Как она могла любить человека, который был готов послать на костер женщину знатного происхождения, близкую родственницу своей супруги? Размышляя о случившемся с Жанной, Елизавета не могла не прийти к простому и ясному заключению: будь я уличена в ереси, он приговорил бы меня к сожжению.
Если в этом-то фанатизме и заключалось истинное благочестие, то она предпочитала ей человеческую слабость.
Елизавета говорила себе: больше всего на свете он заботится о спасении души – своей души. Он думает, что его рвение заслужит ему благодарность Бога и достойное место в раю, куда он попадет после смерти. Благородно ли это? Осмысленно ли? Согласуется ли с учением Христа?
В то же время она жалела о том, что не могла родить ему сына. Ее вторая беременность закончилась так же неудачно, как и первая.
Она всеми силами старалась угодить ему. В частности, вместе с герцогом Альбой совершила утомительную поездку в Байону, где встретилась с матерью и братом Карлом, ставшим к тому времени королем Франции. Там она провела почти месяц, склоняя Екатерину к более решительным действиям против гугенотов.
Вернувшись в Испанию, Елизавета вновь забеременела, и на этот раз ребенок родился живым и здоровым. Увы, это была девочка – ее вскоре назвали Изабеллой-Кларой-Евгенией, – но теперь Елизавета убедилась в своих силах и поверила в то, что сможет подарить Испании принца.
Карлос проявлял норов. Повзрослев, он уже не мог мириться с тем, что отец продолжал обращаться с ним, как с мальчишкой, а не полноправным испанским принцем.
Его поведение становилось все более вызывающим. Если бы Елизавете чаще позволяли навещать его, он, скорее всего, успокоился бы. Однако его отец препятствовал этим визитам. Иначе он виделся бы со своей обожаемой Изабеллой. Не пришла ли она к нему, когда ей понадобилась его помощь? Вот то-то! Он хотел кричать об этом на всех улицах Мадрида. Хотел, но не смел. Не имел права. Ведь это было их тайной.
В его голове беспорядочно сменяли друг друга самые разнообразные мысли.
Они вместе спасли еретичку Жанну Наваррскую. Это доставило ему удовольствие, и с тех пор он испытывал самые добрые чувства по отношению к еретикам. Он хотел стать воином, как герцог Альба, одерживать блестящие победы и видеть ликование людей, возвращаясь с войны. В своих мечтах он скакал во главе кавалькады и слышал крики подданных, провозглашающих его своим героем – его, дона Карлоса, а не герцога Альбу.
Он желал быть государственным деятелем, подобным Раю Гомесу да Сильва, – проницательным, холеным и всегда спокойным. Ему хотелось стать королем, но не таким, как Филипп – чинным и важным, не умеющим доставлять себе удовольствия, – а таким, каких всегда любили во Франции.
В те минуты, когда его рассудок не совсем отказывался служить ему, он интересовался тем, что происходило в доминионах, которые он мог однажды унаследовать. С самого начала волнений в Нидерландах он слышал, как Филипп говорил, что сам поедет туда и усмирит непокорных фламандцев. «Нет, я поеду! – восклицал Карлос. – Я лучше понимаю еретиков!»
В конце концов Карлос понял, что ему нужно. Теперь ему хотелось стать правителем Нидерландов. Он делился своим проектом со всеми, кто соглашался слушать его. О фламандцах он говорил с симпатией, и вскоре из Нидерландов прибыла делегация, попросившая принца быть их правителем.
Филипп возмутился. Он нанес визит своему сыну.
– Тебе нельзя ездить в Нидерланды, – холодно сказал он. – Ты не знаешь, как нужно держаться в этой стране. Да и как ты надеешься управлять людьми, если и своих-то поступков не можешь контролировать?
С Карлосом случилась истерика. Он кричал, топал ногами. Затем вдруг остановился – вспомнил, как его Изабелла перехитрила этого человека. На губах принца появилась улыбка.
Он заговорил – внятно, отчетливо произнося каждое слово.
– Вы ненавидите меня, да? Вам известно, что я хочу поехать в Нидерланды и что фламандцы желают видеть меня своим правителем; но вы все-таки отказываете в их и моей просьбе. Вы становитесь на моем пути – и я знаю, почему. Вы это делаете из-за Изабеллы.
– Ты несешь какую-то чепуху, – поморщился Филипп.
– Неужели?
Карлос расхохотался. Вспомнил, как она стояла перед ним, такая красивая, обворожительная. «Карлос… вы единственный, кому я могу доверять». И они вместе помешали Филиппу похитить Жанну Наваррскую. Неудивительно, что теперь он так любит еретиков.
Затем он сказал – негромко, как бы себе самому:
– Она была моей. Вы отняли ее у меня, но не думайте, что так будет всегда. Вы уже состарились… а она еще очень молода… И она все время будет стоять между вами и мной… потому что она моя… моя…
Филипп резко повернулся и вышел из комнаты. Его сын окончательно рехнулся! Ну, каково, а? Карлос… и Изабелла! Очевидно, Карлос очень высокого мнения о себе.
И все-таки Филипп встревожился. Он знал, что Изабелла любит его не так пылко, как ему хотелось бы. А ведь ему больше всего на свете нужна была ее любовь – вся, без остатка.
Карлос – между ними? Да это просто смешно! Однако такие мысли были не из приятных.
После визита отца Карлос взбунтовался. Теперь он пользовался каждой возможностью, чтобы наносить оскорбления самым уважаемым людям Испании.
Глава инквизиции кардинал Эспиноза прогнал из Мадрида какого-то актера. Узнав об этом, Карлос объявил, что изгнанный был его фаворитом, и потребовал у священника объяснений – по какому праву тот вмешивается в дела наследного принца, сына короля Испании?
Кардинал крепился, стараясь держаться учтиво и не подавать повода для ссоры, однако Карлос жаждал возмездия. Как-то раз, встретив Эспинозу, он выхватил шпагу и закричал: «Жалкий священник, посмевший бросить вызов принцу! Иди, пытай своих еретиков, а со мной и не думай связываться!»
Никто не отважился поднять руку на принца – чтобы уберечь кардинала от нападения, придворные окружили его и спешно увели из комнаты, оставив Карлоса одного, разъяренного, размахивающего шпагой и с пеной на губах выкрикивающего угрозы вслед удалившимся.
Однако могущественный кардинал Эспиноза не мог молча снести подобное покушение на его жизнь и достоинство. Он попросил аудиенции у короля.
Филипп глубоко переживал случившееся, и, как часто бывало в подобных обстоятельствах, разговор закончился тем, что кардинал встал на колени и поклялся ради короля Испании не отвечать на оскорбления принца.
Однажды ночью Карлос пытался выбросить из окна одного из своих слуг, недостаточно быстро явившегося на его зов. В другой раз он с плеткой в руке погнался верхом за доном Гарсия де Толедо, братом всесильного герцога Альбы. Дону Гарсия не оставалось ничего иного, как пуститься в бегство, боясь быть вовлеченным в драку, в которой мог пострадать испанский наследник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Если в этом-то фанатизме и заключалось истинное благочестие, то она предпочитала ей человеческую слабость.
Елизавета говорила себе: больше всего на свете он заботится о спасении души – своей души. Он думает, что его рвение заслужит ему благодарность Бога и достойное место в раю, куда он попадет после смерти. Благородно ли это? Осмысленно ли? Согласуется ли с учением Христа?
В то же время она жалела о том, что не могла родить ему сына. Ее вторая беременность закончилась так же неудачно, как и первая.
Она всеми силами старалась угодить ему. В частности, вместе с герцогом Альбой совершила утомительную поездку в Байону, где встретилась с матерью и братом Карлом, ставшим к тому времени королем Франции. Там она провела почти месяц, склоняя Екатерину к более решительным действиям против гугенотов.
Вернувшись в Испанию, Елизавета вновь забеременела, и на этот раз ребенок родился живым и здоровым. Увы, это была девочка – ее вскоре назвали Изабеллой-Кларой-Евгенией, – но теперь Елизавета убедилась в своих силах и поверила в то, что сможет подарить Испании принца.
Карлос проявлял норов. Повзрослев, он уже не мог мириться с тем, что отец продолжал обращаться с ним, как с мальчишкой, а не полноправным испанским принцем.
Его поведение становилось все более вызывающим. Если бы Елизавете чаще позволяли навещать его, он, скорее всего, успокоился бы. Однако его отец препятствовал этим визитам. Иначе он виделся бы со своей обожаемой Изабеллой. Не пришла ли она к нему, когда ей понадобилась его помощь? Вот то-то! Он хотел кричать об этом на всех улицах Мадрида. Хотел, но не смел. Не имел права. Ведь это было их тайной.
В его голове беспорядочно сменяли друг друга самые разнообразные мысли.
Они вместе спасли еретичку Жанну Наваррскую. Это доставило ему удовольствие, и с тех пор он испытывал самые добрые чувства по отношению к еретикам. Он хотел стать воином, как герцог Альба, одерживать блестящие победы и видеть ликование людей, возвращаясь с войны. В своих мечтах он скакал во главе кавалькады и слышал крики подданных, провозглашающих его своим героем – его, дона Карлоса, а не герцога Альбу.
Он желал быть государственным деятелем, подобным Раю Гомесу да Сильва, – проницательным, холеным и всегда спокойным. Ему хотелось стать королем, но не таким, как Филипп – чинным и важным, не умеющим доставлять себе удовольствия, – а таким, каких всегда любили во Франции.
В те минуты, когда его рассудок не совсем отказывался служить ему, он интересовался тем, что происходило в доминионах, которые он мог однажды унаследовать. С самого начала волнений в Нидерландах он слышал, как Филипп говорил, что сам поедет туда и усмирит непокорных фламандцев. «Нет, я поеду! – восклицал Карлос. – Я лучше понимаю еретиков!»
В конце концов Карлос понял, что ему нужно. Теперь ему хотелось стать правителем Нидерландов. Он делился своим проектом со всеми, кто соглашался слушать его. О фламандцах он говорил с симпатией, и вскоре из Нидерландов прибыла делегация, попросившая принца быть их правителем.
Филипп возмутился. Он нанес визит своему сыну.
– Тебе нельзя ездить в Нидерланды, – холодно сказал он. – Ты не знаешь, как нужно держаться в этой стране. Да и как ты надеешься управлять людьми, если и своих-то поступков не можешь контролировать?
С Карлосом случилась истерика. Он кричал, топал ногами. Затем вдруг остановился – вспомнил, как его Изабелла перехитрила этого человека. На губах принца появилась улыбка.
Он заговорил – внятно, отчетливо произнося каждое слово.
– Вы ненавидите меня, да? Вам известно, что я хочу поехать в Нидерланды и что фламандцы желают видеть меня своим правителем; но вы все-таки отказываете в их и моей просьбе. Вы становитесь на моем пути – и я знаю, почему. Вы это делаете из-за Изабеллы.
– Ты несешь какую-то чепуху, – поморщился Филипп.
– Неужели?
Карлос расхохотался. Вспомнил, как она стояла перед ним, такая красивая, обворожительная. «Карлос… вы единственный, кому я могу доверять». И они вместе помешали Филиппу похитить Жанну Наваррскую. Неудивительно, что теперь он так любит еретиков.
Затем он сказал – негромко, как бы себе самому:
– Она была моей. Вы отняли ее у меня, но не думайте, что так будет всегда. Вы уже состарились… а она еще очень молода… И она все время будет стоять между вами и мной… потому что она моя… моя…
Филипп резко повернулся и вышел из комнаты. Его сын окончательно рехнулся! Ну, каково, а? Карлос… и Изабелла! Очевидно, Карлос очень высокого мнения о себе.
И все-таки Филипп встревожился. Он знал, что Изабелла любит его не так пылко, как ему хотелось бы. А ведь ему больше всего на свете нужна была ее любовь – вся, без остатка.
Карлос – между ними? Да это просто смешно! Однако такие мысли были не из приятных.
После визита отца Карлос взбунтовался. Теперь он пользовался каждой возможностью, чтобы наносить оскорбления самым уважаемым людям Испании.
Глава инквизиции кардинал Эспиноза прогнал из Мадрида какого-то актера. Узнав об этом, Карлос объявил, что изгнанный был его фаворитом, и потребовал у священника объяснений – по какому праву тот вмешивается в дела наследного принца, сына короля Испании?
Кардинал крепился, стараясь держаться учтиво и не подавать повода для ссоры, однако Карлос жаждал возмездия. Как-то раз, встретив Эспинозу, он выхватил шпагу и закричал: «Жалкий священник, посмевший бросить вызов принцу! Иди, пытай своих еретиков, а со мной и не думай связываться!»
Никто не отважился поднять руку на принца – чтобы уберечь кардинала от нападения, придворные окружили его и спешно увели из комнаты, оставив Карлоса одного, разъяренного, размахивающего шпагой и с пеной на губах выкрикивающего угрозы вслед удалившимся.
Однако могущественный кардинал Эспиноза не мог молча снести подобное покушение на его жизнь и достоинство. Он попросил аудиенции у короля.
Филипп глубоко переживал случившееся, и, как часто бывало в подобных обстоятельствах, разговор закончился тем, что кардинал встал на колени и поклялся ради короля Испании не отвечать на оскорбления принца.
Однажды ночью Карлос пытался выбросить из окна одного из своих слуг, недостаточно быстро явившегося на его зов. В другой раз он с плеткой в руке погнался верхом за доном Гарсия де Толедо, братом всесильного герцога Альбы. Дону Гарсия не оставалось ничего иного, как пуститься в бегство, боясь быть вовлеченным в драку, в которой мог пострадать испанский наследник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82