Первый этаж, теплый и просторный, в четыре комнаты с кухней. Из нее через дверь в чуланчик попадали на лестницу, ведущую на холодный верх – к двум продолговатым комнатам с окнами в торце под крутой коньковой крышей. Верхними комнатами, почти разоренными, хозяин не пользовался, да и у Рябова в них особой нужды не ощущалось. На двоих с женой им вполне хватало комнат внизу – просторной столовой, оклеенной в желтые с бело-серыми цветами обоями, да голубой, крашенной краской спальни. Единственное, что он сделал капитально, – отопление с дорогим импортным котлом, поставленным на автоматический режим работы, с которым вот уже четыре года не знал никаких хлопот. А времена угольного отопления, до того как провели магистральный газ, казались ему далекими и примитивными, будто эпоха до татарского нашествия.
Рябов несколько раз резко взмахнул руками, будто призывая самого себя к началу своей обычной, по-хоккейному разнообразной зарядки. Где-то внутри ощутил не столько физическое, сколько эмоциональное нежелание ее делать. И от этого сразу же завелся: яростно, колыхая крепким и объемистым животом, включился в третий, по своей шкале, самый трудный комплекс зарядки. Его предписывал команде после не сложившейся накануне игры, когда по едва заметным даже для его придирчивого взгляда мелочам приходил к убеждению, что пятерки откатывались назад не в полную силу, приберегая себя. Тогда утром, если позволяло расписание игр и не трогались в дорогу, он включал третий комплекс. Команда уже знала – «сам» недоволен.
Наказание порой выглядело и несправедливым, особенно в отношении «кормильцев», как называют ведущую тройку, ибо от них в огромной мере зависит судьба матча. Тому, как готовы они, Рябов всегда придавал первостепенное значение. Но как бы ни играли «кормильцы», если нет достойной поддержки остальных, победить трудно. А раз нет победы, не время делить команду на правых и виноватых – надо работать всем!
Третий комплекс служил звонком об опасности, с какой бы стороны она ни подкрадывалась к нему, старшему тренеру сборной страны по хоккею Борису Александровичу Рябову. Он привык к третьему комплексу еще со времен, когда играл сам и игра не всегда складывалась, как того бы хотелось. Были и слезы. Были и обиды. Была и злость: бросить спорт к чертовой матери! Но уже жила, ширилась в его сердце страсть к спортивной жизни, и ничто не могло ее заглушить.
Рябов прислушался к тишине – только легкий шорох утреннего ветерка прошелся по ветвям и затих.
«Ветер носит слухи от дерева к дереву», – почему-то пришло на ум, и Рябов замер, прислушиваясь уже не к движению ветра, а к шороху им только что придуманной фразы: «Ветер носит слухи от дерева к дереву».
Ему стало зябко. Начал лихорадочно делать упражнения, будто у него не лежал впереди день сегодняшний, день, полный свободы, прежде чем завтра, в десять утра, на коллегии Спорткомитета будет решаться многое, если не все. Он даже себе не хотел признаться, что завтра – как бы день главного хоккейного поединка, по сравнению с которым даже финальный матч олимпийского ранга, где разыгрывается три комплекта медалей сразу: чемпионов мира, Европы и олимпийских игр – просто детские, игрушки.
Сколько нелегких боев он уже выдержал на долгом, почти в шесть десятков лет, жизненном пути. И завтрашний экзамен может стать последним.
А собственно говоря, почему экзамен? Этот молодой человек, ставший заместителем председателя так скоропалительно, будет экзаменовать его, исполосованного шрамами бойца?! Смешно! На своем веку он повидал разных людей и еще более разных начальников.
Нет. Завтра он выскажет все до конца, чтобы не осталось никаких недомолвок (а ему есть что сказать). И потом хлопнет дверью, хлопнет с такой силой, что долго будет гулять сквознячок по хоккейному миру. Старший тренер сборной – фигура, давно вышедшая за рамки национального явления.
Рябов даже слегка напыжился, чтобы, стоя на крыльце вот так, в одних трусах, ранним теплым утром нагрянувшего бабьего лета, казаться более значимым в собственных глазах. А может, и внешне соответствовать тому Рябову, которого рисовал в своем воображении многие годы и других старался уверить, тому Рябову, тень которого куда шире, чем весь хоккейный мир.
Начальственный юноша решил ему грозить – единственное, что придумал, когда он, Рябов, не позволил заместителю председателя его учить, вторгаясь в святая святых спортивной жизни – внутреннюю тренировочную работу с командой.
А как ведь все хорошо начиналось! Когда назначили нового председателя, он, Рябов, пришел к нему с заявлением об уходе. Хватит! Это был один из редких приступов непонятного отрезвления, в которые понимал, что кончать надо, и кончать надо, когда все хорошо. В команде завтра-послезавтра посыплются «старички». Растить новых «кормильцев» может не хватить сил. Они порой так много требуют для себя и так мало дают команде. В его годы все было наоборот! Конечно, он мог бы еще поднапрячься, но ради чего? Борис Александрович Рябов достиг практически недостижимой славы, непререкаемого авторитета, материальной независимости и почти бессмертия в спортивном мире. По крайней мере, на ближайшую четверть века. Но председатель в тот раз не дал «добро». Сказал, что Рябову не гоже покидать сборную, когда на новой работе у него и так будет много проблем. Он, дескать, рассчитывал, что с хоккеем-то уж все в порядке, пока им занимается сам Рябов. Может быть, именно «сам» сыграло решающую роль – Рябов остался. И даже подумал: «Новый председатель или очень хороший человек, или я здорово ошибаюсь!»
«Сколько же времени прошло с того разговора в председательском кабинете? Лет пять. Да, пять лет! И вот теперь – угроза снятия! Нет! Вы не снимете меня, вы не можете меня снять – у вас просто нет замены! Я уйду сам, так уйду…»
Что-то смутное замаячило в его сознании. Показалось, что действие спектакля, которому суждено разыграться завтра, он уже видел однажды. И все, что должно с ним произойти – закономерное следствие того, что уже происходило когда-то. Точно. В такие минуты он легко вспоминал подробности, может быть, не все, но в последовательности событий далеких-далеких дней, когда он, Борис Рябов, кумир мальчишек и гроза хоккейных вратарей, честно занимал свое место на правом крае во второй тройке знаменитого, ставшего потом родным хоккейного клуба…
2
Столь поздний звонок сразу же насторожил Рябова. Звонил начальник клуба:
– Прошу тебя в обязательном порядке завтра за час до начала тренировки явиться на общее собрание команды.
Рябов после травмы вторую неделю сидел на бюллетене, не только не играл, но и не тренировался, делал УВЧ, массаж утром и вечером… А тут собрание, да еще в «обязательном порядке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Рябов несколько раз резко взмахнул руками, будто призывая самого себя к началу своей обычной, по-хоккейному разнообразной зарядки. Где-то внутри ощутил не столько физическое, сколько эмоциональное нежелание ее делать. И от этого сразу же завелся: яростно, колыхая крепким и объемистым животом, включился в третий, по своей шкале, самый трудный комплекс зарядки. Его предписывал команде после не сложившейся накануне игры, когда по едва заметным даже для его придирчивого взгляда мелочам приходил к убеждению, что пятерки откатывались назад не в полную силу, приберегая себя. Тогда утром, если позволяло расписание игр и не трогались в дорогу, он включал третий комплекс. Команда уже знала – «сам» недоволен.
Наказание порой выглядело и несправедливым, особенно в отношении «кормильцев», как называют ведущую тройку, ибо от них в огромной мере зависит судьба матча. Тому, как готовы они, Рябов всегда придавал первостепенное значение. Но как бы ни играли «кормильцы», если нет достойной поддержки остальных, победить трудно. А раз нет победы, не время делить команду на правых и виноватых – надо работать всем!
Третий комплекс служил звонком об опасности, с какой бы стороны она ни подкрадывалась к нему, старшему тренеру сборной страны по хоккею Борису Александровичу Рябову. Он привык к третьему комплексу еще со времен, когда играл сам и игра не всегда складывалась, как того бы хотелось. Были и слезы. Были и обиды. Была и злость: бросить спорт к чертовой матери! Но уже жила, ширилась в его сердце страсть к спортивной жизни, и ничто не могло ее заглушить.
Рябов прислушался к тишине – только легкий шорох утреннего ветерка прошелся по ветвям и затих.
«Ветер носит слухи от дерева к дереву», – почему-то пришло на ум, и Рябов замер, прислушиваясь уже не к движению ветра, а к шороху им только что придуманной фразы: «Ветер носит слухи от дерева к дереву».
Ему стало зябко. Начал лихорадочно делать упражнения, будто у него не лежал впереди день сегодняшний, день, полный свободы, прежде чем завтра, в десять утра, на коллегии Спорткомитета будет решаться многое, если не все. Он даже себе не хотел признаться, что завтра – как бы день главного хоккейного поединка, по сравнению с которым даже финальный матч олимпийского ранга, где разыгрывается три комплекта медалей сразу: чемпионов мира, Европы и олимпийских игр – просто детские, игрушки.
Сколько нелегких боев он уже выдержал на долгом, почти в шесть десятков лет, жизненном пути. И завтрашний экзамен может стать последним.
А собственно говоря, почему экзамен? Этот молодой человек, ставший заместителем председателя так скоропалительно, будет экзаменовать его, исполосованного шрамами бойца?! Смешно! На своем веку он повидал разных людей и еще более разных начальников.
Нет. Завтра он выскажет все до конца, чтобы не осталось никаких недомолвок (а ему есть что сказать). И потом хлопнет дверью, хлопнет с такой силой, что долго будет гулять сквознячок по хоккейному миру. Старший тренер сборной – фигура, давно вышедшая за рамки национального явления.
Рябов даже слегка напыжился, чтобы, стоя на крыльце вот так, в одних трусах, ранним теплым утром нагрянувшего бабьего лета, казаться более значимым в собственных глазах. А может, и внешне соответствовать тому Рябову, которого рисовал в своем воображении многие годы и других старался уверить, тому Рябову, тень которого куда шире, чем весь хоккейный мир.
Начальственный юноша решил ему грозить – единственное, что придумал, когда он, Рябов, не позволил заместителю председателя его учить, вторгаясь в святая святых спортивной жизни – внутреннюю тренировочную работу с командой.
А как ведь все хорошо начиналось! Когда назначили нового председателя, он, Рябов, пришел к нему с заявлением об уходе. Хватит! Это был один из редких приступов непонятного отрезвления, в которые понимал, что кончать надо, и кончать надо, когда все хорошо. В команде завтра-послезавтра посыплются «старички». Растить новых «кормильцев» может не хватить сил. Они порой так много требуют для себя и так мало дают команде. В его годы все было наоборот! Конечно, он мог бы еще поднапрячься, но ради чего? Борис Александрович Рябов достиг практически недостижимой славы, непререкаемого авторитета, материальной независимости и почти бессмертия в спортивном мире. По крайней мере, на ближайшую четверть века. Но председатель в тот раз не дал «добро». Сказал, что Рябову не гоже покидать сборную, когда на новой работе у него и так будет много проблем. Он, дескать, рассчитывал, что с хоккеем-то уж все в порядке, пока им занимается сам Рябов. Может быть, именно «сам» сыграло решающую роль – Рябов остался. И даже подумал: «Новый председатель или очень хороший человек, или я здорово ошибаюсь!»
«Сколько же времени прошло с того разговора в председательском кабинете? Лет пять. Да, пять лет! И вот теперь – угроза снятия! Нет! Вы не снимете меня, вы не можете меня снять – у вас просто нет замены! Я уйду сам, так уйду…»
Что-то смутное замаячило в его сознании. Показалось, что действие спектакля, которому суждено разыграться завтра, он уже видел однажды. И все, что должно с ним произойти – закономерное следствие того, что уже происходило когда-то. Точно. В такие минуты он легко вспоминал подробности, может быть, не все, но в последовательности событий далеких-далеких дней, когда он, Борис Рябов, кумир мальчишек и гроза хоккейных вратарей, честно занимал свое место на правом крае во второй тройке знаменитого, ставшего потом родным хоккейного клуба…
2
Столь поздний звонок сразу же насторожил Рябова. Звонил начальник клуба:
– Прошу тебя в обязательном порядке завтра за час до начала тренировки явиться на общее собрание команды.
Рябов после травмы вторую неделю сидел на бюллетене, не только не играл, но и не тренировался, делал УВЧ, массаж утром и вечером… А тут собрание, да еще в «обязательном порядке».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89