.. В общем, спорили мы, спорили, чуть ли не бюро по этому поводу Ладейщиков собирал. Подписали акт... Ох и крутенек был наш Иван Сергеевич! Ох и крутенек! С ним не поспоришь...
Мы вышли на улицу. Мелкий дождь вперемешку с холодной крупкой снега беспрерывно бусил из огрузлого неба. Ветер дул с севера, принося — так по крайней мере нам казалось—-запах льдин Великого Ледовитого океана.
Кто-то из нас проговорил невесело:
— Нет здесь Илиевского.
— Кого?
— Илиевского. Он бы им и материалы, и рабочих, и проекты — все нашел.
Мы рассмеялись. Занятный был человек — Илиев-ский! Стоит, пожалуй, рассказать о нем. Впервые довелось встретиться с ним случайно на дальнем участке одного из леспромхозов. Высокий, упитанный красивый человек в желтом кожаном реглане на меху представился мне:
— Илиевский, заместитель начальника строительства Иркутской ГЭС, — и милостиво протянул потную, грязную руку.
Он был с машиной, и в Иркутск мы решили возвращаться вместе. Но сперва пришлось пообедать у начальника участка, который настоял на этом. За обедом хлебосольный хозяин хвастался:
— Все свое. И овощ, и мясо, и рыбка. И «кумушка» своя, — он показал на бутылку с коричневой самогонкой.—А глянули бы вы, какого кабанчика я ращу!
— А ну-ка, хвались,— Илиевский поднялся из-за стола.
Во дворе в теплом закуте сыто похрюкивал мраморно-белый кабанчик.
— Хорош... Хорош, стерва! Пудов этак пять уже есть, — со знанием дела заметил Илиевский.
И вдруг сказал тоном, не терпящим возражения:
— Забираю. Мне без кабанчика никак нельзя. Деревцов! Деревцов, грузи кабанчика в машину.
Деревцов — флегматичный мужчина, по специальности плотник, но числящийся в прорабах, а точнее, в адъютантах у Илиевского, спокойно открыл дверцу закута.
— Да как же так! — растерянно разводил руками хозяин. — Я же не продаю. Кабанчик... Так ведь он тысяч восемь стоит!
— Молчи, молчи... Выхолишь еще. А мне кабанчик нравится. Слышишь, тебе это И-ли-ев-ский говорит: нра-вит-ся. Деньги пришлю. Три тысячи хватит. Деревцов, грузи!
— Так ведь корм... уход! — робко протестовал хозяин.
— Пришлю деньги. Илиевский хочет кабана!
И кабанчик стал собственностью замначальника... Продолжение этой истории мне рассказывали потом. На следующий день грозный Илиевский ворвался в гэсовский магазин.
— Чем кормишь? Чем ты кормишь моих рабочих!— кричал он в лицо растерянному завмагу.— Под суд отдам! Сгною! Это что?! — И грозная длань замначальника зачерпнула из початого мешка горсть овсянки. — Гнилью рабочих кормишь? — И овсянка полетела в лицо окончательно сбитого с толку завмага .— Инспекцию вызову! Заворовались!..
Но через минуту он неожиданно остыл.
— Ладно, прощу на первый раз. Черт с ней, с этой гнилой крупою. Списать ее к чертовой бабушке! Мой кабанчик съест. Деревцов, погрузи мешочек! — И строго к завмагу: — Чтоб было в последний раз.
Растерянный завмаг, на потном лице которого дрожали крупинки овсянки, вполне доброкачественной, согласно кивнул головой: да, дескать, виноват. ...Было это в то время, когда стройка на Ангаре только-только начиналась.
Нет еще необходимых проектов, смет, генпланов, техники, материалов, жилья, но решение о начале строительства есть, едут с запада рабочие... Прибыла очередная партия в четыреста человек. Где размещать их?.. С трепетом докладывают об этом Илиев-скому.
— Работать надо, а не штанами трясти! — гремит он. — Деревцова ко мне!.. Деревцов, бери бригаду плотников — и в мою машину. Едем в Кузьмиху.
Кузьмиха — небольшая деревенька, расположенная неподалеку от Иркутска, у створа будущей гидростанции.
В Кузьмихе машина Илиевского остановилась у первого попавшегося дома.
— Илиевский, — сунул опешившей хозяйке руку строгий начальник. — Кажи, бабка, свои хоромы.— Прошел в дом, оглядел комнаты. — Сколько душ у тебя обитает?
— Сама, сам и дочка незамужняя. На работе они.
— Будут у тебя жить восемь строителей «Гидростроя». Ясно?
— Как это —жить? — хозяйка подбоченилась и медленно пошла на Илиевского.
— А вот так! За это получишь государственную оплату. Поселок входит в район строительства. Я тут хозяин. Я! И-ли-ев-ский! Ясно?
— Не знаю такого хозяина. Я тут хозяйка. А ну, выходи из избы!
— Что? Сопротивление власти? По-нят-но! Деревцов, марш с плотниками на крышу! Разбирай дом!
Деревцов и трое дюжих молодцов, флегматично поплевав на ладони, лезут на крышу. Хозяйка, вконец оторопевшая, причитает:
— Милый, да зачем же ломать-то? Тьфу ты, господи! Да забирай ее лучше совсем, чем ломать. Сели своих строителей, ляд их забери!..
— Ну так-то сразу бы... — ворчливо соглашается Илиевский.
...Через полтора часа все четыреста человек были размещены в деревне. Растет стройка, разворачивает свою деятельность и Илиевский. Местные художники масляными красками пишут для стройки громадные панно, картины, изображающие будущую станцию, покоренную Ангару... Какими-то неведомыми путями, без фондов, задаром, Илиевский достает пиломатериалы, лес, кирпич, оборудование, машины... Па дверях своего кабинета он установил фанерные часы с большой красной стрелкой. В отсутствие Илиевского секретарша передвигает стрелку,— на циферблате указаны места, где может находиться начальник: «створ», «промплощадка», «лесосека», «лэп»... Илиевский звонит секретарше:
— В двенадцать часов пятнадцать минут переведите стрелку на «створ», я нахожусь здесь. В тринадцать ноль-ноль — на лесосеку...
Так сказать, механизация. Просуществовала она несколько месяцев, пока подчиненные не догадались однажды проверить действительные пути следования начальника; выяснилось, что весь день он курсировал От дома до ресторана «Байкал».
На строительство назначили начальником одного из известнейших в нашей стране гидростроителей. Или-евский продолжал долго править и при нем.
В адрес управления стройки стали приходить бесчисленные жалобы, требования отдачи долгов, выполнения обязательств, которые успел щедро надавать Илиевский. Пришел и рачительный хозяин кабанчика.
— Помогите, товарищи, Илиевский кабанчика забрал, а денег только три тысячи переслал. Ведь уговаривались-то на восемь!..
Пришел и завмаг. Мешок отменной овсянки списать ему не удалось. Пришли художники с денежными счетами и никому не нужными панно. И все-таки Или-евского держали на стройке еще около года, пока она наконец не вошла в ритм. Тогда Илиевский, уволившись по собственному желанию, направился к другим берегам молочных рек...
И вот мы думаем: почему же все-таки так долго, держали Илиевского на Иркутской ГЭС? Ведь всем ясно было: аферист, Остап Бендер, совершенно безответственный человек. Кажется, и часа не мог он пробыть на стройке, но Илиевский чувствовал себя там как рыба в воде долгие месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мы вышли на улицу. Мелкий дождь вперемешку с холодной крупкой снега беспрерывно бусил из огрузлого неба. Ветер дул с севера, принося — так по крайней мере нам казалось—-запах льдин Великого Ледовитого океана.
Кто-то из нас проговорил невесело:
— Нет здесь Илиевского.
— Кого?
— Илиевского. Он бы им и материалы, и рабочих, и проекты — все нашел.
Мы рассмеялись. Занятный был человек — Илиев-ский! Стоит, пожалуй, рассказать о нем. Впервые довелось встретиться с ним случайно на дальнем участке одного из леспромхозов. Высокий, упитанный красивый человек в желтом кожаном реглане на меху представился мне:
— Илиевский, заместитель начальника строительства Иркутской ГЭС, — и милостиво протянул потную, грязную руку.
Он был с машиной, и в Иркутск мы решили возвращаться вместе. Но сперва пришлось пообедать у начальника участка, который настоял на этом. За обедом хлебосольный хозяин хвастался:
— Все свое. И овощ, и мясо, и рыбка. И «кумушка» своя, — он показал на бутылку с коричневой самогонкой.—А глянули бы вы, какого кабанчика я ращу!
— А ну-ка, хвались,— Илиевский поднялся из-за стола.
Во дворе в теплом закуте сыто похрюкивал мраморно-белый кабанчик.
— Хорош... Хорош, стерва! Пудов этак пять уже есть, — со знанием дела заметил Илиевский.
И вдруг сказал тоном, не терпящим возражения:
— Забираю. Мне без кабанчика никак нельзя. Деревцов! Деревцов, грузи кабанчика в машину.
Деревцов — флегматичный мужчина, по специальности плотник, но числящийся в прорабах, а точнее, в адъютантах у Илиевского, спокойно открыл дверцу закута.
— Да как же так! — растерянно разводил руками хозяин. — Я же не продаю. Кабанчик... Так ведь он тысяч восемь стоит!
— Молчи, молчи... Выхолишь еще. А мне кабанчик нравится. Слышишь, тебе это И-ли-ев-ский говорит: нра-вит-ся. Деньги пришлю. Три тысячи хватит. Деревцов, грузи!
— Так ведь корм... уход! — робко протестовал хозяин.
— Пришлю деньги. Илиевский хочет кабана!
И кабанчик стал собственностью замначальника... Продолжение этой истории мне рассказывали потом. На следующий день грозный Илиевский ворвался в гэсовский магазин.
— Чем кормишь? Чем ты кормишь моих рабочих!— кричал он в лицо растерянному завмагу.— Под суд отдам! Сгною! Это что?! — И грозная длань замначальника зачерпнула из початого мешка горсть овсянки. — Гнилью рабочих кормишь? — И овсянка полетела в лицо окончательно сбитого с толку завмага .— Инспекцию вызову! Заворовались!..
Но через минуту он неожиданно остыл.
— Ладно, прощу на первый раз. Черт с ней, с этой гнилой крупою. Списать ее к чертовой бабушке! Мой кабанчик съест. Деревцов, погрузи мешочек! — И строго к завмагу: — Чтоб было в последний раз.
Растерянный завмаг, на потном лице которого дрожали крупинки овсянки, вполне доброкачественной, согласно кивнул головой: да, дескать, виноват. ...Было это в то время, когда стройка на Ангаре только-только начиналась.
Нет еще необходимых проектов, смет, генпланов, техники, материалов, жилья, но решение о начале строительства есть, едут с запада рабочие... Прибыла очередная партия в четыреста человек. Где размещать их?.. С трепетом докладывают об этом Илиев-скому.
— Работать надо, а не штанами трясти! — гремит он. — Деревцова ко мне!.. Деревцов, бери бригаду плотников — и в мою машину. Едем в Кузьмиху.
Кузьмиха — небольшая деревенька, расположенная неподалеку от Иркутска, у створа будущей гидростанции.
В Кузьмихе машина Илиевского остановилась у первого попавшегося дома.
— Илиевский, — сунул опешившей хозяйке руку строгий начальник. — Кажи, бабка, свои хоромы.— Прошел в дом, оглядел комнаты. — Сколько душ у тебя обитает?
— Сама, сам и дочка незамужняя. На работе они.
— Будут у тебя жить восемь строителей «Гидростроя». Ясно?
— Как это —жить? — хозяйка подбоченилась и медленно пошла на Илиевского.
— А вот так! За это получишь государственную оплату. Поселок входит в район строительства. Я тут хозяин. Я! И-ли-ев-ский! Ясно?
— Не знаю такого хозяина. Я тут хозяйка. А ну, выходи из избы!
— Что? Сопротивление власти? По-нят-но! Деревцов, марш с плотниками на крышу! Разбирай дом!
Деревцов и трое дюжих молодцов, флегматично поплевав на ладони, лезут на крышу. Хозяйка, вконец оторопевшая, причитает:
— Милый, да зачем же ломать-то? Тьфу ты, господи! Да забирай ее лучше совсем, чем ломать. Сели своих строителей, ляд их забери!..
— Ну так-то сразу бы... — ворчливо соглашается Илиевский.
...Через полтора часа все четыреста человек были размещены в деревне. Растет стройка, разворачивает свою деятельность и Илиевский. Местные художники масляными красками пишут для стройки громадные панно, картины, изображающие будущую станцию, покоренную Ангару... Какими-то неведомыми путями, без фондов, задаром, Илиевский достает пиломатериалы, лес, кирпич, оборудование, машины... Па дверях своего кабинета он установил фанерные часы с большой красной стрелкой. В отсутствие Илиевского секретарша передвигает стрелку,— на циферблате указаны места, где может находиться начальник: «створ», «промплощадка», «лесосека», «лэп»... Илиевский звонит секретарше:
— В двенадцать часов пятнадцать минут переведите стрелку на «створ», я нахожусь здесь. В тринадцать ноль-ноль — на лесосеку...
Так сказать, механизация. Просуществовала она несколько месяцев, пока подчиненные не догадались однажды проверить действительные пути следования начальника; выяснилось, что весь день он курсировал От дома до ресторана «Байкал».
На строительство назначили начальником одного из известнейших в нашей стране гидростроителей. Или-евский продолжал долго править и при нем.
В адрес управления стройки стали приходить бесчисленные жалобы, требования отдачи долгов, выполнения обязательств, которые успел щедро надавать Илиевский. Пришел и рачительный хозяин кабанчика.
— Помогите, товарищи, Илиевский кабанчика забрал, а денег только три тысячи переслал. Ведь уговаривались-то на восемь!..
Пришел и завмаг. Мешок отменной овсянки списать ему не удалось. Пришли художники с денежными счетами и никому не нужными панно. И все-таки Или-евского держали на стройке еще около года, пока она наконец не вошла в ритм. Тогда Илиевский, уволившись по собственному желанию, направился к другим берегам молочных рек...
И вот мы думаем: почему же все-таки так долго, держали Илиевского на Иркутской ГЭС? Ведь всем ясно было: аферист, Остап Бендер, совершенно безответственный человек. Кажется, и часа не мог он пробыть на стройке, но Илиевский чувствовал себя там как рыба в воде долгие месяцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27