«Хоть дрянное, кривое, да свое». Кадровый строитель лучше уж проживет лишние месяцы в палатке, чем пойдет на такое — стыдно, да и некогда ему возиться с домушкой. А «мужички» воруют почем зря доски, тес, брус, шифер, благо они разбросаны вокруг каждого объекта. Воруют и строятся.
Поселок такой — страшный рассадник антисанитарии, портит он лицо города, и пожары возникают в нем часто. Проклинают эти поселки на всех стройках, но — странное дело! — живут они! Пожалуй, тут три главных причины. Во-первых, как правило, нормы жилья строителям предусматривают ниже, чем эксплуатационникам, а каждому человеку хочется жить попросторней, да и чем строители хуже постоянных жителей городов? Наоборот, им-то, которые минимум четверть своей жизни проводят в палатках, вагончиках, и надо давать нормы самые большие. Во-вторых, на всех стройках, в их начале, планы по гражданскому строительству если и выполняются (что бывает редко), то уж во всяком случае отстают от планов промышленного строительства, а значит, и от потребного количества рабочей силы. Третья причина та, что почему-то именно на стройках почти совершенно не внедряется способ сооружения жилья, который впервые применили горьковцы,— для себя, во внерабочее
время, из государственных материалов, по государственным расценкам, с помощью государственных механизмов; казалось бы, кому, как не строителям, направить это «нахаловское» домотворчество в общественное русло! Но так порой и бывает: сапожник — без сапог... Лучшее доказательство — вот она, стоит «Нахаловка»!
Но обо всем этом разговор, должно быть, будет еще. А пока прыгает на выбоинах наш преждевременно состарившийся автобус... Нет, пожалуй, даже первые впечатления никогда не бывают «голыми». Если, конечно, наблюдает не слепец, то всегда возникнут какие-то ассоциации. Привлекательность возвращения на старые места — только лишь во временной разности впечатлений.
Гостиницы в Мирном нет, и заведующий отделом агитации и пропаганды горкома партии Мусаев любезно уступил нам свой кабинет. В узкую длинную комнату с окном, выходящим на стройплощадку жилого квартала, внесли две скрипучие железные кровати, отодвинули письменный стол к подоконнику, и кабинет сразу же стал похож на номер провинциальной гостиницы. В конце горкомовского коридора, поперек него, повешена застиранная простыня, за ней Мусаев показал нам вместительный умывальник и бачок с холодной мутноватой водой.
— Ну вот, отдыхайте,— сказал он.— Если буду нужен, найдете в каком-нибудь из кабинетов. Найти не трудно.
Мирненский горком партии занимает часть деревянного двухэтажного здания, тут же находился горсовет, редакция газеты «Мирненский рабочий», народный суд, горком комсомола, «квартира» собкора газеты «Социалистическая Якутия» и еще несколько жилых комнат. Через дверь от нашего «номера» живет первый секретарь горкома Борис Хайретдинович Де-ловербв.
Здание горкома представляет собою не что иное, как типовой дом, какой обычно можно увидеть на пограничных заставах где-нибудь на западе страны. В нем много дверей — на случай тревоги. Можно даже выйти на улицу сразу же со второго этажа.
Вскоре мы сообразили, почему Мусаев сказал: «Найти не трудно»,— голос его, раздавшийся где-то в дальнем, кабинете, легко долетел до нас. Из других комнат слышались заливистые телефонные звонки, требования «немедленно вмешаться», «проверить на месте», а где-то на первом этаже начал плакать ребенок, и грудной, добрый, такой домашний голос женщины пел ему:
Ай вы люли-люленьки, Прилетели гуленьки... Мы поглядели друг на друга и усмехнулись. Кроме звуков доносились запахи: клея, бензина, щей и жареного лука.Вдоль улицы проложены деревянные тротуары. Кое-где они разрушены, и шагать приходится по лужам. Выходим на центральную улицу. Раньше она называлась Ленинградским проспектом — такое имя
дал ей Миша Лейконен, когда четыре года назад орловцы рубили здесь первую просеку.Четыре года... А город — весь — можно окинуть взглядом. За полтора года появилось лишь пять-шесть новых кварталов. Немного. Все — в дереве. А ведь город должен быть каменным.
Краны, как цапли, торчат над площадкой базы стройиндустрии.Почти напротив горкома — большое здание клуба «Алмаз». Оно было и прежде. У входа, на фанерном щите, объявление: «27 августа состоится общегородской диспут на тему: «Каким должен быть человек при коммунизме».
Слева от клуба, на пустыре,— палаточный городок. Как нам сказали позже, в палатках живет здесь тысяча двести человек. Подтеки дождя на полотнищах, ржавые железные трубы... Живет этот городок с самого основания Мирного.
Оборванный, донельзя грязный парень стоит у кювета, зло таращит глаза и трясет взлохмаченной головой, машет руками, будто старается вытряхнуть из нечесаных волос жалящих пчел. Парень пьян. Он ничего не понимает. А вокруг гомонят, хохочут и острословят рабочие. Рядом рокочет бульдозер. Длинный худой мужчина, в засаленной телогрейке, вероятно бульдозерист, тычет пьяного в голую грудь и кричит срывающимся от волнения голосом:
— Что ж ты, гада, лучшего места не нашел, да?!
Из-за такой вот гады и судить будут, и посадят! — обращается бульдозерист к рабочим.
— Дай ему, Федотыч, разок, чтоб осознал,— советует кто-то из толпы.
— Э, не-ет! — В центр круга вываливается еще один пьяный, видимо дружок первого, и. философски подняв палец к небу, возмущенно изрекает: — Где это видано, чтоб живых человеков в землю закапывали?..
— Понимаете, какая петрушка получилась,— объясняет нам плешивый рассудительный человек.— Это, стал быть, два гамырщика. Наклевались с утра. Вот один из них и прилег туточки на земельку отдохнуть. А Федотыч — бульдозерист наш — планировку вел, вот и посдвинул на него земельку, так что у того только подметки сапог наружу. Заметили, откопали. Жив, каналья!..
«Гамырщики»... Что это еще за новая специальность?.. У дощатого сараюшка, схилившегося набок, гудьмя гудит толпа. Люди машут руками, теснятся к маленькому оконцу. У каждого в руках банки, бидоны, чайники, ведра. Из всего многоголосья можно разобрать только одно слово — «гамыра». Это — не что иное, как плохое красное вино, которое привозят в Мирный в громадных бочках. Бочки громоздятся вокруг сарайчика, распространяя тошноватый запах прелых яблок и дегтя.
У кого-то из наших писателей, кажется у Константина Паустовского, есть рассуждение о вездесущих мальчишках: если бы пришлось мне поехать на Северный полюс, говорит писатель, то и там, кажется, встретил бы я любознательного маленького человека. С детьми Мирному повезло. Их много. Они трясутся в самосвалах, копаются в грудах сосновой щепы и оборудования, лазят по этажам недостроенных домов, стоят в очереди у киоска «Союзпечать» за открытками с фотографиями кинозвезд, выбивают чечетку зубами на берегу Иреляха в надежде на удачную рыбалку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Поселок такой — страшный рассадник антисанитарии, портит он лицо города, и пожары возникают в нем часто. Проклинают эти поселки на всех стройках, но — странное дело! — живут они! Пожалуй, тут три главных причины. Во-первых, как правило, нормы жилья строителям предусматривают ниже, чем эксплуатационникам, а каждому человеку хочется жить попросторней, да и чем строители хуже постоянных жителей городов? Наоборот, им-то, которые минимум четверть своей жизни проводят в палатках, вагончиках, и надо давать нормы самые большие. Во-вторых, на всех стройках, в их начале, планы по гражданскому строительству если и выполняются (что бывает редко), то уж во всяком случае отстают от планов промышленного строительства, а значит, и от потребного количества рабочей силы. Третья причина та, что почему-то именно на стройках почти совершенно не внедряется способ сооружения жилья, который впервые применили горьковцы,— для себя, во внерабочее
время, из государственных материалов, по государственным расценкам, с помощью государственных механизмов; казалось бы, кому, как не строителям, направить это «нахаловское» домотворчество в общественное русло! Но так порой и бывает: сапожник — без сапог... Лучшее доказательство — вот она, стоит «Нахаловка»!
Но обо всем этом разговор, должно быть, будет еще. А пока прыгает на выбоинах наш преждевременно состарившийся автобус... Нет, пожалуй, даже первые впечатления никогда не бывают «голыми». Если, конечно, наблюдает не слепец, то всегда возникнут какие-то ассоциации. Привлекательность возвращения на старые места — только лишь во временной разности впечатлений.
Гостиницы в Мирном нет, и заведующий отделом агитации и пропаганды горкома партии Мусаев любезно уступил нам свой кабинет. В узкую длинную комнату с окном, выходящим на стройплощадку жилого квартала, внесли две скрипучие железные кровати, отодвинули письменный стол к подоконнику, и кабинет сразу же стал похож на номер провинциальной гостиницы. В конце горкомовского коридора, поперек него, повешена застиранная простыня, за ней Мусаев показал нам вместительный умывальник и бачок с холодной мутноватой водой.
— Ну вот, отдыхайте,— сказал он.— Если буду нужен, найдете в каком-нибудь из кабинетов. Найти не трудно.
Мирненский горком партии занимает часть деревянного двухэтажного здания, тут же находился горсовет, редакция газеты «Мирненский рабочий», народный суд, горком комсомола, «квартира» собкора газеты «Социалистическая Якутия» и еще несколько жилых комнат. Через дверь от нашего «номера» живет первый секретарь горкома Борис Хайретдинович Де-ловербв.
Здание горкома представляет собою не что иное, как типовой дом, какой обычно можно увидеть на пограничных заставах где-нибудь на западе страны. В нем много дверей — на случай тревоги. Можно даже выйти на улицу сразу же со второго этажа.
Вскоре мы сообразили, почему Мусаев сказал: «Найти не трудно»,— голос его, раздавшийся где-то в дальнем, кабинете, легко долетел до нас. Из других комнат слышались заливистые телефонные звонки, требования «немедленно вмешаться», «проверить на месте», а где-то на первом этаже начал плакать ребенок, и грудной, добрый, такой домашний голос женщины пел ему:
Ай вы люли-люленьки, Прилетели гуленьки... Мы поглядели друг на друга и усмехнулись. Кроме звуков доносились запахи: клея, бензина, щей и жареного лука.Вдоль улицы проложены деревянные тротуары. Кое-где они разрушены, и шагать приходится по лужам. Выходим на центральную улицу. Раньше она называлась Ленинградским проспектом — такое имя
дал ей Миша Лейконен, когда четыре года назад орловцы рубили здесь первую просеку.Четыре года... А город — весь — можно окинуть взглядом. За полтора года появилось лишь пять-шесть новых кварталов. Немного. Все — в дереве. А ведь город должен быть каменным.
Краны, как цапли, торчат над площадкой базы стройиндустрии.Почти напротив горкома — большое здание клуба «Алмаз». Оно было и прежде. У входа, на фанерном щите, объявление: «27 августа состоится общегородской диспут на тему: «Каким должен быть человек при коммунизме».
Слева от клуба, на пустыре,— палаточный городок. Как нам сказали позже, в палатках живет здесь тысяча двести человек. Подтеки дождя на полотнищах, ржавые железные трубы... Живет этот городок с самого основания Мирного.
Оборванный, донельзя грязный парень стоит у кювета, зло таращит глаза и трясет взлохмаченной головой, машет руками, будто старается вытряхнуть из нечесаных волос жалящих пчел. Парень пьян. Он ничего не понимает. А вокруг гомонят, хохочут и острословят рабочие. Рядом рокочет бульдозер. Длинный худой мужчина, в засаленной телогрейке, вероятно бульдозерист, тычет пьяного в голую грудь и кричит срывающимся от волнения голосом:
— Что ж ты, гада, лучшего места не нашел, да?!
Из-за такой вот гады и судить будут, и посадят! — обращается бульдозерист к рабочим.
— Дай ему, Федотыч, разок, чтоб осознал,— советует кто-то из толпы.
— Э, не-ет! — В центр круга вываливается еще один пьяный, видимо дружок первого, и. философски подняв палец к небу, возмущенно изрекает: — Где это видано, чтоб живых человеков в землю закапывали?..
— Понимаете, какая петрушка получилась,— объясняет нам плешивый рассудительный человек.— Это, стал быть, два гамырщика. Наклевались с утра. Вот один из них и прилег туточки на земельку отдохнуть. А Федотыч — бульдозерист наш — планировку вел, вот и посдвинул на него земельку, так что у того только подметки сапог наружу. Заметили, откопали. Жив, каналья!..
«Гамырщики»... Что это еще за новая специальность?.. У дощатого сараюшка, схилившегося набок, гудьмя гудит толпа. Люди машут руками, теснятся к маленькому оконцу. У каждого в руках банки, бидоны, чайники, ведра. Из всего многоголосья можно разобрать только одно слово — «гамыра». Это — не что иное, как плохое красное вино, которое привозят в Мирный в громадных бочках. Бочки громоздятся вокруг сарайчика, распространяя тошноватый запах прелых яблок и дегтя.
У кого-то из наших писателей, кажется у Константина Паустовского, есть рассуждение о вездесущих мальчишках: если бы пришлось мне поехать на Северный полюс, говорит писатель, то и там, кажется, встретил бы я любознательного маленького человека. С детьми Мирному повезло. Их много. Они трясутся в самосвалах, копаются в грудах сосновой щепы и оборудования, лазят по этажам недостроенных домов, стоят в очереди у киоска «Союзпечать» за открытками с фотографиями кинозвезд, выбивают чечетку зубами на берегу Иреляха в надежде на удачную рыбалку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27