А капитан-лейтенант Невельской утверждает, что он входил в устье Амура, но крепости не видел. Что же это значит? Это значит, что капитан грубо ошибся! Если бы там не было перешейка, то Крузенштерн вошел бы в лиман с юга. А если он не мог войти в лиман с юга, то это значит, — с торжествующим видом объявил генерал-квартирмейстер, — это значит… — еще торжественней повторил он, — что перешеек есть!
— Да и как это возможно! Занять силой в семьдесят человек устье реки! — вдруг вспылил Чернышев, который, вопреки собственному намерению, все сильней убеждался в правоте Невельского. — Где мы возьмем силы, как войска перебросим в такую даль, если иностранцы пошлют армию?
Перовский, как бы молчаливо повелевая, взглянул на капитана.
— Я объяснил причину, по которой могло сложиться ошибочное убеждение. Повторяю, что Сахалин остров…
— Так, значит, Крузенштерн ошибся! — заговорил Чернышев. — Лаперуз ошибся, Браутон ошибся, Министерство иностранных дел составило ложные документы, Миддендорф, ныне всеевропейский признанный ученый, произвел ошибочные исследования! Наш достопочтеннейший адмирал Врангель и Российско-американская компания ошиблись и ложно действуют, научно опровергая открытия «Байкала», один капитан-лейтенант произвел все самовольно, наспех и не ошибся!
Раздался общий презрительный шумок, а Чернышев бросил на капитана из-под изогнутых бровей гневный взор, который очень шел к его сильному и мужественному лицу.
Возмущались ошибкой, якобы совершенной при описи. Но подоплека была другая. В действиях Невельского усматривали крамолу, но доказать этого нельзя. Знали, что арестованный петрашевец Черносвитов вел разговоры, будто восстание против правительства вспыхнет в Сибири и что по Амуру будут снабжать революционные войска оружием…
«Конечно, — полагал Чернышев, — если бы оказалось, что устье доступно и есть пролив, — благодать для этих прохвостов!» Чернышев считал, что надо этот пролив закрыть, если он даже и открыт. Он знал по протоколам допросов, что Невельской был знаком с революционерами. Но больше всего военный министр подозревал Муравьева, которого выгородил Перовский. Могло быть, что все исследования Амура вообще обман. Им не фарватер нужен, а просто они хотели поставить там своих людей. Их цель — свить там гнездо, а потом по Амуру возить оружие и контрабанду. Хитрый и подлый заговор, вот что надо доказать! Да и какое может быть исследование в такой короткий срок! Правда, Чернышев сам не совсем верил в свои домыслы, но они хороши как тайные доводы, и он полагал, что кашу маслом не испортишь.
Перовский ручался за Муравьева и Невельского, и Третье отделение тоже никаких претензий не имело, но в Третьем отделении — Орлов, родня ссыльных Волконских, за которыми Муравьев ухаживает в Иркутске. Все переплелось. Чернышев уж говорил однажды канцлеру, что крамола, кажется, пробралась и в Третье отделение.
— Мы можем проверить произведенные исследования, — наконец заговорил Нессельроде. — Здравый смысл, предшествующие солидные исследования и карты убеждают нас как раз в обратном: капитан-лейтенант ошибся! — улыбаясь, обратился он к Чернышеву, словно успокаивая его, и добавил как бы между прочим: — Может быть, произвел не там исследования…
— Попал не на ту реку, — подхватил Чернышев.
— Или прошел не тем проливом… — добавил Сенявин.
— Не извольте сомневаться, Карл Васильевич, — Меншиков махнул ладонью, — прошлые исследования ошибочны… Чего не бывает! Ведь там океан, а не Маркизова лужа.
Это был оскорбительный намек. Нессельроде когда-то учился в морском корпусе, но плавал только между Петербургом и Кронштадтом по той части залива, что в память ленивого маркиза де Траверсе, возглавлявшего когда-то флот, прозвана Маркизовой лужей. Словом, князь, видно, хотел сказать, что сфера канцлера — Маркизова лужа. Все так поняли это, видимо, и в прямом и в переносном смысле. Опять все закачались в креслах, одни со смеху, другие оттого, что хотели показать, как это не смешно, как возмутительно…
— Нам следует вспомнить о высочайшем повелении, которое состоялось пятнадцатого февраля прошлого года. — Канцлер с грустью возвел глаза на плафон, делая вид, что не слышит. Упоминание об императоре — всегда верное средство заткнуть рот остряку. — Его величество указал нам, что следует основать зимовье на юго-западном берегу Охотского моря с тем, чтобы оттуда Российско-американская компания могла бы производить торговлю с гиляками. Нам следует держаться этого высочайшего повеления…
Меншиков демонстративно повернулся боком, как бы показывая, что не желает дальше слушать.
— Повеление было до исследования, — сказал он с таким видом, словно хотел доказать, что опять говорить разрешили полоумному…
— Вот здесь и основать зимовье, — продолжал Нессельроде, водя по карте, — где-либо в приличном расстоянии от Амура. Иностранцы тогда не смогут подойти к устью реки, так как с юга доступ им преграждает перешеек, соединяющий Сахалин с материком, а подход корабля с севера будет замечен в зимовье.
— В Морском министерстве карта с перешейком отвергнута, — не утерпел князь Меншиков.
— Мы верим карте достопочтенного Крузенштерна, — тоном человека, напоминающего об уважении к науке, сказал Нессельроде. — Таким образом, и все покушения на реку Амур со стороны иностранцев предотвращены самой природой… И ни в коем случае не касаться устьев Амура, под страхом тягчайшего наказания. — Тут канцлер взглянул на Невельского, про которого, казалось, забыли…
Начиналась та беспорядочная перепалка, которая не раз случалась между министрами на заседаниях.
Вскоре капитана отпустили. Он вышел в приемную, где, волнуясь, ждал его Миша Корсаков.
— Ну что? — кинулся тот с места…
— Нет еще решения! Лев Алексеевич сказал, что вечером сообщит… Они слепы… Миша, это несчастье… Миша, Миша! Но, по-моему, дело не совсем проиграно, — вдруг сказал Невельской, и глаза его странно блеснули.
— Кажется, решают ставить пост в заливе Счастья…
— Какой прыткий иркутский губернатор! — заметил Берг, когда заседание окончилось и все стали подыматься. — Послал офицера, чтобы опровергнуть все мировые авторитеты! Не проще ли понять, что по какой-то причине составлены ложные карты.
— Именно! По какой-то причине!
Однако при Перовском говорить о том, какова причина, опасались.
— Этого капитана следовало бы, ох следовало бы под красную шапку! — сказал Чернышев.
— Еще не бывало, чтобы офицеры русского флота составили подлог при описи, — заметил князь Меншиков. — Не знаю, как у вас, Александр Иванович, в Военном министерстве…
— То есть как это? — остолбенел тот.
— Да так, глупости говорите! Как это ложные карты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
— Да и как это возможно! Занять силой в семьдесят человек устье реки! — вдруг вспылил Чернышев, который, вопреки собственному намерению, все сильней убеждался в правоте Невельского. — Где мы возьмем силы, как войска перебросим в такую даль, если иностранцы пошлют армию?
Перовский, как бы молчаливо повелевая, взглянул на капитана.
— Я объяснил причину, по которой могло сложиться ошибочное убеждение. Повторяю, что Сахалин остров…
— Так, значит, Крузенштерн ошибся! — заговорил Чернышев. — Лаперуз ошибся, Браутон ошибся, Министерство иностранных дел составило ложные документы, Миддендорф, ныне всеевропейский признанный ученый, произвел ошибочные исследования! Наш достопочтеннейший адмирал Врангель и Российско-американская компания ошиблись и ложно действуют, научно опровергая открытия «Байкала», один капитан-лейтенант произвел все самовольно, наспех и не ошибся!
Раздался общий презрительный шумок, а Чернышев бросил на капитана из-под изогнутых бровей гневный взор, который очень шел к его сильному и мужественному лицу.
Возмущались ошибкой, якобы совершенной при описи. Но подоплека была другая. В действиях Невельского усматривали крамолу, но доказать этого нельзя. Знали, что арестованный петрашевец Черносвитов вел разговоры, будто восстание против правительства вспыхнет в Сибири и что по Амуру будут снабжать революционные войска оружием…
«Конечно, — полагал Чернышев, — если бы оказалось, что устье доступно и есть пролив, — благодать для этих прохвостов!» Чернышев считал, что надо этот пролив закрыть, если он даже и открыт. Он знал по протоколам допросов, что Невельской был знаком с революционерами. Но больше всего военный министр подозревал Муравьева, которого выгородил Перовский. Могло быть, что все исследования Амура вообще обман. Им не фарватер нужен, а просто они хотели поставить там своих людей. Их цель — свить там гнездо, а потом по Амуру возить оружие и контрабанду. Хитрый и подлый заговор, вот что надо доказать! Да и какое может быть исследование в такой короткий срок! Правда, Чернышев сам не совсем верил в свои домыслы, но они хороши как тайные доводы, и он полагал, что кашу маслом не испортишь.
Перовский ручался за Муравьева и Невельского, и Третье отделение тоже никаких претензий не имело, но в Третьем отделении — Орлов, родня ссыльных Волконских, за которыми Муравьев ухаживает в Иркутске. Все переплелось. Чернышев уж говорил однажды канцлеру, что крамола, кажется, пробралась и в Третье отделение.
— Мы можем проверить произведенные исследования, — наконец заговорил Нессельроде. — Здравый смысл, предшествующие солидные исследования и карты убеждают нас как раз в обратном: капитан-лейтенант ошибся! — улыбаясь, обратился он к Чернышеву, словно успокаивая его, и добавил как бы между прочим: — Может быть, произвел не там исследования…
— Попал не на ту реку, — подхватил Чернышев.
— Или прошел не тем проливом… — добавил Сенявин.
— Не извольте сомневаться, Карл Васильевич, — Меншиков махнул ладонью, — прошлые исследования ошибочны… Чего не бывает! Ведь там океан, а не Маркизова лужа.
Это был оскорбительный намек. Нессельроде когда-то учился в морском корпусе, но плавал только между Петербургом и Кронштадтом по той части залива, что в память ленивого маркиза де Траверсе, возглавлявшего когда-то флот, прозвана Маркизовой лужей. Словом, князь, видно, хотел сказать, что сфера канцлера — Маркизова лужа. Все так поняли это, видимо, и в прямом и в переносном смысле. Опять все закачались в креслах, одни со смеху, другие оттого, что хотели показать, как это не смешно, как возмутительно…
— Нам следует вспомнить о высочайшем повелении, которое состоялось пятнадцатого февраля прошлого года. — Канцлер с грустью возвел глаза на плафон, делая вид, что не слышит. Упоминание об императоре — всегда верное средство заткнуть рот остряку. — Его величество указал нам, что следует основать зимовье на юго-западном берегу Охотского моря с тем, чтобы оттуда Российско-американская компания могла бы производить торговлю с гиляками. Нам следует держаться этого высочайшего повеления…
Меншиков демонстративно повернулся боком, как бы показывая, что не желает дальше слушать.
— Повеление было до исследования, — сказал он с таким видом, словно хотел доказать, что опять говорить разрешили полоумному…
— Вот здесь и основать зимовье, — продолжал Нессельроде, водя по карте, — где-либо в приличном расстоянии от Амура. Иностранцы тогда не смогут подойти к устью реки, так как с юга доступ им преграждает перешеек, соединяющий Сахалин с материком, а подход корабля с севера будет замечен в зимовье.
— В Морском министерстве карта с перешейком отвергнута, — не утерпел князь Меншиков.
— Мы верим карте достопочтенного Крузенштерна, — тоном человека, напоминающего об уважении к науке, сказал Нессельроде. — Таким образом, и все покушения на реку Амур со стороны иностранцев предотвращены самой природой… И ни в коем случае не касаться устьев Амура, под страхом тягчайшего наказания. — Тут канцлер взглянул на Невельского, про которого, казалось, забыли…
Начиналась та беспорядочная перепалка, которая не раз случалась между министрами на заседаниях.
Вскоре капитана отпустили. Он вышел в приемную, где, волнуясь, ждал его Миша Корсаков.
— Ну что? — кинулся тот с места…
— Нет еще решения! Лев Алексеевич сказал, что вечером сообщит… Они слепы… Миша, это несчастье… Миша, Миша! Но, по-моему, дело не совсем проиграно, — вдруг сказал Невельской, и глаза его странно блеснули.
— Кажется, решают ставить пост в заливе Счастья…
— Какой прыткий иркутский губернатор! — заметил Берг, когда заседание окончилось и все стали подыматься. — Послал офицера, чтобы опровергнуть все мировые авторитеты! Не проще ли понять, что по какой-то причине составлены ложные карты.
— Именно! По какой-то причине!
Однако при Перовском говорить о том, какова причина, опасались.
— Этого капитана следовало бы, ох следовало бы под красную шапку! — сказал Чернышев.
— Еще не бывало, чтобы офицеры русского флота составили подлог при описи, — заметил князь Меншиков. — Не знаю, как у вас, Александр Иванович, в Военном министерстве…
— То есть как это? — остолбенел тот.
— Да так, глупости говорите! Как это ложные карты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207