Я могу использовать заклинания и магические формулы, чтобы защитить себя. Но величайшая защита от всего – это соединение тела сына с телом матери. Такой союз считается священным людьми солнца за великой излучиной Нахарина, в стране хеттов, в Кардуниаше. Я говорил с иноземными женщинами. Я знаю. Это не только и не просто святое дело; для меня, воплощения солнца, это – долг. Я вышел из твоего тела. Именно твоим телом я должен обладать.
Внутрь горящей лампы влетел мотылек. Тейе слышала, как он бьется там, с обгорелыми крылышками, с ослепшими черными глазками, бьется, колотится о твердый алебастр, охваченный убийственным опьянением. Всходила луна – холодный серебряный диск, свет которого запивал террасу. Тейе смотрела, как он ложился бледным невесомым покрывалом на ее ноги. – Думай! – яростно приказывала она себе. – Думай же! Эйе, что мы наделали? Этот ребенок, за спасение которого я так отчаянно и тайно боролась, чье право рождения я отстаивала, рискуя навлечь на себя гнев фараона, этот фанатик, этот человек теперь утвердился во власти. Можно ли сдерживать или управлять этим безумием? – Но где-то очень глубоко сознание нашептывало ей: – Что если сын Хапу предсказал именно это, но чудовищность предсказания была слишком велика, чтобы быть понятной фараону, которого не интересовали религиозные вопросы? Сын Хапу хотел погубить моего сына. Он был оракулом Амона. Не поэтому ли он предсказал, что мальчик вырастет и убьет своего отца? Он имел в виду, убьет своего отца Амона? Что мне теперь делать?
Она попыталась заговорить, но голос отказывался повиноваться ей. Подождав немного, она повторила попытку, стараясь говорить успокаивающим тоном.
– Аменхотеп, – сказала она, – для царевича женитьба на своей сестре – это правильное и законное дело, потому что семя бога не должно прорасти в простолюдинах. По той же причине для фараона приемлемо жениться на своих дочерях. Такие союзы сочли необходимыми, когда царственные женщины получили право наследования по крови. Но в наши дни вопросы преемственности – дело оракулов, и Амон дарует божественность согласно их утверждениям. Брачные союзы между братом и сестрой или между отцом и дочерью теперь устраивают только по династическим причинам или для очищения царственной крови. – Она возвысила голос. – По закону Маат есть два союза, которые навлекают проклятия и кару богов, и они запрещены. Первый – между двумя мужчинами, второй – между мужчиной и его матерью. То, что ты предлагаешь мне, может потрясти основы Маат в Египте и навлечь неодобрение каждого – от придворного и жреца до последнего из феллахов.
– Ра всемогущ, – напомнил он ей, – он выше не только Амона, но и Маат. Маат должна быть возвращена к своей древней простоте. Семья Ра мала, а его власть должна быть сохранена и разделена внутри семьи, чтобы сделать ее более сильной, чтобы обеспечить магию, которую не мог бы разрушить ни бог, ни человек. Как воплощение Ра я слежу за соблюдением его законов, которые превыше законов Маат, ставших извращенными. Твой муж ложился в постель с мальчишкой, а твои придворные попирают Маат каждый день. Но те, кто повинуется мне, избранники солнца, не могут заблуждаться, и семья святого может только усилить Маат. – Он резко пододвинул к ней корону. – Ты уже стала избранной. Мне нужна ты.
– А если я откажусь?
– Ты не откажешься. Как ты посмеешь? Кольцо власти вокруг меня еще не замкнулось, и темнота проникает сквозь него ко мне. Ты можешь замкнуть его, Тейе. Мы с тобой будем рождать детей солнца.
Она поднялась, напряженная и измученная, и ей пришлось обеими руками схватиться за подлокотники кресла, чтобы не упасть.
– Я подумаю о том, что ты сказал, – пробормотала она, – но сейчас мне пора спать.
– Ты вся дрожишь. Пиха! Принеси богине плащ! – Он тоже поднялся, и, обойдя вокруг стола, со своей обычной кротостью поцеловал ее в шею. – Спокойной ночи, императрица. С рассветом Ра рассеет все твои сомнения.
Фараон, ликующий, возбужденный, бодро прошагал через залитую лунным светом террасу, будто с него свалилась огромная тяжесть.
Тейе шла в свою опочивальню, едва осознавая, что происходит. Она стояла, молчаливо и отстраненно, пока Пиха со служанками раздела ее, смыла краску с лица, ладоней и ступней, погасила лампы, оставив только ночник у ложа, и откинула покрывало на постели. Она безразлично скользнула под него, служанки поклонились и вышли. Пиха свернулась на циновке в углу и вскоре уже глубоко задышала во сне. За дверью прошаркал телохранитель, случайно кашлянув. Тейе села и уронила голову в колени. Очень хорошо, – подумала она. – Какой у меня есть выбор? Сдается мне, от моего сына вреда Египту не будет, потому что он говорит только о возвращении его к некоему прежнему изначальному величию. Если он безумен, тогда это безумие, которое не угрожает военному или дипломатическому превосходству империи. Я правлю страной. Я контролирую это превосходство, и, если я становлюсь императрицей, я могу и дальше продолжать контролировать его. Он не особо интересуется правлением и может свободно предаваться своему религиозному безумию, не нанося никакого вреда, пока я буду охранять спокойствие этой страны. Конечно, будет неодобрение. Все жрецы будут проклинать меня, все граждане возопят. Как долго это продлится? Как долго Фивы и двор возмущались мальчишкой, которого приблизил мой супруг? Недолго. Но здесь будет иначе. Это не будет выглядеть как царское неблагоразумие, скрытое во мраке царских покоев. Я буду щеголять попиранием законов Маат в залах для приемов, с короной на голове, каждый день. Иноземные миссии ничего не подумают. То, что он сказал, правда – иноземная знать и члены царской семьи часто берут в жены собственных матерей. Но Египет вскипит. Может, лучше отказаться, настоять, чтобы Нефертити надела эту корону. Но что если он прав? Как много времени прошло с тех пор, как фараон действительно верил всем сердцем, что он есть Амон, бог Фив? Сколько раз мы с Осирисом Аменхотепом посмеивались над своей божественностью, веруя только в свою власть делать себя богами. Жизнь моего сына была странной даже по его словам. Возможно ли, что Тутмос погиб от руки Ра? Что сын Хапу был напуган тем, что он увидел в чаше Анубиса? Возможно, это не только шанс продолжать обладать властью, которой мой муж наделил меня, но что-то более ужасающее. Если я решу неверно, не обрушит ли на меня Ра свой гнев?
Она завернулась в покрывало, соскользнула с ложа и тихо подошла к окну. В лицо повеяло прохладным воздухом. Сад, затихший и темный, иногда озаряли факелы солдат или слуг, спешащих с какими-нибудь поручениями. Она обдумывала слова сына снова и снова, пока чистое белое пламя его убежденности не воспламенило в ней ответную искру мрачного света, загоревшегося где-то глубоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
Внутрь горящей лампы влетел мотылек. Тейе слышала, как он бьется там, с обгорелыми крылышками, с ослепшими черными глазками, бьется, колотится о твердый алебастр, охваченный убийственным опьянением. Всходила луна – холодный серебряный диск, свет которого запивал террасу. Тейе смотрела, как он ложился бледным невесомым покрывалом на ее ноги. – Думай! – яростно приказывала она себе. – Думай же! Эйе, что мы наделали? Этот ребенок, за спасение которого я так отчаянно и тайно боролась, чье право рождения я отстаивала, рискуя навлечь на себя гнев фараона, этот фанатик, этот человек теперь утвердился во власти. Можно ли сдерживать или управлять этим безумием? – Но где-то очень глубоко сознание нашептывало ей: – Что если сын Хапу предсказал именно это, но чудовищность предсказания была слишком велика, чтобы быть понятной фараону, которого не интересовали религиозные вопросы? Сын Хапу хотел погубить моего сына. Он был оракулом Амона. Не поэтому ли он предсказал, что мальчик вырастет и убьет своего отца? Он имел в виду, убьет своего отца Амона? Что мне теперь делать?
Она попыталась заговорить, но голос отказывался повиноваться ей. Подождав немного, она повторила попытку, стараясь говорить успокаивающим тоном.
– Аменхотеп, – сказала она, – для царевича женитьба на своей сестре – это правильное и законное дело, потому что семя бога не должно прорасти в простолюдинах. По той же причине для фараона приемлемо жениться на своих дочерях. Такие союзы сочли необходимыми, когда царственные женщины получили право наследования по крови. Но в наши дни вопросы преемственности – дело оракулов, и Амон дарует божественность согласно их утверждениям. Брачные союзы между братом и сестрой или между отцом и дочерью теперь устраивают только по династическим причинам или для очищения царственной крови. – Она возвысила голос. – По закону Маат есть два союза, которые навлекают проклятия и кару богов, и они запрещены. Первый – между двумя мужчинами, второй – между мужчиной и его матерью. То, что ты предлагаешь мне, может потрясти основы Маат в Египте и навлечь неодобрение каждого – от придворного и жреца до последнего из феллахов.
– Ра всемогущ, – напомнил он ей, – он выше не только Амона, но и Маат. Маат должна быть возвращена к своей древней простоте. Семья Ра мала, а его власть должна быть сохранена и разделена внутри семьи, чтобы сделать ее более сильной, чтобы обеспечить магию, которую не мог бы разрушить ни бог, ни человек. Как воплощение Ра я слежу за соблюдением его законов, которые превыше законов Маат, ставших извращенными. Твой муж ложился в постель с мальчишкой, а твои придворные попирают Маат каждый день. Но те, кто повинуется мне, избранники солнца, не могут заблуждаться, и семья святого может только усилить Маат. – Он резко пододвинул к ней корону. – Ты уже стала избранной. Мне нужна ты.
– А если я откажусь?
– Ты не откажешься. Как ты посмеешь? Кольцо власти вокруг меня еще не замкнулось, и темнота проникает сквозь него ко мне. Ты можешь замкнуть его, Тейе. Мы с тобой будем рождать детей солнца.
Она поднялась, напряженная и измученная, и ей пришлось обеими руками схватиться за подлокотники кресла, чтобы не упасть.
– Я подумаю о том, что ты сказал, – пробормотала она, – но сейчас мне пора спать.
– Ты вся дрожишь. Пиха! Принеси богине плащ! – Он тоже поднялся, и, обойдя вокруг стола, со своей обычной кротостью поцеловал ее в шею. – Спокойной ночи, императрица. С рассветом Ра рассеет все твои сомнения.
Фараон, ликующий, возбужденный, бодро прошагал через залитую лунным светом террасу, будто с него свалилась огромная тяжесть.
Тейе шла в свою опочивальню, едва осознавая, что происходит. Она стояла, молчаливо и отстраненно, пока Пиха со служанками раздела ее, смыла краску с лица, ладоней и ступней, погасила лампы, оставив только ночник у ложа, и откинула покрывало на постели. Она безразлично скользнула под него, служанки поклонились и вышли. Пиха свернулась на циновке в углу и вскоре уже глубоко задышала во сне. За дверью прошаркал телохранитель, случайно кашлянув. Тейе села и уронила голову в колени. Очень хорошо, – подумала она. – Какой у меня есть выбор? Сдается мне, от моего сына вреда Египту не будет, потому что он говорит только о возвращении его к некоему прежнему изначальному величию. Если он безумен, тогда это безумие, которое не угрожает военному или дипломатическому превосходству империи. Я правлю страной. Я контролирую это превосходство, и, если я становлюсь императрицей, я могу и дальше продолжать контролировать его. Он не особо интересуется правлением и может свободно предаваться своему религиозному безумию, не нанося никакого вреда, пока я буду охранять спокойствие этой страны. Конечно, будет неодобрение. Все жрецы будут проклинать меня, все граждане возопят. Как долго это продлится? Как долго Фивы и двор возмущались мальчишкой, которого приблизил мой супруг? Недолго. Но здесь будет иначе. Это не будет выглядеть как царское неблагоразумие, скрытое во мраке царских покоев. Я буду щеголять попиранием законов Маат в залах для приемов, с короной на голове, каждый день. Иноземные миссии ничего не подумают. То, что он сказал, правда – иноземная знать и члены царской семьи часто берут в жены собственных матерей. Но Египет вскипит. Может, лучше отказаться, настоять, чтобы Нефертити надела эту корону. Но что если он прав? Как много времени прошло с тех пор, как фараон действительно верил всем сердцем, что он есть Амон, бог Фив? Сколько раз мы с Осирисом Аменхотепом посмеивались над своей божественностью, веруя только в свою власть делать себя богами. Жизнь моего сына была странной даже по его словам. Возможно ли, что Тутмос погиб от руки Ра? Что сын Хапу был напуган тем, что он увидел в чаше Анубиса? Возможно, это не только шанс продолжать обладать властью, которой мой муж наделил меня, но что-то более ужасающее. Если я решу неверно, не обрушит ли на меня Ра свой гнев?
Она завернулась в покрывало, соскользнула с ложа и тихо подошла к окну. В лицо повеяло прохладным воздухом. Сад, затихший и темный, иногда озаряли факелы солдат или слуг, спешащих с какими-нибудь поручениями. Она обдумывала слова сына снова и снова, пока чистое белое пламя его убежденности не воспламенило в ней ответную искру мрачного света, загоревшегося где-то глубоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165