» — «Тогда ставьте бутылку коньяку. Я без него серьезных разговоров не веду». Скажет вроде бы в шутку, а понимай — как хочешь. Это у него тоже прием такой был.
Прав, конечно, Ладейщиков, когда говорит о плохом подборе кадров. Но ведь именно в этом обвинял его самого Тихонов, когда речь шла о назначении Черепанова начальником прииска «Ирелях». Ведь по словам Тихонова выходило так, что Ладейщиков — главный виновник в служебном фиаско Черепанова и в развале работы на прииске.
Мы без обиняков задали ему этот вопрос. Иван Сергеевич поморщился.
— Честное слово, некрасиво получается, будто я должен сам себя выгораживать из этой истории. Но если честно, то ведь Тихонов был на бюро, когда утверждался Черепанов в должности начальника прииска. И не просто был, но и голосовал, как член бюро, за такое решение. Больше того, именно он отклонил мое предложение назначить Черепанова и. о. начальника. И внес свое — утвердить в должности. Ведь есть же протоколы...— Иван Сергеевич снова поморщился.
Стрелка часов неумолимо бежит по циферблату. С каждой минутой близится час отлета Ладейщикова. А нам так хочется подольше поговорить с этим человеком. Не будем скрывать, он нравится нам. Нравится своей принципиальностью, прямотой, глубоким знанием дела. Ладейщиков по памяти приводит десятки цифр — цифр плана, убытков на строительст-
ве, количество завозимых грузов и сметных ассигнований на отдельные участки.
— Кстати об убытках,— Иван Сергеевич чуть прищурился.— Только за сентябрь этого года мы перевезли из Мухтуи в Мирный пятнадцать тысяч тонн груза. Строительство на этой перевозке понесло убыток в семьдесят девять тысяч рублей новыми деньгами. Почему так получилось? Да потому, что «Цвет-метпроект» дал в смете заведомо неправильные расценки по перевозкам в условиях Якутии. Тонно-километр в смете проекта стоит пять и четыре десятых копейки, а в тарифах Якутии — семь — шесть копеек. Вот и считайте — три миллиона шестьсот тысяч тонно-километров в сентябре. Убыток — семьдесят девять тысяч.
За прошлый год строительство только по транспорту понесло убыток в семь миллионов рублей старыми деньгами. Горком ставил этот вопрос перед совнархозом, по его председатель Воробьев только отмахнулся: ничего, все равно эти убытки идут в госбюджет; вы потеряли, а кто-то приобрел... А каково строителям?
А вот и еще один «грех» «Цветметпроекта». По сметам уложить куб железобетона стоит в два раза больше кубометра бетона. Стало быть, невыгодно строить из прогрессивного материала. А будут строить— влезут в такие убытки, что никакими деньгами не окупятся.
Разговор наш явно затянулся. Где-то над городом гудливо пророкотал мотор «ИЛа». Тоненько запели стекла в рамах. Мы все трое инстинктивно глянули на окно, стараясь увидеть са-
молет, и улыбнулись, натолкнувшись взглядами на чуть колышущееся одеяло. Из Якутска прибыл рейсовый самолет. На нем из Мирного должен улететь Ладейщиков.
— Простите, Иван Сергеевич, но еще один последний вопрос. Вы ушли с работы по собственному желанию или вас все-таки «ушли»?
Он снова улыбнулся скупой, строгой улыбкой.
— По собственному. Я горный инженер и уже стал потихоньку терять квалификацию. Но это, пожалуй, не главное. Надо честно сказать, все-таки я больше хозяйственник, чем идейный руководитель. Мирный переживает сейчас второй этап. Первый был этап хозяйственного становления! Тогда горкому обязательно надо было вмешиваться и в технологию основного производства и в строительство. Разбираться в этих вопросах и где-то, как диспетчерскому пункту, руководить делом. Правильно критиковали, что мы слишком затянули этот этап «чересчур» тесной связи горкома с производством, упустив идейную и культурную работу с коммунистами и вообще со всем народом... Слишком мы были широки в производственном отделе и узки в отделе агитации и пропаганды. А ведь они должны были быть тесно связаны и одинаково «широки». Мирный становится на ноги, и вопросы культуры, быта, учебы, вопросы идеологического воспитания людей не менее • нужны, чем вопросы строительства и технологии производства. Сейчас, пожалуй, даже важнее. И горком вполне силен, чтобы решить эти вопросы, да и Деловеров опытный, знающий партийный работник...
Мы прощались с Ладейщиковым на улице, у здания горкома. Он очень спешил: до отлета оставалось полчаса.
Позднее, уже в Якутске, разговаривая с «мамой» — Зинаидой Петровной Белых, мы услышали от нее о Ладейщикове.
— Иван Сергеевич — это тип нового партийного руководителя, отлично, не понаслышке, а нутром понимающего производство, умеющего всегда быстро и правильно найти необходимое решение. Мы диву давались — как он мог держать в голове всю многосложность мирненского «хозяйства»? И не просто держать, а уметь помочь оперативно, верно, по-партийному — единственно правильно. Жаль, если- он уйдет с партийной работы.
Мы снова в кабинете Батенчука. Только что кончилось многолюдное совещание и под потолком висят синие клубы табачного дыма. Евгений Никанорович встает из-за стола и распахивает окно. Опершись тяжелыми жилистыми руками о подоконник, он стоит несколько мгновений молча, вдыхая чистый, пахнущий далекими льдами океана воздух. Вечереет. Где-то далеко на западе тлеет неширокая полоска лимонного заката, стремительные снежинки косо падают на землю, на крыши одноэтажных соседних с управлением жилых домов.
— Ну что же, проедемся по всей стройке? — поворачивается к нам Евгений Никанорович.
— Мы готовы.
Садимся в «газик». Мимо пробегают последние домики города, и машина спешит по ухабистой, разбитой сотнями колес, дороге. По правую и левую руки — гари. Пожалуй, нет ничего угрюмей и неприглядней вида горелой тайги. Черные, лишенные ветвей, стволы сиротливо тянутся в небо, пни окаменевшей вороньей стаей присели в желтых худосочных болотных травах, и кажется, что сама безысходная тоска и грусть залегли здесь навечно. «Газик» останавливается на взгорье, подле небольшого дощатого домика. Поодаль от него надсадно гудит бульдозер, выворачивая громадные горы земли, а вокруг железным кустарником разросся арматурный двор. Вспыхивают ослепительно яркие солнца электросварок, и, словно дятлы в лесу, перекликаются молотки, сбивающие со сварочных швов
окалину.
— Вот тут встанет новая фабрика,— говорит Ба-тенчук, подводя нас к большому котловану, наполовину заполненному громадными ступенями железобетона.— Все здания фабрики будут собраны из алюминия и стекла. Понимаете, какая это будет красота? Чудесный дворец Гудвина из сказки «Изумрудный город». А какое сочетание—голубое зимнее небо, синие снега, солнце, гофрированные алюминиевые стены и стекло. И ни дымка над фабрикой (отопление — электрическое), и только над крышей и стенами зыбкие волны теплого воздуха и махровый иней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Прав, конечно, Ладейщиков, когда говорит о плохом подборе кадров. Но ведь именно в этом обвинял его самого Тихонов, когда речь шла о назначении Черепанова начальником прииска «Ирелях». Ведь по словам Тихонова выходило так, что Ладейщиков — главный виновник в служебном фиаско Черепанова и в развале работы на прииске.
Мы без обиняков задали ему этот вопрос. Иван Сергеевич поморщился.
— Честное слово, некрасиво получается, будто я должен сам себя выгораживать из этой истории. Но если честно, то ведь Тихонов был на бюро, когда утверждался Черепанов в должности начальника прииска. И не просто был, но и голосовал, как член бюро, за такое решение. Больше того, именно он отклонил мое предложение назначить Черепанова и. о. начальника. И внес свое — утвердить в должности. Ведь есть же протоколы...— Иван Сергеевич снова поморщился.
Стрелка часов неумолимо бежит по циферблату. С каждой минутой близится час отлета Ладейщикова. А нам так хочется подольше поговорить с этим человеком. Не будем скрывать, он нравится нам. Нравится своей принципиальностью, прямотой, глубоким знанием дела. Ладейщиков по памяти приводит десятки цифр — цифр плана, убытков на строительст-
ве, количество завозимых грузов и сметных ассигнований на отдельные участки.
— Кстати об убытках,— Иван Сергеевич чуть прищурился.— Только за сентябрь этого года мы перевезли из Мухтуи в Мирный пятнадцать тысяч тонн груза. Строительство на этой перевозке понесло убыток в семьдесят девять тысяч рублей новыми деньгами. Почему так получилось? Да потому, что «Цвет-метпроект» дал в смете заведомо неправильные расценки по перевозкам в условиях Якутии. Тонно-километр в смете проекта стоит пять и четыре десятых копейки, а в тарифах Якутии — семь — шесть копеек. Вот и считайте — три миллиона шестьсот тысяч тонно-километров в сентябре. Убыток — семьдесят девять тысяч.
За прошлый год строительство только по транспорту понесло убыток в семь миллионов рублей старыми деньгами. Горком ставил этот вопрос перед совнархозом, по его председатель Воробьев только отмахнулся: ничего, все равно эти убытки идут в госбюджет; вы потеряли, а кто-то приобрел... А каково строителям?
А вот и еще один «грех» «Цветметпроекта». По сметам уложить куб железобетона стоит в два раза больше кубометра бетона. Стало быть, невыгодно строить из прогрессивного материала. А будут строить— влезут в такие убытки, что никакими деньгами не окупятся.
Разговор наш явно затянулся. Где-то над городом гудливо пророкотал мотор «ИЛа». Тоненько запели стекла в рамах. Мы все трое инстинктивно глянули на окно, стараясь увидеть са-
молет, и улыбнулись, натолкнувшись взглядами на чуть колышущееся одеяло. Из Якутска прибыл рейсовый самолет. На нем из Мирного должен улететь Ладейщиков.
— Простите, Иван Сергеевич, но еще один последний вопрос. Вы ушли с работы по собственному желанию или вас все-таки «ушли»?
Он снова улыбнулся скупой, строгой улыбкой.
— По собственному. Я горный инженер и уже стал потихоньку терять квалификацию. Но это, пожалуй, не главное. Надо честно сказать, все-таки я больше хозяйственник, чем идейный руководитель. Мирный переживает сейчас второй этап. Первый был этап хозяйственного становления! Тогда горкому обязательно надо было вмешиваться и в технологию основного производства и в строительство. Разбираться в этих вопросах и где-то, как диспетчерскому пункту, руководить делом. Правильно критиковали, что мы слишком затянули этот этап «чересчур» тесной связи горкома с производством, упустив идейную и культурную работу с коммунистами и вообще со всем народом... Слишком мы были широки в производственном отделе и узки в отделе агитации и пропаганды. А ведь они должны были быть тесно связаны и одинаково «широки». Мирный становится на ноги, и вопросы культуры, быта, учебы, вопросы идеологического воспитания людей не менее • нужны, чем вопросы строительства и технологии производства. Сейчас, пожалуй, даже важнее. И горком вполне силен, чтобы решить эти вопросы, да и Деловеров опытный, знающий партийный работник...
Мы прощались с Ладейщиковым на улице, у здания горкома. Он очень спешил: до отлета оставалось полчаса.
Позднее, уже в Якутске, разговаривая с «мамой» — Зинаидой Петровной Белых, мы услышали от нее о Ладейщикове.
— Иван Сергеевич — это тип нового партийного руководителя, отлично, не понаслышке, а нутром понимающего производство, умеющего всегда быстро и правильно найти необходимое решение. Мы диву давались — как он мог держать в голове всю многосложность мирненского «хозяйства»? И не просто держать, а уметь помочь оперативно, верно, по-партийному — единственно правильно. Жаль, если- он уйдет с партийной работы.
Мы снова в кабинете Батенчука. Только что кончилось многолюдное совещание и под потолком висят синие клубы табачного дыма. Евгений Никанорович встает из-за стола и распахивает окно. Опершись тяжелыми жилистыми руками о подоконник, он стоит несколько мгновений молча, вдыхая чистый, пахнущий далекими льдами океана воздух. Вечереет. Где-то далеко на западе тлеет неширокая полоска лимонного заката, стремительные снежинки косо падают на землю, на крыши одноэтажных соседних с управлением жилых домов.
— Ну что же, проедемся по всей стройке? — поворачивается к нам Евгений Никанорович.
— Мы готовы.
Садимся в «газик». Мимо пробегают последние домики города, и машина спешит по ухабистой, разбитой сотнями колес, дороге. По правую и левую руки — гари. Пожалуй, нет ничего угрюмей и неприглядней вида горелой тайги. Черные, лишенные ветвей, стволы сиротливо тянутся в небо, пни окаменевшей вороньей стаей присели в желтых худосочных болотных травах, и кажется, что сама безысходная тоска и грусть залегли здесь навечно. «Газик» останавливается на взгорье, подле небольшого дощатого домика. Поодаль от него надсадно гудит бульдозер, выворачивая громадные горы земли, а вокруг железным кустарником разросся арматурный двор. Вспыхивают ослепительно яркие солнца электросварок, и, словно дятлы в лесу, перекликаются молотки, сбивающие со сварочных швов
окалину.
— Вот тут встанет новая фабрика,— говорит Ба-тенчук, подводя нас к большому котловану, наполовину заполненному громадными ступенями железобетона.— Все здания фабрики будут собраны из алюминия и стекла. Понимаете, какая это будет красота? Чудесный дворец Гудвина из сказки «Изумрудный город». А какое сочетание—голубое зимнее небо, синие снега, солнце, гофрированные алюминиевые стены и стекло. И ни дымка над фабрикой (отопление — электрическое), и только над крышей и стенами зыбкие волны теплого воздуха и махровый иней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27