достаточно ли прочна вся конструкция, достаточно ли она прогрессивна и направлена в будущее? А поскольку всегда любил проверять свои ощущения конкретным действием, то охотно согласился на предварительные переговоры о встречах с профессиональными клубами высшей лиги. Ему сказали, что невозможно сдвинуть этот вопрос с мертвой точки без согласия господина Гриссома. И для начала представили. Гриссом оказался невзрачным мужчиной ниже среднего роста, поджарым, с итальянскими чертами лица, с массивными очками в золотой оправе и большим галстуком-бабочкой, так хотевшей взлететь с белого поля между сверкавшими отворотами его идеально сидевшего смокинга.
Гриссом поздоровался без всякого видимого интереса. Но когда Рябов отошел, разговаривая с кем-то в бестолковой, горячечной суете официального приема, он несколько раз ловил на себе заинтересованный взгляд босса канадского хоккея.
При второй встрече, состоявшейся уже в клубе хоккейной лиги, Рябов понял, почему таким странным показался ему Гриссом: он, видно, страдал позвоночными болями, скорее всего отложением солей, и потому поворачивался к говорившему не головой, что естественнее, а всем телом. И в движении этом было столько вызывающего пренебрежения к собеседнику, что Гриссом тогда совершенно не понравился Рябову. Тем более что на коротком обсуждении шеф высшей лиги сидел так, будто происходившее его совершенно не касалось и он попал сюда случайно и знал нечто такое, что никогда не суждено познать собравшимся.
Вчерашний звонок в отель после игры, проведенной с блеском против одного из популярнейших клубов, да еще усиленным – об этом сказал знакомый журналист из газеты «Торонто стар» – пятеркой из американской лиги, оставил его совсем равнодушным. Позднее, оставшись один у себя в номере, Рябов вспомнил об антипатии к Гриссому и подумал: зачем он понадобился шефу высшей лиги?
С этим вопросом, на который Рябов так и не вычислил более или менее подходящего ответа, он и вошел в просторный стеклянный холл отеля «Хилтон», сопровождаемый учтивыми поклонами портье и швейцаров-мальчиков у дверей. Он собирался было обратиться к портье с просьбой разыскать Гриссома и сообщить, что Рябов приехал, когда сам Гриссом встал из мягкого кресла, стоявшего в углу холла, и, улыбаясь, двинулся навстречу. На полшага сзади по сторонам шли двое: молодой парень с рыжей бородкой, студенческого вида, и рослый детина с явно боксерским прошлым, который только для приличия нес под мышкой тощую голубую папку с золотым тиснением.
Гриссом шел, улыбаясь во весь рот, словно увидел дорогого, давно не приезжавшего родственника, но, по привычке заглянув в глаза, Рябов увидел в них холодную напряженность и подозрительность.
– Рад вас видеть, мистер Рябов! Благодарю за согласие отобедать вместе.
Полуповернувшись всем телом, он сделал почти царственный жест, приглашая к выходу из холла.
Ресторан занимал несколько открытых площадок, но сейчас все было задраено огромными плоскостями стекла и хрома. Создавалось неповторимое ощущение присутствия там, среди снега, и в то же время уюта и тепла закрытого помещения.
– Как вы относитесь к китайской кухне? – спросил Гриссом, не обращая внимания на четверых официантов, замерших возле стола, и склонившегося в почтительной позе метрдотеля. Рябову доводилось обедать в «Хилтоне», он знал, как обслуживают в таких отелях, но в случае с Гриссомом сказывалось не только богатство (в «Хилтоне» этим никого не удивишь), но и огромная личная власть, настоянная на всенациональной популярности.
– Положительно. Настолько положительно, что предпочел бы французскую, – сострил Рябов.
От одного ощущения, что ему придется есть какой-то «вон-тон суп», «вон-тон сладкую свинину» и «яйцо фуйонг», ему стало не по себе. Пробовал когда-то такой обед в китайском национальном ресторане. Для расширения гастрономического кругозора это оказалось интересно, для пищеварения – хуже, а с точки зрения насыщения – обед не годился никуда. Рябов любил поесть не только вкусно, но и обильно.
– Л вообще, мистер Гриссом, я бы предпочел кухню русскую. Вам не доводилось отведать расстегая с визигой?
Гриссом понял, что с Рябовым разговор простым не будет, и что-то сказал метрдотелю по-французски. Рябов языка не знал, но понял, что тот ответил неопределенно длинной, витиеватой фразой.
– Чтобы не осложнять жизнь, – добавил Рябов, – с удовольствием съем обед, который позволит себе заказать хозяин канадского хоккея.
Комплимент пришелся Гриссому по душе, хотя он и не подал вида.
– Нет никаких проблем. Вы получите, что хотите. Но мне будет приятно угостить вас как хозяину. Вы серьезно позволите заказать, что сочту возможным?
– Конечно. Все, что касается еды, кроме китайского обеда, принимается с закрытыми глазами. Потом, думаю, зрение мне понадобится, когда мы приступим к серьезному разговору о хоккее…
– Вы думаете? – Гриссом снова испытующе посмотрел на Рябова. Правда, на этот раз он не уловил во взгляде Гриссома былой подозрительности.
– А разве, мы не за этим встретились?
– Честно говоря, – Гриссом улыбнулся, – мне просто приятно увидеть первого человека в русском хоккее и поговорить с ним, как это говорится в России, по душам…
Рябов вслушивался в речь молодого человека, сидевшего между ними: тот говорил по-русски чисто, с едва уловимым только коренным русским человеком оттенком холодности языка, лишенного повседневного общения с разнообразной разговорной средой. Рябов по достоинству оценил мастерство синхронного перевода. Вряд ли этому стоило удивляться. Такие люди, как Гриссом, редко пользуются второсортными вещами, касается это автомобиля или переводчика, – таков стандарт их жизни.
Хозяин не спешил переходить к делу, и Рябов решил не торопить события.
– Вы довольны результатами ваших выступлений? – как бы между прочим спросил Гриссом.
– Честно говоря, эти результаты меня мало волнуют. Уровень игры ваших хоккейных клубов значительно ниже уровня нашей сборной…
– Да… Наши мальчики никак не могут с этим согласиться. Но вы должны их понять, мистер Рябов, – он усмехнулся.– Хоккей – почти интимная сторона канадской жизни. И вдруг какие-то русские вторгаются в нее и легко, походя пытаются доказать ничтожность канадского хоккея.– Гриссом вновь преувеличивал, но Рябов понимал, для чего он это делает – хотел посмотреть, какова будет реакция собеседника. – Только канадцы способны понять, что такое хоккей для нации. Как бы, скажем, вы отнеслись к тому, что у вас хотят отобрать право быть лучшим хоть в чем-то…
– Согласен, – кивнул Рябов.– Хоккей для двадцати двух миллионов канадцев – ярчайшее средство самовыражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Гриссом поздоровался без всякого видимого интереса. Но когда Рябов отошел, разговаривая с кем-то в бестолковой, горячечной суете официального приема, он несколько раз ловил на себе заинтересованный взгляд босса канадского хоккея.
При второй встрече, состоявшейся уже в клубе хоккейной лиги, Рябов понял, почему таким странным показался ему Гриссом: он, видно, страдал позвоночными болями, скорее всего отложением солей, и потому поворачивался к говорившему не головой, что естественнее, а всем телом. И в движении этом было столько вызывающего пренебрежения к собеседнику, что Гриссом тогда совершенно не понравился Рябову. Тем более что на коротком обсуждении шеф высшей лиги сидел так, будто происходившее его совершенно не касалось и он попал сюда случайно и знал нечто такое, что никогда не суждено познать собравшимся.
Вчерашний звонок в отель после игры, проведенной с блеском против одного из популярнейших клубов, да еще усиленным – об этом сказал знакомый журналист из газеты «Торонто стар» – пятеркой из американской лиги, оставил его совсем равнодушным. Позднее, оставшись один у себя в номере, Рябов вспомнил об антипатии к Гриссому и подумал: зачем он понадобился шефу высшей лиги?
С этим вопросом, на который Рябов так и не вычислил более или менее подходящего ответа, он и вошел в просторный стеклянный холл отеля «Хилтон», сопровождаемый учтивыми поклонами портье и швейцаров-мальчиков у дверей. Он собирался было обратиться к портье с просьбой разыскать Гриссома и сообщить, что Рябов приехал, когда сам Гриссом встал из мягкого кресла, стоявшего в углу холла, и, улыбаясь, двинулся навстречу. На полшага сзади по сторонам шли двое: молодой парень с рыжей бородкой, студенческого вида, и рослый детина с явно боксерским прошлым, который только для приличия нес под мышкой тощую голубую папку с золотым тиснением.
Гриссом шел, улыбаясь во весь рот, словно увидел дорогого, давно не приезжавшего родственника, но, по привычке заглянув в глаза, Рябов увидел в них холодную напряженность и подозрительность.
– Рад вас видеть, мистер Рябов! Благодарю за согласие отобедать вместе.
Полуповернувшись всем телом, он сделал почти царственный жест, приглашая к выходу из холла.
Ресторан занимал несколько открытых площадок, но сейчас все было задраено огромными плоскостями стекла и хрома. Создавалось неповторимое ощущение присутствия там, среди снега, и в то же время уюта и тепла закрытого помещения.
– Как вы относитесь к китайской кухне? – спросил Гриссом, не обращая внимания на четверых официантов, замерших возле стола, и склонившегося в почтительной позе метрдотеля. Рябову доводилось обедать в «Хилтоне», он знал, как обслуживают в таких отелях, но в случае с Гриссомом сказывалось не только богатство (в «Хилтоне» этим никого не удивишь), но и огромная личная власть, настоянная на всенациональной популярности.
– Положительно. Настолько положительно, что предпочел бы французскую, – сострил Рябов.
От одного ощущения, что ему придется есть какой-то «вон-тон суп», «вон-тон сладкую свинину» и «яйцо фуйонг», ему стало не по себе. Пробовал когда-то такой обед в китайском национальном ресторане. Для расширения гастрономического кругозора это оказалось интересно, для пищеварения – хуже, а с точки зрения насыщения – обед не годился никуда. Рябов любил поесть не только вкусно, но и обильно.
– Л вообще, мистер Гриссом, я бы предпочел кухню русскую. Вам не доводилось отведать расстегая с визигой?
Гриссом понял, что с Рябовым разговор простым не будет, и что-то сказал метрдотелю по-французски. Рябов языка не знал, но понял, что тот ответил неопределенно длинной, витиеватой фразой.
– Чтобы не осложнять жизнь, – добавил Рябов, – с удовольствием съем обед, который позволит себе заказать хозяин канадского хоккея.
Комплимент пришелся Гриссому по душе, хотя он и не подал вида.
– Нет никаких проблем. Вы получите, что хотите. Но мне будет приятно угостить вас как хозяину. Вы серьезно позволите заказать, что сочту возможным?
– Конечно. Все, что касается еды, кроме китайского обеда, принимается с закрытыми глазами. Потом, думаю, зрение мне понадобится, когда мы приступим к серьезному разговору о хоккее…
– Вы думаете? – Гриссом снова испытующе посмотрел на Рябова. Правда, на этот раз он не уловил во взгляде Гриссома былой подозрительности.
– А разве, мы не за этим встретились?
– Честно говоря, – Гриссом улыбнулся, – мне просто приятно увидеть первого человека в русском хоккее и поговорить с ним, как это говорится в России, по душам…
Рябов вслушивался в речь молодого человека, сидевшего между ними: тот говорил по-русски чисто, с едва уловимым только коренным русским человеком оттенком холодности языка, лишенного повседневного общения с разнообразной разговорной средой. Рябов по достоинству оценил мастерство синхронного перевода. Вряд ли этому стоило удивляться. Такие люди, как Гриссом, редко пользуются второсортными вещами, касается это автомобиля или переводчика, – таков стандарт их жизни.
Хозяин не спешил переходить к делу, и Рябов решил не торопить события.
– Вы довольны результатами ваших выступлений? – как бы между прочим спросил Гриссом.
– Честно говоря, эти результаты меня мало волнуют. Уровень игры ваших хоккейных клубов значительно ниже уровня нашей сборной…
– Да… Наши мальчики никак не могут с этим согласиться. Но вы должны их понять, мистер Рябов, – он усмехнулся.– Хоккей – почти интимная сторона канадской жизни. И вдруг какие-то русские вторгаются в нее и легко, походя пытаются доказать ничтожность канадского хоккея.– Гриссом вновь преувеличивал, но Рябов понимал, для чего он это делает – хотел посмотреть, какова будет реакция собеседника. – Только канадцы способны понять, что такое хоккей для нации. Как бы, скажем, вы отнеслись к тому, что у вас хотят отобрать право быть лучшим хоть в чем-то…
– Согласен, – кивнул Рябов.– Хоккей для двадцати двух миллионов канадцев – ярчайшее средство самовыражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89