Рябов любил поесть. И не только поесть. Еще больше, чем поесть, любил готовить, хотя делал это не часто. Но в такие дни выгонял Галину из кухни и, забыв про уже собирающихся гостей, творил какой-нибудь специалитет. А потом от души радовался, когда обрушивался поток похвал. Из очередной командировки он привез роскошное издание «Избранные кухни мира» и, пользуясь словарем – знание разговорного английского языка не позволяло ему даже сносно ориентироваться в потоке специальных названий, – «выковыривал» из бесчисленных рецептов нечто экзотическое. Иногда не мог достать нескольких редких для наших условий компонентов, и приходилось проявлять максимум интуиции и поварского искусства в попытках найти заменители.
Нужное мясо нашел лишь на Черемушкинском рынке у знакомого мясника, который нет-нет да и баловал его лакомыми кусочками.
Раздевшись по пояс – было жарко в кухне, да еще и в теле бушевала не выработанная на посадках энергия, – он перемолол мясо, тщательно сдобрил перцем и солью, выбрал самое крупное яйцо из трех имевшихся в холодильнике, залил сверху… Ел нежадно, смакуя, тщательно размешивая желток с мясом и добавляя то соли, то перца.
«Надо бы поджарить хлебец, Зря поленился…»
Рябов собой был не очень доволен.
«Вот завтра кончится все к чертовой матери! Не будет ни чемпионатов, ни чемпионов, ни председателей, ни журналистов. Пошлю всех подальше, запрусь в этом домике и примусь кейфовать: вставать буду рано утром, пока никто не мешает, писать с пяток страничек, потом гулять, потом на кухне приготовлю, что душа запросит… И никаких обязательств! Люди будут приезжать только те, которые мне приятны, а не те, которых и видеть-то тошно, да деваться некуда. Господи, скольких же мне пришлось ублажать на своем веку!»
В гостиной зазвонил телефон. Сделал вид, что не слышит. Хотел окликнуть Галину, но вспомнил, что в доме один, и осекся. А телефон звонил настойчиво. Это еще больше раздражало его – не хотелось ни с кем говорить. Звонки не прекращались. Он встал и, кряхтя, побрел в комнату.
– Да! Рябов слушает. А, это ты! Ну… Ну…
Он слегка отодвинул трубку от уха: слышать голос говорившего ему было неприятно. Звонил Улыбин. Высказывал настойчивое желание срочно приехать на дачу.
Рябов никогда не испытывал к Алексею – или, как теперь звали нового тренера «Энергетика», Алексею Дмитриевичу, – особой симпатии. Чтобы не сказать большего… Отличался тот одной дурной чертой – он просто физиологически не мог думать о людях как о друзьях. Подобное даже не приходило Улыбину в голову. Когдато он возглавил командный бунт против Рябова, давно, на заре его тренерской юности. Потом как ни в чем не бывало продолжал играть под началом Рябова. Но симпатии с тех пор не чувствовали оба. Просто были нужны друг другу – никуда не денешься! Конечно, будучи старшим тренером, Рябов мог легко найти повод убрать Улыбина из команды, но всегда гордился тем, что был выше сведения личных счетов. На самом же деле – и это было к истине ближе – руководствовался старой, но мудрой пословицей: «Лучше иметь врага рядом, чем вдали». К тому же помогала мириться с присутствием Улыбина отменная игра Алексея, числившегося в «кормильцах». Рябов не сомневался – выгнав Алексея, ослабит клуб, да и сборную. Дело же привык ставить выше личного, если ему не удавалось совместить одно с другим ко всеобщему благу.
Рябов слушал Улыбина и не слушал. Причина телефонного звонка ясна: тренер «Энергетика» просит разрешения приехать на дачу. Если это нужно ему так срочно, значит, стоит раскинуть мозгами, для чего понадобилась старому недругу встреча. Так и не найдя даже приблизительного ответа на свой внутренний вопрос, Рябов неохотно, чтобы Улыбин это почувствовал, сказал:
– Коль у тебя нетерпеж – кати! Дорогу, поди, еще не забыл? Да… По Горьковскому и у главного перекрестка сразу направо. Нет, нет, не третий переулок направо, а четвертый. Точно. У меня? Никого. Но гарантировать, что вот так же, как ты, не привалит гость, не могу. Ладно, поговорим при встрече…
Рябов повесил трубку и вновь задумался.
Улыбин не звонил с год. Они виделись на матчах всесоюзного чемпионата, здоровались, то ли в гостинице, где размещались команды, то ли в коридоре у раздевалок. И не больше. А тут вдруг домой…
«Попробуем прикинуть… Прослышал про завтрашнее заседание и решил поддержать? Исключается! В лучшем случае посочувствует про себя. Ему поручено выступить с критикой в мой адрес? Возможно и логично! Многие знают о наших неприязненных отношениях. Но логично и другое: можно было найти оппонента поумнее. Впрочем, когда решение задачи известно заранее, ум оппонента роли не играет. Повтори сто раз, показывая на белое, что оно черное, – у любого в глазах почернеет! Примем как аксиому. Зачем в таком случае пожаловал ко мне? Поплясать на костях? Или, поймав мою слабину, показать, что тоже может держать удочку в натяге?»
Вдруг стало страшно противно отгадывать ненужный ребус. Он был уверен: с каким бы сюрпризом ни пожаловал Улыбин, всегда сможет среагировать правильно и ответить достойно.
Рябов подошел к окну. Огромный старый тополь, осенявший всю заднюю часть участка, стоял бледно-золотым. Листья, словно лодочки в зеленом море травы, усыпали и землю, и сваленные потемневшие доски. Тополиные листья повисли украшениями на курчавых ветвях отрожавшего куста крыжовника.
Злосчастный тополь… Из-за него с соседом уже на второй год проживания разгорелся жестокий скандал. Формально тополь стоял на рябовском участке и служил столбом между звеньями забора, после того как настоящий столб сгнил и рухнул. Каждое лето тополь сыпал обильным пухом, но летние ветра дули большей частью со стороны соседа, и потому тополиный пух будто снегом укутывал рябовский участок и набивался во все щели.
Зима пришла среди зноя! Пух не мешал вести огородные дела, поскольку у Рябовых их никто не вел. Высаживали лишь цветы по настоянию Галины да еще две-три грядки зелени, которые Рябов разбивал ранней весной лично, чтоб приправлять свежей травкой очередной кулинарный опус.
Когда же наступала осень, листья усыпали оба участка толстым бледно-желтым ковром, скрывавшим траву. Сосед, чертыхаясь, уже в который раз грозя спилить тополь, сгребал листья к забору, пересыпал землей и щедро поливал водой: заготовлял компост. Терпкий запах перегноя стлался окрест подобно дыму, раздражая Рябова. Но он терпел. Зато весной, когда у соседа с его многочисленными огородными заботами и так не хватало времени, ветры, дувшие теперь чаще с рябовского участка, сносили к соседу всю прошлогоднюю листву. Передув длился неделями, и накаленный добела сосед скреб и скреб грядки, пытаясь очистить их от тополиных листьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89