Своим тщеславием Елизавета всегда досаждала Марии. Она и сам знала об этом, но все же не могла удержаться от того, чтобы не доставить себе удовольствие, представ перед сестрой неотразимо привлекательной женщиной.
– Полагаю, все было как раз наоборот, – сказала королева. – Я очень сомневаюсь в вашей невинности. Слишком уж много загадочных историй рассказывают о Вашей Светлости.
– Ваше Величество, это правда, на следствии многие люди оговаривали меня, но можно ли полагаться на показания, вырванные под пытками?
Помолчав, Мария сказала:
– Готовы ли вы поклясться в том, что не были замешаны ни в одном заговоре против меня?
– Клянусь, Ваше Величество!
– Сестра моя, если бы вы признали вашу вину…
– Ваше Величество, я бы с радостью признала ее, если бы чувствовала за собой хоть малейшую провинность.
– Итак, вы непоколебимо уверены в своей правоте?
– Да, Ваше Величество.
– В таком случае, я молю Бога о том, чтобы ваши слова оказались так же правдивы, как вы представляете их. Учтите, если нам удастся доказать обратное, то за обман вас ждет гораздо более суровое наказание, чем то, которое полагалось бы за содеянное.
– Если Вашему Величеству станет известно что-либо, неопровержимо свидетельствующее против меня, я с готовностью приму любое наказание – считая его заслуженным и не прося о снисхождении ко мне.
– Посмотрим, как вы сдержите свое обещание, – сказала Мария. – Ладно, я немного устала от этого разговора. Можете возвращаться в свои покои. На этот раз я решила простить вас, и если не будет найдено новых доказательств вашей вины, вы сможете участвовать в наших рождественских торжествах.
Принцесса схватила руку королевы и с жаром поцеловала ее.
– Дорогая сестра, – выпалила она, – я никогда не забуду вашего милосердия.
Интересно, подумал Филипп, что сейчас творится в этой очаровательной рыжеволосой головке? Может быть, она уже решает, какие платья и драгоценности будет носить, чтобы обворожить придворных? Или молится о том, чтобы ребенок Марии никогда не увидел этого света? Ждет ли она момента, когда уже никто не будет стоять между ней и короной? Пожалуй, любая из этих мыслей могла посетить Елизавету – каждая в отдельности и все сразу, усмехнулся Филипп.
Когда дверь за ней закрылась, он вышел из-за гардин.
– Ну, что вы думаете о моей сестре? – спросила Мария.
– Довольно миловидна. И, полагаю, не менее проницательна.
Взглянув на супруга, Мария обратила внимание на его побледневшие щеки. Неужели он увлекся Елизаветой? Та настолько свято верила в свою неотразимость, что все остальные тоже склонялись к такому мнению. Однако Филипп не был ни Дон Жуаном, ни просто волокитой.
Его последующие слова на какое-то время рассеяли ее подозрения.
– Хорошо бы выдать ее замуж за Филиберта. Она вполне созрела для брака.
Однако, присмотревшись к выражению его глаз, Мария снова почувствовала неладное.
Рождественские торжества удались на славу. Было много турниров и других состязаний, на которых вся испанская знать соревновалась в воинском мастерстве с английскими лордами и герцогами.
Были и словесные баталии: англичане высмеивали испанскую напыщенность, испанцы давали отпор, порицая грубые манеры своих противников.
Филипп блаженствовал, думая: еще не наступит лето, а я уже покину Англию… как только родится ребенок – и если он окажется вполне здоровым, – мой долг будет выполнен.
Он по-прежнему приглядывался к Магдалене Дакр, этой странной девушке, с виду такой уступчивой и все же не забывавшей блюсти свою девическую честь, оставаясь наедине с ним. В общем-то молва ошибалась, когда утверждала, что испанцы и англичане не смогут поладить друг с другом. Взять хотя бы придворные интриги – тут граф Ферийский и Джейн Дормер все-таки сумели доказать обратное. Недавно граф признался Филиппу в том, что полюбил эту очаровательную англичанку и желает снять с себя обязательства, данные одной юной испанке благородного происхождения. Филиппу оставалось лишь пожелать ему удачи. Если семья графа тешила себя надеждами, связанными с его первой любовью, то Филипп не находил причины отказывать ему в браке с Джейн. Эта леди могла быть очень полезна Испании – разумеется, при ее согласии проводить имперскую политику при английском дворе.
А вот, что касается рыжеволосой принцессы, с таким удовольствием принявшей прощение королевы и полностью отдавшейся придворным балам и увеселениям… Она доставляла Филиппу какое-то смутное беспокойство – он все время в чем-то подозревал ее, хотя и сам не мог понять, в чем именно. Все ее поступки и действия, казавшиеся такими спонтанным, могли иметь свои скрытые мотивы. Придворные говорили: «Просто удивительно, как Елизавета радуется возвращению ко двору!» Он прекрасно знал, что они хотели сказать: а сколько радости было бы, если бы она стала королевой! Вот к чему она стремилась – а потому, придавая себе скромный, застенчивый вид, на самом деле проявляла неженскую отвагу. С первого взгляда она казалась робкой, даже испуганной, но вот при ближайшем рассмотрении… О Господи, каким властным блеском сияли ее голубые глаза!
Он никак не мог забыть о ней. Она постоянно отвлекала его мысли, даже если он думал о Магдалене Дакр. Встречаясь с ней, Филипп говорил все то, что и полагается говорить свояченице – всевозможные любезности, малозначительные комплименты. Она отвечала тем же. И все-таки, кто знает, какое впечатление у нее на самом деле сложилось о нем? Он не понимал ее, но чувствовал, что она была полной противоположностью ему и что это давало ей ощутимое преимущество над ним. Такое ощущение не доставляло особого удовольствия. Вот почему он решил при первой же возможности выдать ее замуж за Эммануэля Филиберта Савойского.
Сейчас Филиберт сидел рядом с ним. Какой другой мужчина мог бы оказаться более подходящим супругом для нее? Вот он, хорош собой, да к тому же – герой многих кровопролитных сражений. Правда, ему не совсем повезло с правами на престол, но ведь и Елизавета не могла предложить ему ничего, кроме своего сомнительного рождения и больших надежд на будущее.
Когда она танцевала, он наблюдал за ней, возбужденной, блестящими глазами смотревшей на своего партнера – флиртующей, но державшейся величаво, с достоинством. Он шепнул Марии:
– Я бы хотел поговорить с принцессой. Подзовите ее, Филиберт должен слышать ее ответ.
Мария поморщилась. Она была бы рада увидеть Елизавету навсегда уезжающей из Англии, но не могла согласиться с условием, которое наверняка предложит Филипп, – признать свою сестру законной дочерью Генриха Восьмого. Такой шаг непременно бросил бы тень на легитимность ее собственного рождения. Ведь если Анна Болейн, мать Елизаветы, была полноправной супругой Генриха, то кем же ему приходилась ныне здравствующая мать Марии, Катарина Арагонская?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82