Потом его несли мимо бесконечных рядов сидений. Небо усеивали человеческие ноги, двигающиеся в общем ритме. Он уже не слышал ни пения, ни барабанного боя. Все слилось в оглушающий рев.
Наконец они вышли из-под трибун, и его еще долго, долго несли. Шум постепенно стихал. Воздух становился чище. Небо поднялось выше, посинело.
— Мы становимся специалистами по переноске тел, — сказал Титу. Почему он говорил по-английски?
— Похороните меня в море, — инструктировал их Флетч. — Рыбы не откажутся от такого десерта.
Когда его осторожно укладывали на заднее сиденье четырехдверного черного «галакси», Флетч заметил десятилетнего мальчика, застывшего неподалеку от автомобиля. Он смотрел на Флетча.
— Эй, Жаниу, — прошептал Флетч. — Спасибо тебе.
По пути к отелю он снова потерял сознание. И очнулся лишь, когда они вошли в вестибюль «Желтого попугая». Он тяжело опирался на плечо Орланду.
Швейцар и портье суетились вокруг, о чем-то спрашивая Тонинью и Титу на португальском. Тонинью и Титу успокаивали их.
На лифте они поднимались целую вечность. Наконец, Флетч лежал в собственной постели. Ему удалось глубоко вздохнуть, и свет тут же померк у него перед глазами.
Он смутно помнил, как Тонинью ощупывал его с ног до головы, проверяя, нет ли переломов.
— Моя шея, — простонал Флетч. — Голова не свернута?
Орланду принес из ванной мокрые полотенца. Он и Тонинью протерли тело Флетча, осторожно переворачивая его. Из белых полотенца стали розовыми, потом — красными.
Портье принес бинты и пузырьки с антисептиком.
Свернул в узел окровавленные полотенца и пропитанную кровью одежду Флетча. Унес его с собой.
— Оставьте мой кушак, — взмолился Флетч. — Мой роскошный красный кушак.
— Твой кроваво-красный кушак, — поправил его Тонинью.
— Лаура подарила мне этот кроваво-красный кушак, — пояснил Флетч. — Привезла из Байа.
— Он говорит, что сожжет твою одежду, — перевел Титу. — Жертва богам. Они получат толику твоей крови. Ты будешь жить.
— О.
Тонинью начал смазывать антисептиком многочисленные ссадины на теле Флетча. Кусок бинта, обильно смоченный этой обжигающей жидкостью, он приложил к маленькому порезу на шее.
Сознание вновь покинуло Флетча.
Они вытащили из-под Флетча мокрую простыню и подсунули под него сухую. Вернулся портье. Попытался сложить мокрую, в пятнах крови, простыню так, чтобы не запачкать своего костюма. Не без труда ему это удалось.
Пальцами Флетч ощупывал кусочки пластыря, облепившие все его тело: колени, грудную клетку, лицо, шею. Он не помнил, когда его наклеивали на ссадины и порезы.
— Остаться мне с ним? — спросил Титу.
— Он оклемается, — ответил Тонинью. — Ему нужно несколько часов медитации. Ничего страшного с ним не произошло.
— Если не считать того, что кто-то пытался его убить, — добавил Орланду.
— Да, у кого-то возникло такое желание, — согласился Тонинью.
Флетч остался один в темноте комнаты. Он не помнил, как они ушли.
Во мраке ночи он вслушивался в мелодию самбы. Барабанный бой доносился не с улицы. Он лился из многочисленных телевизоров как в отеле, так и в соседних домах. То и дело голос комментатора врывался в барабанный бой и пение. Парад школ самбы Рио-де-Жанейро продолжался.
Он не мог спать. Иногда сознание покидало его, но затем возвращалось.
Он не шевелился. Ни единая часть его тела не желала двинуться. Хотя бы по одному удару пришлось на каждую его мышцу. Горела кожа. Болели ноги, плечи, спина, живот, не говоря уже о голове. Казалось, ему отбили все внутренности.
Лаура должна прийти. Утром. А может, через час после окончания парада, в два или три пополудни. Откуда ей знать, находясь в ложе Теу, что его чуть не убили? Она лишь видела, что он ушел на прогулку с чечеточниками. Она не могла не прийти.
Утренний свет пробился сквозь тяжелые портьеры. Затем в них ударили прямые лучи солнца. Судя по телетрансляции, парад продолжался. В комнате становилось все жарче.
Лежа, он попытался пошевелить рукой. Потом — второй. Ногой. Он ухватил пальцами левую ногу, чтобы заставить ее сдвинуться с места. Потом покатал голову по подушке влево-вправо.
К нему вернулась способность соображать. Без сознания он пробыл не так уж долго.
К полудню он уже не мог просто лежать.
Медленно докатился до края кровати. Тяжело сел. Полутемная комната кружилась у него перед глазами не меньше минуты. Встал. Шагнул. Болело все, что могло болеть.
Облегчившись, он включил в ванной свет, взглянул в зеркало. И пожалел, что ему не свернули голову. Заплывшие глаза, синяки на скулах и на челюстях. Воспаленное ухо. Запекшаяся кровь в волосах. Принимать душ нельзя — отлепится пластырь. Отступив назад, он увидел синие пятна на предплечьях, груди. Живот стал лиловым.
Зубы он чистил очень осторожно, выплевывая в раковину кровь.
Потом вернулся в комнату и лег на кровать. Вот придет Лаура, думал он, и они немного поедят. Он расскажет ей, что с ним произошло. Будет ли она слушать? О том, что с ним произошло? Заинтересует ли ее его рассказ, или она невосприимчива к жизненным peaлиям? Ему вспомнилось ее непроницаемое лицо, когда он уходил с чечеточниками. Как истолковала она то обстоятельство, что десятилетний мальчик на деревянной ноге сопровождал их от отеля до выхода из подземки?
Тонинью позвонил до того, как вернулась Лаура.
— Тебе должно стать лучше, — уверенно заявил он. — У тебя было почти двенадцать часов на медитацию.
— Мне нужно двенадцать лет.
— Кто пытался тебя убить?
— Я как раз думаю об этом.
— Ах, Карнавал, — воскликнул Тонинью.
— Он был в маске козла. Я думаю, мужчина лет шестидесяти. Он пытался забить меня до смерти ногами.
— Он, должно быть, стал настоящим козлом. На Карнавале такое случается.
— Козлов не учат кик-дансу, — возразил Флетч. Он хотел переложить трубку к другому уху, но вовремя вспомнил, что оно стало помидором.
— Только что сообщили, что нашли Норивала.
— Отлично! Целым и невредимым?
— Его вынесло на берег в сотне километров к югу от того места, где мы его искали.
— Я всегда думал, что он далеко пойдет.
— Вероятно, течением его отнесло на юг, а уж потом выбросило на берег. Сегодня утром. Его нашел какой-то любитель бега трусцой. Тело уже везут в Рио.
— Прекрасно. Все ваши тревоги позади.
— Судя по поступившим сведениям, он утонул. Его яхта напоролась на рифы, и он утонул.
— Это хорошо. Значит, Норивал умер в море. Его мать будет рада. А адмирал Пасаринью просто счастлив.
— Так что мы ждем тебя в похоронном бюро через полчаса.
— Что? Ничего не выйдет. Тонинью, я не могу пошевельнуться.
— Разумеется, можешь.
— С какой стати я должен ехать в похоронное бюро?
— Чтобы помочь нам, — в голосе Тонинью появились заговорщицкие нотки. — Мы должны отговорить родственников от вскрытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43