Задают кучу неприятных вопросов, отчего им самим неприятно. Я понял, что я не подозреваемый. А еще понял, что Синто не простой шофер. Их вопросы подсказывали мне, что им это известно.
Я сказал им, что по ошибке набрал не тот номер. Они спросили, какой номер я хотел набрать. Я ответил, что не помню. Они спросили, почему я дважды набирал одинаковый неправильный номер.
И это была их ошибка. После того как я расстался с Синто, я звонил ему по крайней мере шесть раз. Те два раза, что они засекли, я звонил из гостиницы. А в остальном – из телефонов-автоматов в спортзале, «Пурпурном неводе» и на улицах. Они бы и связали эти звонки со мной, но на это ушло бы время.
Поэтому я сказал, что, наверное, звонил второй раз, потому что я из тех, кто ничему не учится. Хоть бы усмехнулись в ответ.
Вместо этого Арадзиро снова спрашивал. И снова. Затем пошел на второй круг и попросил меня перечислить все места, куда я мог звонить со дня приезда. Затем попросил перечислить всех моих знакомых с пейджерами. Затем спросил, почему я дозванивался до человека, чья голова лежит в ящике. Затем спросил, я ли его прикончил. Затем спросил, знаю ли я, кто его прикончил. Затем спросил, знаю ли я, кто этот человек в ящике. Затем спросил, почему я названивал ему на пейджер, и, изматывая, долбил меня, как вода и воздух долбят камень в пыль. На редкость скучный вышел разговор.
Наконец я устал и отказался говорить по-японски. Тряс головой и все.
Арадзиро это не понравилось. Он начал меня поносить:
– Ну давай, сукин сын! Не прикидывайся, ты же можешь! Говори по-япони!
Но я не мог. Вместо этого я заговорил на чистом английском, отчего Арадзиро взъерепенился. Немного поматерившись, он остыл и даже стал извиняться. Хороший коп/плохой коп в одном лице.
Но в конце концов и он устал.
– Уберите его с глаз моих долой, – сказал он, отпуская меня взмахом руки. Его ребята подняли меня и повели из комнаты.
Выходя, я обернулся и мельком глянул на искалеченный предмет, нелепо лежащий на боку в металлическом ящике. Бедный немой Синто. Теперь уже навеки бессловесный.
Камера предварительного заключения мало отличалась от тех, в которых я бывал. Где бы вы ни очутились – в Пекине, Баттамбанге, Катманду или Кливленде, – когда дело доходит до лишения свободы, мир и впрямь тесен. Реальное отличие одно: как долго придется ждать суда и будет ли он вообще. И еще еда – но вряд ли я в ближайшие недели буду страдать аппетитом.
Я знал, что ничего путного мне не предъявят. Но по японскому законодательству меня вполне могли продержать две недели. Прощай, турнир. Прощай, Флердоранж. Здравствуй, возмездие якудза.
Мне бы сейчас не помешал друг в полицейском департаменте. Но при всех моих связях в Японии я никогда не водил дружбу с полицейскими. Я общался с владельцами таверн, поджигателями, гангстерами, инвалидами – мастерами боевых искусств, кинорежиссерами и эксцентричными барменшами числом плюс-минус пять. Я корешился с университетскими профессорами, таксистами, актрисой-ампутанткой и даже с бывшим мэром Осаки. Но, несмотря на мои прежние столкновения с законом, ни с одним из полицейских я так и не познакомился.
По пути в КПЗ я думал, какое это досадное упущение.
Кто мог такое сотворить с Синто Хирохито? размышлял я, сидя на пластмассовых нарах. В нем слегка раздражали только глупые усы. В остальном – обычный парень. У него, вполне возможно, были семья и дети – мы просто никогда об этом не говорили. Он был слишком молчалив и много курил – неясно, за что тут убивать.
Синто Хирохито, интересная смерть, непримечательная жизнь. Жалкая эпитафия.
В голове скакали мысли, которые ни за что бы не возникли, будь он жив. Разные глупости. Какие песни ему нравились? Любил он Йоко Ториката или ненавидел? Играл в шахматы, го, ханафуда, патинко или еще во что? Делал ставки на гонках скоростных катеров? Не могла ведь его жизнь замыкаться только на перевозке людей в места, составлявшие географию их жизни?
На ум пришла элегия в честь Синто:
Я был просто обычный чувак.
Баранку крутить был мастак.
Но когда смылся Билли,
Мне башку отрубили –
Кто бы мне объяснил, как же так?
Я встряхнулся. Синто мертв, а я тут плохие лимерики складываю. Хотелось бы думать, что это шок, а не черствость, хотя кто его знает? Тюрьма странные вещи делает с людьми.
Я напомнил себе, что всю дорогу видел: Синто не такой банальный, каким кажется. Если бы я и впрямь поверил, что он Обычный Парень Джонни, я бы так поспешно от него не отделался. Может, он остался бы в живых, разъезжал бы в своих неизменных белых перчатках с незажженной «Майлд Севен» в зубах. Но, по правде сказать, он меня пугал. Я оставил его у «Макдоналдса», а некоторое время спустя ему оторвали голову. Я знал, что причинно-следственной связи тут нет, а под обманчивой внешностью наверняка скрывался истинный Синто, и все же не мог отделаться от мысли, что косвенно причастен к его смерти.
Как ни странно, мне, в общем, было наплевать, почему его убили. Это лишь очередная гадость в моей, пожалуй, самой отвратительной японской командировке. Мне уже было плевать, почему убили Сато. Он мертв, а смерть Синто лишь подчеркнула жестокую бесповоротность этой кончины.
Да, имелись таинственные обстоятельства, а я по натуре любопытен, и мне, как любому журналисту, нравится, когда торжествует справедливость. Но никакая героика не вернет Сато. А если еще кто-нибудь погибнет, пока я удовлетворяю свою жажду истины – и, что еще хуже, отвратительную тоску по таинственной гейше. – в какой момент надо махнуть на все рукой и сдаться? Когда сорвать маску со своих навязчивых идей, признать в них своих демонов и их изгнать?
Момент настал. Освобожусь и уеду из Японии, решил я. Сочиню шаблонную статью о турнире, как все, и забуду о кошмаре, который начался в пурпурном рыбацком баре. Может, потеряю несколько фанатов, может, даже несколько сотен фанатов, – зато все останутся живы. Кроме того, идолы должны время от времени предавать тинейджеров. Так ребята поймут, какие разочарования их ждут во взрослой жизни.
У нас с Сарой состоится долгий разговор, серия переговоров, совещание на высшем уровне, если понадобится, пока мы наконец не решим, что делать теперь, когда она выросла из своей роли и все усложнилось. Мне жутко было думать, что всякий раз, когда я еду в Японию, она будет посещать дантиста, пока вообще не останется без зубов. И тогда что она будет делать? Начнет пальцы удалять?
А Флердоранж?
Если я не могу ее поймать, якудза наверняка не смогут – по крайней мере, с их топорными методами. С того первого дня эти парни в черном из так называемого религиозного ордена больше не появлялись. Кто бы они ни были, вряд ли они по мне соскучились. Флердоранж хотела исчезнуть – пускай исчезает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Я сказал им, что по ошибке набрал не тот номер. Они спросили, какой номер я хотел набрать. Я ответил, что не помню. Они спросили, почему я дважды набирал одинаковый неправильный номер.
И это была их ошибка. После того как я расстался с Синто, я звонил ему по крайней мере шесть раз. Те два раза, что они засекли, я звонил из гостиницы. А в остальном – из телефонов-автоматов в спортзале, «Пурпурном неводе» и на улицах. Они бы и связали эти звонки со мной, но на это ушло бы время.
Поэтому я сказал, что, наверное, звонил второй раз, потому что я из тех, кто ничему не учится. Хоть бы усмехнулись в ответ.
Вместо этого Арадзиро снова спрашивал. И снова. Затем пошел на второй круг и попросил меня перечислить все места, куда я мог звонить со дня приезда. Затем попросил перечислить всех моих знакомых с пейджерами. Затем спросил, почему я дозванивался до человека, чья голова лежит в ящике. Затем спросил, я ли его прикончил. Затем спросил, знаю ли я, кто его прикончил. Затем спросил, знаю ли я, кто этот человек в ящике. Затем спросил, почему я названивал ему на пейджер, и, изматывая, долбил меня, как вода и воздух долбят камень в пыль. На редкость скучный вышел разговор.
Наконец я устал и отказался говорить по-японски. Тряс головой и все.
Арадзиро это не понравилось. Он начал меня поносить:
– Ну давай, сукин сын! Не прикидывайся, ты же можешь! Говори по-япони!
Но я не мог. Вместо этого я заговорил на чистом английском, отчего Арадзиро взъерепенился. Немного поматерившись, он остыл и даже стал извиняться. Хороший коп/плохой коп в одном лице.
Но в конце концов и он устал.
– Уберите его с глаз моих долой, – сказал он, отпуская меня взмахом руки. Его ребята подняли меня и повели из комнаты.
Выходя, я обернулся и мельком глянул на искалеченный предмет, нелепо лежащий на боку в металлическом ящике. Бедный немой Синто. Теперь уже навеки бессловесный.
Камера предварительного заключения мало отличалась от тех, в которых я бывал. Где бы вы ни очутились – в Пекине, Баттамбанге, Катманду или Кливленде, – когда дело доходит до лишения свободы, мир и впрямь тесен. Реальное отличие одно: как долго придется ждать суда и будет ли он вообще. И еще еда – но вряд ли я в ближайшие недели буду страдать аппетитом.
Я знал, что ничего путного мне не предъявят. Но по японскому законодательству меня вполне могли продержать две недели. Прощай, турнир. Прощай, Флердоранж. Здравствуй, возмездие якудза.
Мне бы сейчас не помешал друг в полицейском департаменте. Но при всех моих связях в Японии я никогда не водил дружбу с полицейскими. Я общался с владельцами таверн, поджигателями, гангстерами, инвалидами – мастерами боевых искусств, кинорежиссерами и эксцентричными барменшами числом плюс-минус пять. Я корешился с университетскими профессорами, таксистами, актрисой-ампутанткой и даже с бывшим мэром Осаки. Но, несмотря на мои прежние столкновения с законом, ни с одним из полицейских я так и не познакомился.
По пути в КПЗ я думал, какое это досадное упущение.
Кто мог такое сотворить с Синто Хирохито? размышлял я, сидя на пластмассовых нарах. В нем слегка раздражали только глупые усы. В остальном – обычный парень. У него, вполне возможно, были семья и дети – мы просто никогда об этом не говорили. Он был слишком молчалив и много курил – неясно, за что тут убивать.
Синто Хирохито, интересная смерть, непримечательная жизнь. Жалкая эпитафия.
В голове скакали мысли, которые ни за что бы не возникли, будь он жив. Разные глупости. Какие песни ему нравились? Любил он Йоко Ториката или ненавидел? Играл в шахматы, го, ханафуда, патинко или еще во что? Делал ставки на гонках скоростных катеров? Не могла ведь его жизнь замыкаться только на перевозке людей в места, составлявшие географию их жизни?
На ум пришла элегия в честь Синто:
Я был просто обычный чувак.
Баранку крутить был мастак.
Но когда смылся Билли,
Мне башку отрубили –
Кто бы мне объяснил, как же так?
Я встряхнулся. Синто мертв, а я тут плохие лимерики складываю. Хотелось бы думать, что это шок, а не черствость, хотя кто его знает? Тюрьма странные вещи делает с людьми.
Я напомнил себе, что всю дорогу видел: Синто не такой банальный, каким кажется. Если бы я и впрямь поверил, что он Обычный Парень Джонни, я бы так поспешно от него не отделался. Может, он остался бы в живых, разъезжал бы в своих неизменных белых перчатках с незажженной «Майлд Севен» в зубах. Но, по правде сказать, он меня пугал. Я оставил его у «Макдоналдса», а некоторое время спустя ему оторвали голову. Я знал, что причинно-следственной связи тут нет, а под обманчивой внешностью наверняка скрывался истинный Синто, и все же не мог отделаться от мысли, что косвенно причастен к его смерти.
Как ни странно, мне, в общем, было наплевать, почему его убили. Это лишь очередная гадость в моей, пожалуй, самой отвратительной японской командировке. Мне уже было плевать, почему убили Сато. Он мертв, а смерть Синто лишь подчеркнула жестокую бесповоротность этой кончины.
Да, имелись таинственные обстоятельства, а я по натуре любопытен, и мне, как любому журналисту, нравится, когда торжествует справедливость. Но никакая героика не вернет Сато. А если еще кто-нибудь погибнет, пока я удовлетворяю свою жажду истины – и, что еще хуже, отвратительную тоску по таинственной гейше. – в какой момент надо махнуть на все рукой и сдаться? Когда сорвать маску со своих навязчивых идей, признать в них своих демонов и их изгнать?
Момент настал. Освобожусь и уеду из Японии, решил я. Сочиню шаблонную статью о турнире, как все, и забуду о кошмаре, который начался в пурпурном рыбацком баре. Может, потеряю несколько фанатов, может, даже несколько сотен фанатов, – зато все останутся живы. Кроме того, идолы должны время от времени предавать тинейджеров. Так ребята поймут, какие разочарования их ждут во взрослой жизни.
У нас с Сарой состоится долгий разговор, серия переговоров, совещание на высшем уровне, если понадобится, пока мы наконец не решим, что делать теперь, когда она выросла из своей роли и все усложнилось. Мне жутко было думать, что всякий раз, когда я еду в Японию, она будет посещать дантиста, пока вообще не останется без зубов. И тогда что она будет делать? Начнет пальцы удалять?
А Флердоранж?
Если я не могу ее поймать, якудза наверняка не смогут – по крайней мере, с их топорными методами. С того первого дня эти парни в черном из так называемого религиозного ордена больше не появлялись. Кто бы они ни были, вряд ли они по мне соскучились. Флердоранж хотела исчезнуть – пускай исчезает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73