Поехали к Зариным, чтобы объясниться. Сначала беседовали все вместе, потом Невельской и Владимир Николаевич — в кабинете. Зарин был любезен, но как только капитан попросил открыть причину отказа, воздвиг такую стену, через которую Невельской долго не мог проникнуть. Наконец он услыхал, что Катя любит другого. Миша тем временем продолжал беседу с Варварой Григорьевной. Убедившись в полном провале, он не стал дожидаться Невельского и уехал — надо было спешить к Николаю Николаевичу. Кроме Екатерины Николаевны, он был единственный, кого допускали к больному.
Невельской проклинал себя. Отказ был полнейший. Когда вышел от Зариных, понял, что все кончилось. Стало горько на душе. Он жалел Екатерину Ивановну и себя жалел, что гибли самые светлые и радостные надежды… Мгновениями являлось озлобление против всего на свете.
Пришел домой, встретился со Струве, сказал, что удивлен, как можно было не предупредить, если она любит Пехтеря и была помолвлена.
Наступала весна. В дорогу ничего не было собрано. Надеялись, что на Лене лед еще крепок и в Охотском крае холода продержатся.
Геннадий Иванович и Миша задержались еще на несколько дней.
Губернатор был плох. У него сильнейшие боли в печени, рвота. Ему пускали кровь.
В городе среди чиновников шли слухи, что служебное положение Муравьева непрочно.
Екатерина Николаевна, узнав от Миши об отказе, поехала к Зариным, но, возвратившись, сказала Корсакову, что тут нельзя ничего поделать: Катя любит Пехтеря.
Владимир Николаевич, кажется, полагал, что Муравьевы намерены повлиять на Катю, и занял твердую позицию, желая не дать в обиду племянницу, хотя Невельской ему еще недавно нравился.
Муравьев, узнав об отказе Невельскому, готов был видеть в этом интригу, которой Зарины поддались.
Свою болезнь губернатор объяснял неприятностями. Прежде пил, ел жирное, острое, и чего только не ел! Не знал, в каком боку печень. И вот организм дрогнул.
— Это не печень, это процесс Петрашевского, — говорил он.
— Пройдет процесс, пройдет и печень! — отвечал ему на это большой шутник доктор Персин. — Но лечить надо. И лучше с эскулапом, чем с красным воротником!
Как только Муравьеву стало полегче, он пожелал видеть Геннадия Ивановича.
Невельской сказал, что ничего не готово к поездке, и просил разрешения у губернатора задержаться в Иркутске еще на несколько дней.
Муравьев поморщился не то от боли, не то от этой просьбы…
И вот весна, распутица, тяжелейшая дорога. Теперь приходится расплачиваться за каждый лишний день, проведенный в Иркутске.
Солнце томило. Сани пришлось сменить на телегу. Невельской и Корсаков ехали, сняв шубы. Всюду цвела верба, набухали почки. На дороге — лужи и глубокая грязь.
В вербное воскресенье у деревни Качуг увидели долгожданную Лену. Она лежала сплошной лентой льда, но забереги уже выступили.
Ямщик уверял, что в Якутске еще зима и чем ниже, тем лучше будет дорога. На станции подали сани для вещей и верховых коней для обоих офицеров.
Дорога по берегу чем дальше, тем хуже. Местами приходилось переезжать целое море грязи. Ночью ехали в санях. Утром Невельской задумал ехать по реке.
— Мне кажется, лед посредине крепок, — сказал он.
— Ты рискуешь…
— Двум смертям не бывать… Если погибну, туда и дорога. Но скорей всего со мной ничего не станется… Эй, борода! — спросил он ямщика. — Сможем ли переправиться через забереги?
— Рисково, паря барин!
— Попробуем!
Ямщик обернулся опасливо.
— Едем по льду! Мне эта проклятая ваша езда в санях по грязи осточертела. Сворачивай, два рубля на водку! Чтобы не трусил!
— Мы не трусим! — с обидой сказал ямщик.
Невельской сел верхом на отпряженную пристяжную. Кони осторожно вошли в воду. Под ней был лед. Ямщик сидел на кореннике. На запасной лошади навьючены вещи.
Посредине реки еще цела была накатанная зимняя дорога со всеми вешками. Невельской спешился. Коня подпрягли к кореннику, и сани помчались.
День и ночь ехали по льду и, кроме прибрежных скал в снегу, ничего не видели, да и смотреть ни на что не хотелось. В одном только месте, где Лена узко сжата крутыми утесами, капитан ненадолго высунул голову из воротника.
День и ночь стояла мгла, иногда и берегов не видно — вокруг лед в снегу, едешь как по ледяной пустыне.
Днем моросило. Ночью пошел дождь. Сугробы стали щербатыми.
— Хорошо, что Меглинский вперед поехал и отдаст в Якутске приказание приготовить нам лошадей, а то по такой дороге в порты нам с тобой не поспеть, — говорил капитан.
— А ты помнишь, что сегодня страстная суббота?
Невельской вспомнил мать, к которой заезжал в Кинешму по дороге из Петербурга, вспомнил, как говорил ей, что любит прекрасную девушку, намерен свататься, и мать благословила.
В ночь ударил мороз, пошел снег и завыла вьюга.
Офицеры спали в плетеном коробе на сене, прижавшись друг к другу. Разговлялись на станции ночью, христосовались с крестьянами, ребятам роздали подарки, ямщикам по полтине.
До следующей станции еле дотащились, кони выбились из сил. Невельской с Мишей дошли пешком.
Дальше дорога стала лучше. За сутки в морозной мгле промчали по льду около двухсот семидесяти верст.
Утром на станции гостям накрыли стол две красивые девушки в праздничных нарядах — дочери смотрителя.
— Какие милые девицы! — шепнул капитан.
Миша присматривался сонно. Белое юношеское лицо его было хмурым.
У старшей черты лица приятны: прямой нос, маленькие припухлые губы, густые темные брови. Она смущалась, но потом разговорилась, оставила свою застенчивость, прислуживала за столом и, глядя на капитана, все время улыбалась.
Невельской спросил, как тут живется. Девица сказала, что никогда еще не бывала в Якутске и не видела города.
Офицеры предложили девицам выпить, те согласились и, стоя, опорожнили по рюмке. Между тем кони были перепряжены. Капитан все разговаривал. Пельмени его убывали медленно. Миша ел с жадностью.
Наконец поднялись, стали расплачиваться. Невельской дал девице пять рублей. Та поклонилась.
«Что он, с ума сошел, такими деньгами кидаться!» — подумал Корсаков, выходя.
— Скоро обратно поедем! — ласково сказал Невельской красавице.
— Милости просим! — кланяясь, ответили грудными голосами обе девицы.
— Прелесть что за красотки! — сказал Невельской, когда опять покатили. — Белые, глаза, брат, репой! Как этот Гоголь пишет, что теперь таких только в захолустьях встретишь…
Он, кажется, успокоился, и Миша подумал, что очень хорошо, если так. Вскоре Невельской уснул сладко, как человек, начинающий выздоравливать.
Ночью похолодало. Капитан очнулся. Полозья саней скрипели, как в сильный мороз. Отлично видны были огромные скалы на берегах, черный лес на вершинах, облака, звезды. Невельской вдруг вспомнил все происшедшее в Иркутске, Екатерину Ивановну, ее когда-то ласковое обращение, полное сочувствия его замыслам, а потом эта ужасная внезапная перемена, ее холодность и смущение при встречах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207