — и всем известно, что какие-то члены семьи Вексиев спаслись. Конечно, они спаслись! Но подумай, Рубер, — нечаянно он обратился к доминиканцу, назвав его просто по имени, — зачем было катарскому сеньору покидать свой последний оплот, если не для того, чтобы спасти сокровища еретиков? Ни для кого не секрет, что катары обладали великими сокровищами!
Отец Рубер постарался сохранить рассудительность и не поддаться охватившему графа возбуждению.
— Семья забрала бы сокровища с собой, — указал он.
— Так ли это? — не согласился граф. — Подумай! Их семеро. Они разъезжаются в разные стороны, по разным странам. Некоторые в Испанию, другие в северную Францию, по крайней мере один — в Англию. Допустим, за тобой идет охота, тебя ищет и церковь, и каждый могущественный магнат. Стал бы ты брать с собой великое сокровище? Стал бы ты рисковать тем, что оно попадет в руки твоих врагов? Не лучше ли спрятать его в надежде на то, что в один прекрасный день тот из семерых, кому посчастливиться уцелеть, сможет вернуться и забрать его?
Теперь предположение представлялось уже совсем шатким, и отец Рубер покачал головой.
— Если бы в Астараке было сокровище, — сказал он, — его бы давным-давно нашли.
— Но ведь кардинал-архиепископ ищет его, — указал граф. — Зачем еще ему потребовалось бы просматривать наши архивы?
Он взял со стола контракт каменщика и подержал над свечой, пока на месте трех латинских слов и требования высечь в камне дату не образовалась дырка с обожженными краями. Тогда он прихлопнул тлеющий огонь и отправил пергамент в ларь с документами, предназначенными для брата Жерома.
— Что мне следует сделать, — заявил он, — так это отправиться в Астарак.
— Это ведь глухие места, они кишат коредорами, — предостерег графа встревоженный подобной поспешностью священник. — Оттуда рукой подать до занятого англичанами Кастийон-д'Арбизона.
— В таком случае я возьму с собой сколько-нибудь ратников.
Граф загорелся этой идеей. Ведь если Грааль находится в его владениях, тогда понятно, почему Господь поразил бесплодием его жен. Это наказание за то, что он не ищет сокровище. А теперь он все исправит.
— Можешь ехать со мной, — сказал он отцу Руберу, — для охраны города я оставлю шевалье Анри, стрелков и большую часть ратников.
— А Жослен?
— О, Жослена я возьму с собой. Пусть командует моим эскортом и воображает, будто и от него есть какой-то толк.
Граф нахмурился.
— Постой, а ведь обитель Святого Севера недалеко от Астарака?
— Очень близко.
— Я уверен, что аббат Планшар предоставит нам кров, — сказал граф, — да и вообще он может оказать нам существенную помощь.
Отец Рубер подумал, что аббат Планшар, скорее всего, сочтет графа старым дураком, однако оставил эту мысль при себе. Он видел, что граф воспылал энтузиазмом, уверовав, что, если ему удастся найти Грааль, Бог вознаградит его сыном. И не исключено, что эта вера оправданна. Не говоря уж о том, что Грааль необходимо найти ради искоренения мирового зла.
При этой мысли доминиканец преклонил колени прямо посреди холла и стал молить Господа, дабы Он благословил графа, покарал еретичку и позволил им найти Грааль в Астараке.
* * *


Томас и его люди покинули Астарак после полудня, верхом на лошадях, нагруженных свежим мясом, шкурами и всевозможной утварью: увезли с собой все, что только можно было продать на рынке Кастийон-д'Арбизона. Томас то и дело оглядывался назад, спрашивая себя, почему это место так и не пробудило в нем никаких чувств. Однако он твердо знал, что еще сюда вернется. Астарак хранил тайны, и ему предстояло их раскрыть.
Один только Робби не вез никакой поклажи. Он присоединился к отряду последним, выехав из монастыря налегке, но со странно умиротворенным выражением лица. Он не стал объяснять, почему задержался и почему пощадил цистерцианскую обитель; просто кивнул Томасу и примкнул к двигавшейся на запад колонне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104