Большой сидел и, не скрывая злорадства, в открытую рассматривал Киреева, будто увидел только на собрании, но знал о судьбе старшего тренера куда больше, чем он сам. «Зеленушки» притихли, чувствуя, что уж их-то вмешательство ровным счетом ничего изменить не может. «Кормильцы» – первая тройка – выражали свое отношение к Кирееву не так явно, как Большой. Защищать другого, когда у самих рыльце в пушку, – не лучшая услуга подзащитному.
– …Коллегия министерства приняла решение освободить товарища Киреева от обязанностей старшего тренера команды и временно возложить их выполнение на второго тренера товарища Бычкова. В ближайшее время коллегия решит проблему нового руководства командой…
Рябова трясло от волнения. Чем больше обвинений падало на Киреева, тем более крепло в нем решение выступить с подробным разбором сложившейся ситуации. Объяснить, что вина тренера, конечно, есть, но, наверное, следует смотреть шире… Он понимал, что выступать придется по заранее предрешенному вопросу, но не хотел мириться с творимой несправедливостью – с детства не терпел, когда бьют лежачего.
Его реплика: «От такого решения команда лучше не заиграет!» – прозвучала в притихшем зале подобно крику в ночи.
Председательствующий удивленно вскинул брови и уставился на Рябова, не столько с укором, сколько с недоумением: уж не послышалось ли ему?
– Разве я вам давал слово? – спросил он.
– А я и не просил, – резко ответил Рябов и, почувствовав, что перешел границу допустимого, прибавил: – Хотелось бы попросить.
Он качнулся вперед, приняв молчание за знак согласия. Но резкий, теперь уже с нотками металла, голос представителя министерства невольно заставил его замереть в неуклюжей позе полуподнявшегося из кресла человека. Слева раздался ехидный смешок Большого. Но Рябова смешок не тронул. Он все же встал, вопросительно глядя на председательствовавшего.
– Садитесь! Садитесь! Говорить надо не на собрании, а на площадке. Шесть игр проиграть из шести – с таким результатом и детская клубная команда выступить может.
. Представитель министерства повернулся к Кирееву. Скорее, как бы обозначив поворот в его сторону. И спросил тоном, каким судья обращается к приговоренному:
– Хотите сказать что-нибудь?
Обида, пережитая Рябовым, как-то сразу растворилась в огорчении за Киреева.
Аркадий Петрович сдержался. Молча поднялся навстречу десяткам взглядов, устремленных на него из зала. Если бы посредством всемогущей видеотехники записать эти безмолвные и короткие, будто вспышки, диалоги глаз, сложилась бы любопытная картина.
Киреев ждал только мгновение, Чего он ждал, для Рябова, пожалуй, не было секретом. Он давал своим парням время сообразить, что еще есть шанс взять свою вину на себя, если, конечно, есть желание плюс мужество. Но гордыня не позволила ждать слишком долго. Киреев едва приметно вздохнул и, еще раз взглянув в зал, повернулся к председателю. Спокойно, так, что казалось, сообщал о своем желании в доверительной форме, произнес:
– Мне нечего сказать после всего Услышанного здесь и неуслышанного. Благодарю за доверие, за совместную работу, – последние слова относились уже не к председателю собрания, а к ним, команде.– Хотелось бы только одного, как мне хотелось этого всегда: чтобы команда стала сильнейшей. Если таково общее мнение коллегии, я готов уйти. Желаю успехов.
Председательствующий пожал плечами в знак притворного удивления: ну, зачем же, мол, так, без оправдания?! – но Киреев не дал ему возможности выразить показное участие. Круто повернувшись, он пошел из зала по центральному проходу, вдоль которого сидела команда. И только Рябов проводил его долгим взглядом. Глаза их встретились, но Киреев не дал волю своим чувствам-в них затаились немая обида и вопрос: «За что?»
3
«Ветер носит слухи от дерева к дереву». Рябов бормотал эту фразу себе под нос независимо от того, что делал.
Перед завтраком решил повозиться с лопатой. Уже года три, как собирался заменить в небольшом саду, старом и запущенном, впрочем, как и сам дом, почти не плодоносящие деревья. Их крючковатые ветви растрескались у стволов и весной, будто струпья старых ран, сочились скупым соком на темной коре. Вершины, вопреки всякой логике садового искусства, ивовыми хлыстами торчали в небо. Старые яблони пышно, как бы предчувствуя близкий конец, цвели, но почти не приносили плодов. Редкие яблоки, казалось, случайно появлялись на ветвях. И то лишь в урожайные годы, такие, как нынешний.
Еще прошлым летом, когда у него крепко прихватило сердце и врачи категорически запретили работать, он после больницы принялся наедаться кислородом в саду. Выкорчевал неспешно, с трудом пару яблонь, а один старый корень до сих пор еще торчал во втором ряду, что ближе к забору.
Ворча, Рябов долго искал привезенные на прошлой неделе саженцы и наконец нашел: жена свалила их под маленьким домиком в конце участка. Корни саженцев висели в воздухе, подобно нечесаным бородам.
«Старуха моя совсем соображать перестала! Я же говорил – корни надо землей присыпать! А теперь пока очухаются – и снег накроет. Как-то зиму пересилят…»
Он молодцевато поднял охапку саженцев и отнес в ту часть сада, что разбросалась перед домом, между двумя глухими заборами. Начал разбирать. Три саженца вишни «владимирка» признал сразу, поскольку хорошо помнил, когда старый садовник, промышлявший посадочным материалом, объяснял ему, как они выглядят. А вот помять разницу между саженцами «штрифеля», которые следовало высадить на открытую сторону, ближе к солнцу, и «марфлы», с крупными, красными плодами, наполняющими при укусе рот приятным кисло-сладким соком, – их подальше, в тенек, – не мог.
Рябов принес из сарая лопату, но черенок ее оказался треснутым. При первом же копке хрястнул громко, на весь сад.
«Дурная примета, – подумал Рябов.– Даже лопата, не то что человек, может сломаться, если на нее пережать! Время в каждом из нас свои трещины пробило…»
С еще большей яростью накинулся на новую, неудобную совковую лопату. Земля после недавних дождей и в желании удержать уходящее тепло была сыра и мягка. Орудуя неуклюжей лопатой, изрядно вспотев, сделал три глубокие ямы под саженцы антоновки и, старательно прикопав, укрепил ореховыми кольями. Руки и резиновые сапоги, в которых работал, покрылись черной перегнойной грязью. Возле дождевой бочки долго и с наслаждением отмывался.
Закончив посадки, Рябов решил, что хорошего понемножку.
«На сегодня хватит садовых работ. А то все переделаешь, чем потом заниматься будешь?»
Он отправился на кухню готовить завтрак. Вчера, когда стало ясно, что предстоит серьезный разговор на коллегии, – телефонная беседа с председателем была на редкость неуютной, – чтобы отвлечься и успокоиться, два часа колесил по магазинам, пытаясь найти хорошее парное мясо для татарского бифштекса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– …Коллегия министерства приняла решение освободить товарища Киреева от обязанностей старшего тренера команды и временно возложить их выполнение на второго тренера товарища Бычкова. В ближайшее время коллегия решит проблему нового руководства командой…
Рябова трясло от волнения. Чем больше обвинений падало на Киреева, тем более крепло в нем решение выступить с подробным разбором сложившейся ситуации. Объяснить, что вина тренера, конечно, есть, но, наверное, следует смотреть шире… Он понимал, что выступать придется по заранее предрешенному вопросу, но не хотел мириться с творимой несправедливостью – с детства не терпел, когда бьют лежачего.
Его реплика: «От такого решения команда лучше не заиграет!» – прозвучала в притихшем зале подобно крику в ночи.
Председательствующий удивленно вскинул брови и уставился на Рябова, не столько с укором, сколько с недоумением: уж не послышалось ли ему?
– Разве я вам давал слово? – спросил он.
– А я и не просил, – резко ответил Рябов и, почувствовав, что перешел границу допустимого, прибавил: – Хотелось бы попросить.
Он качнулся вперед, приняв молчание за знак согласия. Но резкий, теперь уже с нотками металла, голос представителя министерства невольно заставил его замереть в неуклюжей позе полуподнявшегося из кресла человека. Слева раздался ехидный смешок Большого. Но Рябова смешок не тронул. Он все же встал, вопросительно глядя на председательствовавшего.
– Садитесь! Садитесь! Говорить надо не на собрании, а на площадке. Шесть игр проиграть из шести – с таким результатом и детская клубная команда выступить может.
. Представитель министерства повернулся к Кирееву. Скорее, как бы обозначив поворот в его сторону. И спросил тоном, каким судья обращается к приговоренному:
– Хотите сказать что-нибудь?
Обида, пережитая Рябовым, как-то сразу растворилась в огорчении за Киреева.
Аркадий Петрович сдержался. Молча поднялся навстречу десяткам взглядов, устремленных на него из зала. Если бы посредством всемогущей видеотехники записать эти безмолвные и короткие, будто вспышки, диалоги глаз, сложилась бы любопытная картина.
Киреев ждал только мгновение, Чего он ждал, для Рябова, пожалуй, не было секретом. Он давал своим парням время сообразить, что еще есть шанс взять свою вину на себя, если, конечно, есть желание плюс мужество. Но гордыня не позволила ждать слишком долго. Киреев едва приметно вздохнул и, еще раз взглянув в зал, повернулся к председателю. Спокойно, так, что казалось, сообщал о своем желании в доверительной форме, произнес:
– Мне нечего сказать после всего Услышанного здесь и неуслышанного. Благодарю за доверие, за совместную работу, – последние слова относились уже не к председателю собрания, а к ним, команде.– Хотелось бы только одного, как мне хотелось этого всегда: чтобы команда стала сильнейшей. Если таково общее мнение коллегии, я готов уйти. Желаю успехов.
Председательствующий пожал плечами в знак притворного удивления: ну, зачем же, мол, так, без оправдания?! – но Киреев не дал ему возможности выразить показное участие. Круто повернувшись, он пошел из зала по центральному проходу, вдоль которого сидела команда. И только Рябов проводил его долгим взглядом. Глаза их встретились, но Киреев не дал волю своим чувствам-в них затаились немая обида и вопрос: «За что?»
3
«Ветер носит слухи от дерева к дереву». Рябов бормотал эту фразу себе под нос независимо от того, что делал.
Перед завтраком решил повозиться с лопатой. Уже года три, как собирался заменить в небольшом саду, старом и запущенном, впрочем, как и сам дом, почти не плодоносящие деревья. Их крючковатые ветви растрескались у стволов и весной, будто струпья старых ран, сочились скупым соком на темной коре. Вершины, вопреки всякой логике садового искусства, ивовыми хлыстами торчали в небо. Старые яблони пышно, как бы предчувствуя близкий конец, цвели, но почти не приносили плодов. Редкие яблоки, казалось, случайно появлялись на ветвях. И то лишь в урожайные годы, такие, как нынешний.
Еще прошлым летом, когда у него крепко прихватило сердце и врачи категорически запретили работать, он после больницы принялся наедаться кислородом в саду. Выкорчевал неспешно, с трудом пару яблонь, а один старый корень до сих пор еще торчал во втором ряду, что ближе к забору.
Ворча, Рябов долго искал привезенные на прошлой неделе саженцы и наконец нашел: жена свалила их под маленьким домиком в конце участка. Корни саженцев висели в воздухе, подобно нечесаным бородам.
«Старуха моя совсем соображать перестала! Я же говорил – корни надо землей присыпать! А теперь пока очухаются – и снег накроет. Как-то зиму пересилят…»
Он молодцевато поднял охапку саженцев и отнес в ту часть сада, что разбросалась перед домом, между двумя глухими заборами. Начал разбирать. Три саженца вишни «владимирка» признал сразу, поскольку хорошо помнил, когда старый садовник, промышлявший посадочным материалом, объяснял ему, как они выглядят. А вот помять разницу между саженцами «штрифеля», которые следовало высадить на открытую сторону, ближе к солнцу, и «марфлы», с крупными, красными плодами, наполняющими при укусе рот приятным кисло-сладким соком, – их подальше, в тенек, – не мог.
Рябов принес из сарая лопату, но черенок ее оказался треснутым. При первом же копке хрястнул громко, на весь сад.
«Дурная примета, – подумал Рябов.– Даже лопата, не то что человек, может сломаться, если на нее пережать! Время в каждом из нас свои трещины пробило…»
С еще большей яростью накинулся на новую, неудобную совковую лопату. Земля после недавних дождей и в желании удержать уходящее тепло была сыра и мягка. Орудуя неуклюжей лопатой, изрядно вспотев, сделал три глубокие ямы под саженцы антоновки и, старательно прикопав, укрепил ореховыми кольями. Руки и резиновые сапоги, в которых работал, покрылись черной перегнойной грязью. Возле дождевой бочки долго и с наслаждением отмывался.
Закончив посадки, Рябов решил, что хорошего понемножку.
«На сегодня хватит садовых работ. А то все переделаешь, чем потом заниматься будешь?»
Он отправился на кухню готовить завтрак. Вчера, когда стало ясно, что предстоит серьезный разговор на коллегии, – телефонная беседа с председателем была на редкость неуютной, – чтобы отвлечься и успокоиться, два часа колесил по магазинам, пытаясь найти хорошее парное мясо для татарского бифштекса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89