» Ничего, что старый король убит на собственной свадьбе – есть новый, молодой. И, значит, свадьба может продолжаться, только с другим женихом!
Филипп снова почувствовал руку на своем плече. Он резко обернулся и посмотрел в смуглое лицо Рая.
С его губ уже были готовы сорваться слова: «Как… ты смеешь?..» Но он тут же спохватился. Нельзя выдавать себя другу его отца. Не то время. Это не простое дело, убить короля. Тут нужен тщательно разработанный план.
Он вдруг успокоился – почувствовал, что когда-нибудь сможет осуществить свою мечту.
Невеста испуганно смотрела на Филиппа.
Филипп с принужденной улыбкой произнес:
– Почему вы так пристально смотрите на меня? Уж не подсчитываете ли число седых волос на моей голове?
Она побледнела и отвернулась. Неожиданно холодный тон его голоса лишь увеличил ее страхи.
Филипп расстроился – понял, что его шутка произвела не тот эффект, на который он надеялся.
Он не мог объяснить ей своих чувств. Их уже обступили придворные, желавшие быть представленными невесте испанского короля.
Была совершена брачная церемония. Начались торжества. По ходу праздников устраивались многочисленные турниры и бои быков; согласно обычаю, Филипп должен был наравне с другими сражаться в поединках, на которых присутствовала его молодая жена, – подобные развлечения никогда не доставляли ему удовольствия, но сейчас он относился к ним, как к своему долгу, а потому добросовестно принимал участие в них.
Сидя рядом с ней на свадебном застолье, Филипп думал о том, как расположить ее к себе, объяснить, что его не нужно бояться. Он знал, что на его месте любой француз помог бы ей освоиться в новой обстановке – сделал бы какой-нибудь комплимент, рассмешил бы шуткой, – но он не был французом и мог сказать только то, что отныне ей предстоит свято исполнять долг королевы Испании, самой великой и могущественной страны мира.
Наконец, оставшись с ней наедине, он положил руки ей на плечи и с улыбкой произнес:
– Не бойтесь меня. Право, я вовсе не чудовище, которым меня вам изобразили.
– Никто вас не изображал чудовищем.
– Так почему же вы боитесь меня? Потому что я кажусь вам слишком старым?
Она потупилась.
– Может быть.
Тогда он вновь улыбнулся – раскованней, чем прежде, – своей улыбкой ему удалось обезоружить ее. Наедине с женщинами Филипп умел быть почти обаятельным мужчиной.
– Ну, а если так, – сказал он, – если я настолько старше вас, то запомните: я всегда буду ласков с вами и смогу понять вас намного лучше, чем сумел бы какой-нибудь более молодой супруг. Поверьте мне, это так.
Она не ответила – все еще дрожала, всем сердцем желая вновь оказаться в Лувре и слышать за окном шум парижских улиц, а не громкие крики жителей Гвадалахары, радовавшихся ее свадьбе.
Филипп взял ее руки и нежно поцеловал их.
– Вот увидите, я не чудовище. Мы должны были пожениться, потому что это выгодно нашим странам. Но сейчас я хочу вам понравиться. Слышите меня? Я хочу рассеять ваши страхи. Хочу, чтобы вы улыбались. Я докажу вам, что меня можно не бояться. Если вы желаете остаться в эту ночь одной, то вам достаточно лишь сказать мне, и… тогда я уйду.
Елизавета уже не могла сдержать слез. Она сидела и смотрела на пол, а они все текли и текли по ее щекам. Он был в отчаянии. Внезапно она подняла на него глаза.
– Ваше Величество, я… я прошу у вас прощения, – запинаясь, проговорила она. – Мне говорили… я думала… я не ожидала, что вы окажетесь так добры… вот почему я сейчас плачу.
* * *
Разумеется, она не могла полюбить его. Он был слишком стар и строг. Он даже не походил на тех мужчин его возраста, которых она знала у себя на родине – таких, как Антуан де Бурбон, его брат принц Конде или великий герцог де Гиз. Те были галантны, общительны и остроумны, носили ослепительно роскошные наряды – роли романтических героев играли так же охотно, как в нужную минуту преображались в воинов и государственных деятелей. Филипп оказался человеком совсем другого сорта – было трудно поверить, что по своей важности для Европы он превосходил их всех вместе взятых. Глядя на него, никто бы этого не подумал; казалось, он скучал на церемониях, устраиваемых в его честь; был слишком невозмутим и спокоен, слишком заботился о собственном достоинстве. Если бы не отзывчивость, которую он проявлял, оставаясь с ней наедине, брак с ним ужаснул бы ее.
Впрочем, побаиваясь своего супруга, по-настоящему она боялась другого человека – пусть даже и находившегося вдалеке от нее. Молодая испанская королева никак не могла избавиться от чувства, что ее мать по-прежнему следит за ней. Ей казалось, что Екатерина де Медичи оказывается за ее спиной всякий раз, когда она допускает какое-нибудь незначительное нарушение испанского этикета. Даже в спальне та как будто присутствовала – наставляла дочь, как нужно себя вести, чтобы пленить, приручить этого странного мужчину. Вот почему Елизавета не раз вспоминала об умении матери улавливать ее настроение и тайные мысли.
Не могла она забыть и инструкции, полученные перед отъездом из дома. Елизавета должна была служить Франции – наблюдать за всем, что происходит при испанском дворе, ничего не упускать и о любом пустяке сообщать матери, соблюдая максимальную осторожность и зная, что ее письма могут быть перехвачены.
Прежде всего она должна была переманить на свою сторону юного дона Карлоса. Ей следовало подружиться с ним, завоевать его доверие, а затем постараться так описать ему Марго, чтобы вызвать у него желание увидеть ее. Такова была воля французской королевы, и Елизавета не могла ослушаться ее.
Так из-за матери она пренебрегла испанским этикетом и стала проявлять повышенное внимание к Карлосу.
Он был странным мальчиком, она это знала. С самого дня ее свадьбы он закрылся в своих покоях, ни с кем не желал говорить, отказывался от еды. Его пробовали увещевать, но никто не знал, что с ним случилось, а он не объяснял. Да и вообще, открывал дверь только своему молодому дяде дону Хуану и кузену Александру Фарнезе.
Однажды, улучив момент, она незаметно выскользнула из своих покоев и направилась в апартаменты, принадлежавшие ее пасынку.
Беспрепятственно пройдя через переднюю, она открыла дверь и очутилась в классной комнате. За столом сидел подросток ее возраста. Это был не Карлос, а какой-то другой, очень красивый мальчик – почти как француз, подумала Елизавета. Он встал и поклонился ей. Грациозно. Почти с французским изяществом.
Теперь она узнала его. Перед ней стоял дон Хуан, незаконнорожденный брат ее супруга.
– Ваше Величество, позвольте… – начал он. Она перебила его:
– Пожалуйста, не надо церемоний… Дело в том, что я здесь без позволения. Ты… вы занимаетесь?
– Да, Ваше Величество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Филипп снова почувствовал руку на своем плече. Он резко обернулся и посмотрел в смуглое лицо Рая.
С его губ уже были готовы сорваться слова: «Как… ты смеешь?..» Но он тут же спохватился. Нельзя выдавать себя другу его отца. Не то время. Это не простое дело, убить короля. Тут нужен тщательно разработанный план.
Он вдруг успокоился – почувствовал, что когда-нибудь сможет осуществить свою мечту.
Невеста испуганно смотрела на Филиппа.
Филипп с принужденной улыбкой произнес:
– Почему вы так пристально смотрите на меня? Уж не подсчитываете ли число седых волос на моей голове?
Она побледнела и отвернулась. Неожиданно холодный тон его голоса лишь увеличил ее страхи.
Филипп расстроился – понял, что его шутка произвела не тот эффект, на который он надеялся.
Он не мог объяснить ей своих чувств. Их уже обступили придворные, желавшие быть представленными невесте испанского короля.
Была совершена брачная церемония. Начались торжества. По ходу праздников устраивались многочисленные турниры и бои быков; согласно обычаю, Филипп должен был наравне с другими сражаться в поединках, на которых присутствовала его молодая жена, – подобные развлечения никогда не доставляли ему удовольствия, но сейчас он относился к ним, как к своему долгу, а потому добросовестно принимал участие в них.
Сидя рядом с ней на свадебном застолье, Филипп думал о том, как расположить ее к себе, объяснить, что его не нужно бояться. Он знал, что на его месте любой француз помог бы ей освоиться в новой обстановке – сделал бы какой-нибудь комплимент, рассмешил бы шуткой, – но он не был французом и мог сказать только то, что отныне ей предстоит свято исполнять долг королевы Испании, самой великой и могущественной страны мира.
Наконец, оставшись с ней наедине, он положил руки ей на плечи и с улыбкой произнес:
– Не бойтесь меня. Право, я вовсе не чудовище, которым меня вам изобразили.
– Никто вас не изображал чудовищем.
– Так почему же вы боитесь меня? Потому что я кажусь вам слишком старым?
Она потупилась.
– Может быть.
Тогда он вновь улыбнулся – раскованней, чем прежде, – своей улыбкой ему удалось обезоружить ее. Наедине с женщинами Филипп умел быть почти обаятельным мужчиной.
– Ну, а если так, – сказал он, – если я настолько старше вас, то запомните: я всегда буду ласков с вами и смогу понять вас намного лучше, чем сумел бы какой-нибудь более молодой супруг. Поверьте мне, это так.
Она не ответила – все еще дрожала, всем сердцем желая вновь оказаться в Лувре и слышать за окном шум парижских улиц, а не громкие крики жителей Гвадалахары, радовавшихся ее свадьбе.
Филипп взял ее руки и нежно поцеловал их.
– Вот увидите, я не чудовище. Мы должны были пожениться, потому что это выгодно нашим странам. Но сейчас я хочу вам понравиться. Слышите меня? Я хочу рассеять ваши страхи. Хочу, чтобы вы улыбались. Я докажу вам, что меня можно не бояться. Если вы желаете остаться в эту ночь одной, то вам достаточно лишь сказать мне, и… тогда я уйду.
Елизавета уже не могла сдержать слез. Она сидела и смотрела на пол, а они все текли и текли по ее щекам. Он был в отчаянии. Внезапно она подняла на него глаза.
– Ваше Величество, я… я прошу у вас прощения, – запинаясь, проговорила она. – Мне говорили… я думала… я не ожидала, что вы окажетесь так добры… вот почему я сейчас плачу.
* * *
Разумеется, она не могла полюбить его. Он был слишком стар и строг. Он даже не походил на тех мужчин его возраста, которых она знала у себя на родине – таких, как Антуан де Бурбон, его брат принц Конде или великий герцог де Гиз. Те были галантны, общительны и остроумны, носили ослепительно роскошные наряды – роли романтических героев играли так же охотно, как в нужную минуту преображались в воинов и государственных деятелей. Филипп оказался человеком совсем другого сорта – было трудно поверить, что по своей важности для Европы он превосходил их всех вместе взятых. Глядя на него, никто бы этого не подумал; казалось, он скучал на церемониях, устраиваемых в его честь; был слишком невозмутим и спокоен, слишком заботился о собственном достоинстве. Если бы не отзывчивость, которую он проявлял, оставаясь с ней наедине, брак с ним ужаснул бы ее.
Впрочем, побаиваясь своего супруга, по-настоящему она боялась другого человека – пусть даже и находившегося вдалеке от нее. Молодая испанская королева никак не могла избавиться от чувства, что ее мать по-прежнему следит за ней. Ей казалось, что Екатерина де Медичи оказывается за ее спиной всякий раз, когда она допускает какое-нибудь незначительное нарушение испанского этикета. Даже в спальне та как будто присутствовала – наставляла дочь, как нужно себя вести, чтобы пленить, приручить этого странного мужчину. Вот почему Елизавета не раз вспоминала об умении матери улавливать ее настроение и тайные мысли.
Не могла она забыть и инструкции, полученные перед отъездом из дома. Елизавета должна была служить Франции – наблюдать за всем, что происходит при испанском дворе, ничего не упускать и о любом пустяке сообщать матери, соблюдая максимальную осторожность и зная, что ее письма могут быть перехвачены.
Прежде всего она должна была переманить на свою сторону юного дона Карлоса. Ей следовало подружиться с ним, завоевать его доверие, а затем постараться так описать ему Марго, чтобы вызвать у него желание увидеть ее. Такова была воля французской королевы, и Елизавета не могла ослушаться ее.
Так из-за матери она пренебрегла испанским этикетом и стала проявлять повышенное внимание к Карлосу.
Он был странным мальчиком, она это знала. С самого дня ее свадьбы он закрылся в своих покоях, ни с кем не желал говорить, отказывался от еды. Его пробовали увещевать, но никто не знал, что с ним случилось, а он не объяснял. Да и вообще, открывал дверь только своему молодому дяде дону Хуану и кузену Александру Фарнезе.
Однажды, улучив момент, она незаметно выскользнула из своих покоев и направилась в апартаменты, принадлежавшие ее пасынку.
Беспрепятственно пройдя через переднюю, она открыла дверь и очутилась в классной комнате. За столом сидел подросток ее возраста. Это был не Карлос, а какой-то другой, очень красивый мальчик – почти как француз, подумала Елизавета. Он встал и поклонился ей. Грациозно. Почти с французским изяществом.
Теперь она узнала его. Перед ней стоял дон Хуан, незаконнорожденный брат ее супруга.
– Ваше Величество, позвольте… – начал он. Она перебила его:
– Пожалуйста, не надо церемоний… Дело в том, что я здесь без позволения. Ты… вы занимаетесь?
– Да, Ваше Величество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82