Прежде всего, нам необходимо стабилизировать положение в Сирии. Я намерен войти с армией на наши былые вассальные земли и начать там войну за возвращение утраченного.
Сменхара смотрел на него с задумчивой полуулыбкой.
– Умный и честолюбивый мальчик превратился в умного и честолюбивого мужа, – холодно произнес он. – Не сомневаюсь, что твои торжественные заявления о самоотверженной любви к своей стране не лишены правдивости, но я также мог бы побиться об заклад на все мое золото, что сам ты не отправишься в Сирию со своей армией. – Он подошел к зажженной свече, стоявшей у ложа, и поднес к пламени кусочек воска для запечатывания свитков. – Отправившись туда, по возвращении ты можешь столкнуться с такими изменениями власти при дворе, которых уже не сможешь контролировать, а, военачальник? – Он искусно накапал воск на края свитка и, сняв кольцо, вжал печать в воск. – Вот. – Он бросил свиток Хоремхебу. – Проливай столько египетской крови, сколько хочешь. Только постарайся вести свои войны подальше от Ахетатона.
Наступила короткая пауза, которую вдруг прервал голос фараона.
– Сменхара! – пронзительно верещал он. – Где ты?
Сменхара поднял выщипанные брови.
– Мой царственный любовник скулит без меня, – сказал он. – Интересно, что сказала бы об этом моя матушка, если бы была жива.
Хоремхеб не ответил, он стоял с бесстрастным видом, вертя в руках свиток. Зависть вдруг исказила красивое лицо Сменхары, он взглянул на Хоремхеба и сплюнул на пол.
– Убирайся, – прошептал он. – В глазах богов я добродетельнее тебя, солдат.
Эхнатон позвал снова, в его пронзительном голосе звучало страдание. Хоремхеб поклонился и вышел.
Несколько дней спустя слух о соглашении Хоремхеба со Сменхарой достиг ушей Эйе. Встревожившись, он попытался попасть на прием к самому царевичу, желая выяснить, в какой степени он мог еще влиять на племянника, но Сменхара уединился в своих тесных комнатках и отказывался видеть кого бы то ни было. Эйе послал слугу найти Хоремхеба, и несколько часов спустя, когда его не впустили в покои царевича, получил сообщение о том, что военачальник находится в воинской палате. Вызвав носилки, Эйе отправился на задворки дворца, туда, где управители фараона обычно занимались делами государственного правления. Большинство помещений были пусты, но Эйе встретил нескольких писцов с писчими дощечками и свитками. Толкнув дверь, он вошел.
Хоремхеб сидел один за заваленным свитками столом, перед ним стояли остатки трапезы. Он поднялся навстречу Эйе, и мужчины поклонились друг другу. Хоремхеб опустился обратно в кресло и предложил Эйе последовать его примеру. Эйе подвинул стул ближе к столу.
– Я хочу услышать от тебя подтверждение или опровержение слухов о том, что Сменхара дал тебе разрешение начинать военную кампанию, – начал Эйе. – И если он сделал это, почему ты не посоветовался со мной? В конце концов, у меня звание носителя опахала по правую руку.
– Я бы сказал тебе через некоторое время, – с извиняющимся видом произнес Хоремхеб, – но я не хотел, чтобы фараон преждевременно узнал о моих намерениях во время одного из периодов просветления рассудка и отменил мои приказания. Теперь это уже не имеет значения. Вчера командирам уже отправлены мои распоряжения.
– Ты хочешь сказать, – протестующе воскликнул Эйе, – что ты не посвятил меня в свои планы из страха, что я немедленно расскажу о них фараону?! Конечно, я бы рассказал! То, что ты сделал, – это кощунственно, Хоремхеб.
Хоремхеб стукнул кулаком по столу.
– Кто-то должен хоть что-нибудь предпринять! – яростно воскликнул он. – Да, я поступил кощунственно, и я испытываю чувство вины из-за этого, но я устал от бездействия, устал давать советы, которые не принимаются во внимание, устал от нескончаемых споров с тобой, которые вращаются в замкнутом круге. Это не государственная измена! – Он скривился и со злостью взглянул на свои сжатые кулаки.
– Я не говорил об измене, – вставил Эйе, немного помолчав, – но это решение, принятое поспешно, без должного обсуждения. Ты позволил своему отчаянию взять верх над здравым смыслом, военачальник. Сколько частей участвуют в кампании?
– Четыре сейчас на пути в Мемфис для того, чтобы запастись провизией, и они вскоре перейдут границу.
– А они подготовлены к сражениям? – Эйе ждал ответа, но Хоремхеб молчал, по-прежнему глядя на свои руки, которые он прижимал теперь к гладкому дереву столешницы. – Так подготовлены или нет? – настаивал Эйе; он уже стоял на ногах, наклонившись к Хоремхебу. – Ты знаешь не хуже меня, что большая часть наших войск бездействовала больше сорока лет. Им нужно три месяца на то, чтобы потренироваться в учебных сражениях, время, чтобы закалиться, оправиться от голода, узнать, чего можно ждать от хеттов и от пустыни! Если они будут разбиты, это ускорит нашествие на Египет. Хоремхеб вскинул голову и взглянул Эйе в лицо.
– Ты всегда больше говорил, чем делал, – ответил он, – и чем заканчивались твои долгие речи? Ничем! Кроме того, прошли годы с тех пор, как ты удалился от дел и перестал заниматься конницей, и ты полностью превратился в придворного. Ты не знаешь, о чем говоришь.
– Возможно, – резко парировал Эйе, – но твои офицеры должны были тебя предостеречь.
– Я не советовался с ними. – Хоремхеб поднялся и коротко улыбнулся Эйе. – Я верховный военачальник царя, и я говорю, что армия готова к войне. Не беспокойся. – Он обошел вокруг стола и приобнял Эйе за плечи. – Мы слишком много дорог прошли вместе, чтобы перестать доверять друг другу, носитель опахала. Я поделюсь с тобой сведениями, которые будут поступать ко мне с полей сражений, обещаю тебе.
– Не надо относиться ко мне так снисходительно, Хоремхеб, – отодвигаясь, сказал Эйе, все еще сердитый. – Я более расположен к тебе, чем ты думаешь, но умоляю тебя помнить, что я – тот, кто вынужден стоять за дверью опочивальни фараона, видя и слыша, как погибает человек, которого я когда-то поклялся чтить и защищать. Для тех из нас, кто находится постоянно у него в услужении, это очень болезненно. – Я помню об этом, – тихо ответил Хоремхеб. – Я тоже многим обязан фараону, но, конечно, Египту мы с тобой обязаны большим.
Когда его несли обратно во дворец, Эйе обдумывал слова Хоремхеба, и внезапно они заставили его остро ощутить свое одиночество. Он хотел бы пойти прямо к дому Тейе, чтобы обсудить с ней создавшееся положение, но это удовольствие уже никогда не вернется. Тоска по ней жила в нем постоянной тупой болью, которая усиливалась каждый вечер, когда ему приходилось руководить празднествами во дворце Эхнатона, потому что внучка Тейе Анхесенпаатон, будучи великой царской женой, теперь сидела рядом с фараоном на том самом месте, где некогда восседала императрица, оглядывая присутствующих своими бесстрастными голубыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Сменхара смотрел на него с задумчивой полуулыбкой.
– Умный и честолюбивый мальчик превратился в умного и честолюбивого мужа, – холодно произнес он. – Не сомневаюсь, что твои торжественные заявления о самоотверженной любви к своей стране не лишены правдивости, но я также мог бы побиться об заклад на все мое золото, что сам ты не отправишься в Сирию со своей армией. – Он подошел к зажженной свече, стоявшей у ложа, и поднес к пламени кусочек воска для запечатывания свитков. – Отправившись туда, по возвращении ты можешь столкнуться с такими изменениями власти при дворе, которых уже не сможешь контролировать, а, военачальник? – Он искусно накапал воск на края свитка и, сняв кольцо, вжал печать в воск. – Вот. – Он бросил свиток Хоремхебу. – Проливай столько египетской крови, сколько хочешь. Только постарайся вести свои войны подальше от Ахетатона.
Наступила короткая пауза, которую вдруг прервал голос фараона.
– Сменхара! – пронзительно верещал он. – Где ты?
Сменхара поднял выщипанные брови.
– Мой царственный любовник скулит без меня, – сказал он. – Интересно, что сказала бы об этом моя матушка, если бы была жива.
Хоремхеб не ответил, он стоял с бесстрастным видом, вертя в руках свиток. Зависть вдруг исказила красивое лицо Сменхары, он взглянул на Хоремхеба и сплюнул на пол.
– Убирайся, – прошептал он. – В глазах богов я добродетельнее тебя, солдат.
Эхнатон позвал снова, в его пронзительном голосе звучало страдание. Хоремхеб поклонился и вышел.
Несколько дней спустя слух о соглашении Хоремхеба со Сменхарой достиг ушей Эйе. Встревожившись, он попытался попасть на прием к самому царевичу, желая выяснить, в какой степени он мог еще влиять на племянника, но Сменхара уединился в своих тесных комнатках и отказывался видеть кого бы то ни было. Эйе послал слугу найти Хоремхеба, и несколько часов спустя, когда его не впустили в покои царевича, получил сообщение о том, что военачальник находится в воинской палате. Вызвав носилки, Эйе отправился на задворки дворца, туда, где управители фараона обычно занимались делами государственного правления. Большинство помещений были пусты, но Эйе встретил нескольких писцов с писчими дощечками и свитками. Толкнув дверь, он вошел.
Хоремхеб сидел один за заваленным свитками столом, перед ним стояли остатки трапезы. Он поднялся навстречу Эйе, и мужчины поклонились друг другу. Хоремхеб опустился обратно в кресло и предложил Эйе последовать его примеру. Эйе подвинул стул ближе к столу.
– Я хочу услышать от тебя подтверждение или опровержение слухов о том, что Сменхара дал тебе разрешение начинать военную кампанию, – начал Эйе. – И если он сделал это, почему ты не посоветовался со мной? В конце концов, у меня звание носителя опахала по правую руку.
– Я бы сказал тебе через некоторое время, – с извиняющимся видом произнес Хоремхеб, – но я не хотел, чтобы фараон преждевременно узнал о моих намерениях во время одного из периодов просветления рассудка и отменил мои приказания. Теперь это уже не имеет значения. Вчера командирам уже отправлены мои распоряжения.
– Ты хочешь сказать, – протестующе воскликнул Эйе, – что ты не посвятил меня в свои планы из страха, что я немедленно расскажу о них фараону?! Конечно, я бы рассказал! То, что ты сделал, – это кощунственно, Хоремхеб.
Хоремхеб стукнул кулаком по столу.
– Кто-то должен хоть что-нибудь предпринять! – яростно воскликнул он. – Да, я поступил кощунственно, и я испытываю чувство вины из-за этого, но я устал от бездействия, устал давать советы, которые не принимаются во внимание, устал от нескончаемых споров с тобой, которые вращаются в замкнутом круге. Это не государственная измена! – Он скривился и со злостью взглянул на свои сжатые кулаки.
– Я не говорил об измене, – вставил Эйе, немного помолчав, – но это решение, принятое поспешно, без должного обсуждения. Ты позволил своему отчаянию взять верх над здравым смыслом, военачальник. Сколько частей участвуют в кампании?
– Четыре сейчас на пути в Мемфис для того, чтобы запастись провизией, и они вскоре перейдут границу.
– А они подготовлены к сражениям? – Эйе ждал ответа, но Хоремхеб молчал, по-прежнему глядя на свои руки, которые он прижимал теперь к гладкому дереву столешницы. – Так подготовлены или нет? – настаивал Эйе; он уже стоял на ногах, наклонившись к Хоремхебу. – Ты знаешь не хуже меня, что большая часть наших войск бездействовала больше сорока лет. Им нужно три месяца на то, чтобы потренироваться в учебных сражениях, время, чтобы закалиться, оправиться от голода, узнать, чего можно ждать от хеттов и от пустыни! Если они будут разбиты, это ускорит нашествие на Египет. Хоремхеб вскинул голову и взглянул Эйе в лицо.
– Ты всегда больше говорил, чем делал, – ответил он, – и чем заканчивались твои долгие речи? Ничем! Кроме того, прошли годы с тех пор, как ты удалился от дел и перестал заниматься конницей, и ты полностью превратился в придворного. Ты не знаешь, о чем говоришь.
– Возможно, – резко парировал Эйе, – но твои офицеры должны были тебя предостеречь.
– Я не советовался с ними. – Хоремхеб поднялся и коротко улыбнулся Эйе. – Я верховный военачальник царя, и я говорю, что армия готова к войне. Не беспокойся. – Он обошел вокруг стола и приобнял Эйе за плечи. – Мы слишком много дорог прошли вместе, чтобы перестать доверять друг другу, носитель опахала. Я поделюсь с тобой сведениями, которые будут поступать ко мне с полей сражений, обещаю тебе.
– Не надо относиться ко мне так снисходительно, Хоремхеб, – отодвигаясь, сказал Эйе, все еще сердитый. – Я более расположен к тебе, чем ты думаешь, но умоляю тебя помнить, что я – тот, кто вынужден стоять за дверью опочивальни фараона, видя и слыша, как погибает человек, которого я когда-то поклялся чтить и защищать. Для тех из нас, кто находится постоянно у него в услужении, это очень болезненно. – Я помню об этом, – тихо ответил Хоремхеб. – Я тоже многим обязан фараону, но, конечно, Египту мы с тобой обязаны большим.
Когда его несли обратно во дворец, Эйе обдумывал слова Хоремхеба, и внезапно они заставили его остро ощутить свое одиночество. Он хотел бы пойти прямо к дому Тейе, чтобы обсудить с ней создавшееся положение, но это удовольствие уже никогда не вернется. Тоска по ней жила в нем постоянной тупой болью, которая усиливалась каждый вечер, когда ему приходилось руководить празднествами во дворце Эхнатона, потому что внучка Тейе Анхесенпаатон, будучи великой царской женой, теперь сидела рядом с фараоном на том самом месте, где некогда восседала императрица, оглядывая присутствующих своими бесстрастными голубыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165