Просто удивительно, почему люди продолжают его восстанавливать.
– Тем более что Годзилла опять все порушит, – произнес я под капюшоном. Вряд ли Квайдан услышал. Он на мгновение замолчал, а потом продолжил:
– А вы знаете, что каждый год в Токио происходит примерно полторы тысячи землетрясений? Большинство из них вы даже не чувствуете, но они, тем не менее, происходят. В среднем чуть более четырех в день, ежедневно. Когда случится Большой Толчок – вопрос времени. А все эти чертовы архитекторы и политики с шестидесятых годов толкуют о сейсмостойких зданиях. «Мы полностью готовы». Ля-ля-ля. Я так и знал, что все это херня. Кобе доказал, что я прав.
Квайдан замолчал. Ревели винты. В носу у меня защекотало, но руки были связаны, так что я ничего не мог сделать. Что, интересно, в данной ситуации сделал бы Миямото Мусаси?
Для начала, очевидно, в нее бы не попал.
Когда с моей головы сняли капюшон, я опять оказался в Икебукуро, у 312-го местного отделения Ямагама. Перманент неохотно извинился за то, что меня отмутузил Бобрик.
– Он еще учится, – пожал плечами Перманент.
– Я уверен, в следующий раз у него выйдет лучше. – Я оседлал угнанный мотоцикл.
– Строго конфиденциально, господин Чака, – просиял Перманент, – вы второй иностранец, который летал на любимом вертолете Квайдана.
Казалось, он скорее поздравлял себя, чем меня, но я не возражал: он и так сглупил, употребив в присутствии журналиста слово «конфиденциально».
– И знаете, кто был первый? – спросил он.
Нет, конечно.
– Я вам скажу. – Улыбка будто приклеенная. – Парень, которого уронили в вулкан Дзоген.
Я этого парня все равно не знал, но, думаю, суть не в этом. Мне полагалось радоваться, что меня сия чаша минула. Однако с благодарностью у меня нелады. Я поддал оборотов Бархатному Траходрому, заглушая гогот Перманента. Мне хотелось поскорее оттуда убраться.
Пока я разбирался с молодыми байкерами и слушал лекции о землетрясениях, ничего особенного, кажется, не произошло. В гостинице мне, как всегда, улыбнулся портье и отдал мне все тот же ключ от того же номера. В вестибюле все занимались тем, чем всегда занимаются люди в гостиничных вестибюлях. Я поднимался по лестнице, которая привела меня куда положено. Ключ подошел к замку, дверь открылась. Все чаруюше нормально, даже чересчур.
Но это длилось не долго. Мне хватило нажать клавишу «воспроизведение» на автоответчике, как я тут же вспомнил, что давным-давно оставил нормальный мир.
Первое сообщение было от Набико. Он глубоко вздохнул, а затем сказал, что больше не работает над документалкой о турнире. Но мне надо встретиться с ним завтра на студии «Токо», потому что он считает, нам следует кое-что обсудить, скоро у него появится уникальная возможность, и тогда, может, получится что-нибудь хорошее, для нас обоих и в память о Сато. Он оставит мою фамилию на проходной, я могу зайти, он сейчас работает с такими девочками-рыбками – вот это смена парадигмы. Увидимся завтра, надо бежать, главный в мегафон орет, значит, работать пора. Я так и не понял, о чем это он.
Следующее сообщение было целой минутой молчания. Точнее, одна минута и двадцать четыре секунды. Я прослушал его семь раз, просто оторваться не мог.
Звонила Сара. Ее молчание было узнаваемым, как и ее голос, – черты те же самые. Напряженное, глубокое и отчаянное. Хоть далеко за морем, хоть на моем дешевом автоответчике оно обладало некой неизмеримой силой. Молчание как завершенность, как реальность. Не отсутствие звука, а присутствие. Так было всегда, даже когда она была совсем девчонкой.
А когда же она повзрослела? Я и не заметил. Я уезжал быть Билли Чакой – быть им неплохо, но на это уходит уйма времени. И теперь, когда Сара выросла, я не знал, впишется ли она в мое до отказа набитое существование. Она чувствовала, к чему меня тянет, и не знала, что делать. И я тоже не знал.
Я размышлял об этом целый час и решил, что так или иначе все сложится. Размышления вообще полезны.
Квайдан оставил мне фотографию Сато и Флердоранж. Толку от нее мало, но она хотя бы подтверждала, что они были знакомы. Кроме того, у меня еще имелись старые подруги в мире гейш, им я и хотел показать это фото – может, кто ее вспомнит.
В гостиничном номере я долго изучал фотографию, ища зацепок. Но что взять с простой фотографии – к тому же не очень хорошей.
Дождь. На Сато широкополая шляпа, и вода маленьким водопадом стекает с нее по углублению, четко делит его лицо надвое. Левая рука под курткой, правая запахивает полу, будто он что-то прячет. Или старается прикрыть от дождя. Или, может, просто «молния» на куртке сломалась. Все возможно.
Флердоранж стоит чуть позади, слева. Лицо слегка размыто – кажется, она всегда в движении – но все же узнаваемо. Она натягивает пальто на голову, вцепившись в лацканы. Она будто выглядывает из-под полога маленькой палатки. Фотография черно-белая, но я уверен, что пальто красное.
Что еще? Угол фотографии пересекает тонкая белая линия – вроде трещинка в эмульсии. Дождь хлещет по скользким улицам. Неразборчивая надпись на невыразительной стене невыразительного здания. Уходящая вдаль улица. На фотографии день. И даже вроде солнечный, несмотря на дождь. Может, потому у них и не было зонтиков. Ну да, они и впрямь слегка удивлены. Типа: «И откуда вообще этот дождь взялся?»
Вот и вся фотография. Больше ничего. И все же я не мог отложить ее в сторону. Как будто ждал, что она оживет и воспроизведет для меня момент ее создания. Как в фильмах, когда застывшее мгновение внезапно оживает.
Сато применил такой ход в незаконченном фильме «Поющий самурай», музыкальном фарсе на основе легенды о сорока семи ронинах. Фильм поставили на полку: продюсеры решили, что зритель не пойдет косяком в кинотеатры смотреть на своих исторических героев, изображенных как банда конников-гомосексуалистов, которые инсценировали массовый суицид, ушли в горы, основали коммуну и горланили похабные песни, прославляя свою запрещенную любовь. Думаю, продюсеры не слишком ошибались.
Я опустил мысли на свободу. На улице пошел дождь – такой же, как на фотографии.
10
Синто наутро так и не появился, чтобы отвезти меня на турнир. Видимо, посчитал, что высадка у «Макдоналдса» равнозначна увольнению. Меня это устраивало. Отныне будет жарко, и я не мог постоянно в нем сомневаться. Может, он что-нибудь и знал. Времени на выяснение у меня не было.
И все же мне хотелось расстаться с ним по-людски и дать парню выходное пособие. Я несколько раз звонил из гостиницы ему на пейджер, но безрезультатно.
Я решил, что разъезжать на угнанном мотоцикле – дурная идея, и оставил его у автомеханика, которого несколько лет назад не дал откепать в Кабуки-тё. Он был более чем счастлив отремонтировать мне байк и к тому же бесплатно отрегулировал карбюратор, хотя, кажется, слегка озадачился, когда я попросил доставить мотоцикл к дому этого Аки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Тем более что Годзилла опять все порушит, – произнес я под капюшоном. Вряд ли Квайдан услышал. Он на мгновение замолчал, а потом продолжил:
– А вы знаете, что каждый год в Токио происходит примерно полторы тысячи землетрясений? Большинство из них вы даже не чувствуете, но они, тем не менее, происходят. В среднем чуть более четырех в день, ежедневно. Когда случится Большой Толчок – вопрос времени. А все эти чертовы архитекторы и политики с шестидесятых годов толкуют о сейсмостойких зданиях. «Мы полностью готовы». Ля-ля-ля. Я так и знал, что все это херня. Кобе доказал, что я прав.
Квайдан замолчал. Ревели винты. В носу у меня защекотало, но руки были связаны, так что я ничего не мог сделать. Что, интересно, в данной ситуации сделал бы Миямото Мусаси?
Для начала, очевидно, в нее бы не попал.
Когда с моей головы сняли капюшон, я опять оказался в Икебукуро, у 312-го местного отделения Ямагама. Перманент неохотно извинился за то, что меня отмутузил Бобрик.
– Он еще учится, – пожал плечами Перманент.
– Я уверен, в следующий раз у него выйдет лучше. – Я оседлал угнанный мотоцикл.
– Строго конфиденциально, господин Чака, – просиял Перманент, – вы второй иностранец, который летал на любимом вертолете Квайдана.
Казалось, он скорее поздравлял себя, чем меня, но я не возражал: он и так сглупил, употребив в присутствии журналиста слово «конфиденциально».
– И знаете, кто был первый? – спросил он.
Нет, конечно.
– Я вам скажу. – Улыбка будто приклеенная. – Парень, которого уронили в вулкан Дзоген.
Я этого парня все равно не знал, но, думаю, суть не в этом. Мне полагалось радоваться, что меня сия чаша минула. Однако с благодарностью у меня нелады. Я поддал оборотов Бархатному Траходрому, заглушая гогот Перманента. Мне хотелось поскорее оттуда убраться.
Пока я разбирался с молодыми байкерами и слушал лекции о землетрясениях, ничего особенного, кажется, не произошло. В гостинице мне, как всегда, улыбнулся портье и отдал мне все тот же ключ от того же номера. В вестибюле все занимались тем, чем всегда занимаются люди в гостиничных вестибюлях. Я поднимался по лестнице, которая привела меня куда положено. Ключ подошел к замку, дверь открылась. Все чаруюше нормально, даже чересчур.
Но это длилось не долго. Мне хватило нажать клавишу «воспроизведение» на автоответчике, как я тут же вспомнил, что давным-давно оставил нормальный мир.
Первое сообщение было от Набико. Он глубоко вздохнул, а затем сказал, что больше не работает над документалкой о турнире. Но мне надо встретиться с ним завтра на студии «Токо», потому что он считает, нам следует кое-что обсудить, скоро у него появится уникальная возможность, и тогда, может, получится что-нибудь хорошее, для нас обоих и в память о Сато. Он оставит мою фамилию на проходной, я могу зайти, он сейчас работает с такими девочками-рыбками – вот это смена парадигмы. Увидимся завтра, надо бежать, главный в мегафон орет, значит, работать пора. Я так и не понял, о чем это он.
Следующее сообщение было целой минутой молчания. Точнее, одна минута и двадцать четыре секунды. Я прослушал его семь раз, просто оторваться не мог.
Звонила Сара. Ее молчание было узнаваемым, как и ее голос, – черты те же самые. Напряженное, глубокое и отчаянное. Хоть далеко за морем, хоть на моем дешевом автоответчике оно обладало некой неизмеримой силой. Молчание как завершенность, как реальность. Не отсутствие звука, а присутствие. Так было всегда, даже когда она была совсем девчонкой.
А когда же она повзрослела? Я и не заметил. Я уезжал быть Билли Чакой – быть им неплохо, но на это уходит уйма времени. И теперь, когда Сара выросла, я не знал, впишется ли она в мое до отказа набитое существование. Она чувствовала, к чему меня тянет, и не знала, что делать. И я тоже не знал.
Я размышлял об этом целый час и решил, что так или иначе все сложится. Размышления вообще полезны.
Квайдан оставил мне фотографию Сато и Флердоранж. Толку от нее мало, но она хотя бы подтверждала, что они были знакомы. Кроме того, у меня еще имелись старые подруги в мире гейш, им я и хотел показать это фото – может, кто ее вспомнит.
В гостиничном номере я долго изучал фотографию, ища зацепок. Но что взять с простой фотографии – к тому же не очень хорошей.
Дождь. На Сато широкополая шляпа, и вода маленьким водопадом стекает с нее по углублению, четко делит его лицо надвое. Левая рука под курткой, правая запахивает полу, будто он что-то прячет. Или старается прикрыть от дождя. Или, может, просто «молния» на куртке сломалась. Все возможно.
Флердоранж стоит чуть позади, слева. Лицо слегка размыто – кажется, она всегда в движении – но все же узнаваемо. Она натягивает пальто на голову, вцепившись в лацканы. Она будто выглядывает из-под полога маленькой палатки. Фотография черно-белая, но я уверен, что пальто красное.
Что еще? Угол фотографии пересекает тонкая белая линия – вроде трещинка в эмульсии. Дождь хлещет по скользким улицам. Неразборчивая надпись на невыразительной стене невыразительного здания. Уходящая вдаль улица. На фотографии день. И даже вроде солнечный, несмотря на дождь. Может, потому у них и не было зонтиков. Ну да, они и впрямь слегка удивлены. Типа: «И откуда вообще этот дождь взялся?»
Вот и вся фотография. Больше ничего. И все же я не мог отложить ее в сторону. Как будто ждал, что она оживет и воспроизведет для меня момент ее создания. Как в фильмах, когда застывшее мгновение внезапно оживает.
Сато применил такой ход в незаконченном фильме «Поющий самурай», музыкальном фарсе на основе легенды о сорока семи ронинах. Фильм поставили на полку: продюсеры решили, что зритель не пойдет косяком в кинотеатры смотреть на своих исторических героев, изображенных как банда конников-гомосексуалистов, которые инсценировали массовый суицид, ушли в горы, основали коммуну и горланили похабные песни, прославляя свою запрещенную любовь. Думаю, продюсеры не слишком ошибались.
Я опустил мысли на свободу. На улице пошел дождь – такой же, как на фотографии.
10
Синто наутро так и не появился, чтобы отвезти меня на турнир. Видимо, посчитал, что высадка у «Макдоналдса» равнозначна увольнению. Меня это устраивало. Отныне будет жарко, и я не мог постоянно в нем сомневаться. Может, он что-нибудь и знал. Времени на выяснение у меня не было.
И все же мне хотелось расстаться с ним по-людски и дать парню выходное пособие. Я несколько раз звонил из гостиницы ему на пейджер, но безрезультатно.
Я решил, что разъезжать на угнанном мотоцикле – дурная идея, и оставил его у автомеханика, которого несколько лет назад не дал откепать в Кабуки-тё. Он был более чем счастлив отремонтировать мне байк и к тому же бесплатно отрегулировал карбюратор, хотя, кажется, слегка озадачился, когда я попросил доставить мотоцикл к дому этого Аки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73