– Разбудите дежурную команду. Для них есть дело.
– Я прощаю сию баррако, – сказал Ньянгу, пытаясь подражать Гарвину Янсме в напыщенной манере говорить, – за то, что она пыталась меня съесть, ибо нахожу плоть этой стервы обалденным деликатесом.
Он поймал себя на том, что слегка пьян – до состояния веселой дурашливости, когда любая глупость может показаться превосходной идеей. Ньянгу взял с горячего камня, под которым горел огонь, еще один кусок жареной баррако и положил на большую пресную лепешку. Сверху он вылил полный черпак жгучего ярко-зеленого соуса, завернул лепешку и откусил большущий кусок.
– Сколько еще таких штук ты собираешься съесть? – спросила Энджи, слишком старательно выговаривая слова, из чего можно было заключить, что она совершенно пьяна.
– Какая тебе разница? Не бойся, фигуру не испорчу, – ответил Ньянгу.
– Не хочу, чтобы ты пошел ко дну и не смог… еще кое о чем позаботиться.
– Когда наступает новый день, – сказал Ньянгу, – знай, в этот день небо упадет на землю.
– Ну, конечно, – выговорила Энджи, – только о себе и думаешь.
На циновках, разложенных вокруг аккуратного костра, лежали пятеро: Тон Майлот и его подружка Лупуль, Ньянгу, Энджи, свернувшись калачиком и положив голову на колени Ньянгу, и стройная, с пышной грудью, девушка лет шестнадцати по имени Дейра. У нее были темно-медные волосы, связанные сзади, ленивая улыбка и такие губы, что Ньянгу заставлял себя не думать о том, как он их целует. Длинный кусок ткани, обмотанный вокруг тела и закрепленный чуть выше грудей, служил ей единственной одеждой. Она как будто специально дразнила Иоситаро, позволяя ткани уж слишком откровенно сползти с бедра.
– Все мужчины такие, разве нет? – сказала Лупуль.
– Кроме меня, – ответил Тон Майлот. – Я – совершенство. – Он протяжно рыгнул. – Хочешь в этом убедиться?
– Сдается, сейчас подходящее для этого время, – сказала Лупуль, поднимаясь с циновки. Ее слегка качало. – О-па! Кажется, сегодня землетрясение.
Тон Майлот встал сперва на четвереньки, потом на ноги, и стоял с идиотской улыбкой на лице. Он смотрел вдоль побережья, где догорали две-три дюжины костров. Рядом с кострами виднелись темные фигуры. Кто-то сидел и разговаривал, кто-то танцевал под неслышную музыку, где-то слившиеся на песке пары, где-то неподвижные тени – парами или поодиночке.
– Гляди-ка, нормальные уже разошлись, – сказал Майлот. – Остались только плохие ребята. Пока! Увидимся завтра. Где-нибудь после восхода солнца.
– Ты идешь или нет? – поторопила его Лупуль. – Их ты каждый треклятый день видишь, а меня – нет.
– Уже иду, дорогая моя. – И он ушел вслед за ней в темноту.
– Итак, мы остались наедине, – сказал Ньянгу. Он наклонился и поцеловал Энджи.
– Можно и так считать, – ответила она. – Но здесь есть еще Дейра. Она смазана, заряжена и готова к применению.
Девушка засмеялась.
– К какому применению? – удивился Ньянгу.
– Покажи ему, – сказала Энджи.
Дейра поднялась, развязала шнурок на волосах, тряхнула головой, и ее медные волосы волнами спустились почти до тонкой талии. Она обошла вокруг костра, расставив ноги встала над Ньянгу, потянула узел на своей накидке, и ткань упала. На абсолютно нагом теле Дейры не было ни единого волоска.
– Как тебе нравятся эти красочные местные обычаи? – спросила Энджи.
– Э-э-э, – только и сумел ответить Ньянгу.
– Она подошла к нам, – спокойно стала рассказывать Энджи, – когда ты отправился на рыбалку, и сказала Лупуль, что ты очень симпатичный. Она хотела узнать, в каких мы с тобой отношениях, потому что догадалась, что мы не совсем чужие. Она сказала Лупуль, что я тоже очень симпатичная, и попросила сказать, что я о ней думаю. Я сказала, что считаю ее очень хорошенькой и что я не против, если она захочет меня поцеловать. Так что мы поцеловались. Она очень хорошо целуется. И не только целуется. Мы уединились в одной хижине…
Ньянгу заметил, что у него во рту пересохла слюна.
– Она ужасно красивая, разве нет? – продолжала Энджи.
– Э-э-э… Да.
– Можно, я его поцелую? – спросила Дейра.
– Конечно, – сказала Энджи и засмеялась.
Дейра встала на колени, мягко опрокинула Ньянгу на спину и склонилась над ним, приоткрыв рот. Упругие шары ее грудей коснулись его кожи. Спустя вечность она приподняла голову, чтобы мечтательно сказать:
– Он очень мне нравится.
– Мне тоже, – отозвалась Энджи.
– А теперь я хочу еще раз поцеловать тебя, – заявила Дейра.
– Почему бы нет? – ответила Энджи. Она расстегнула форменную гимнастерку, сняла ее, потом шорты и трусы. Ньянгу наблюдал за ней, повернувшись на бок.
– Кажется, ты не слишком потрясен всем этим, – сказала Энджи.
Ньянгу сдержанно улыбнулся, наклонил голову, ничего не ответил. В его тусовке девушки делали все, что могло, с их точки зрения, шокировать обывателей, и друг с другом, и с кем-то из парней.
– Не много ли на тебе одежды? – спросила Энджи, и Ньянгу послушно избавился от своих шорт.
Энджи свернула свою форму в скатку и положила на циновку в метре от себя.
– Дейра, иди сюда, – прошептала она. – Ложись рядом. Положи бедра на мою одежду.
Девушка легла и обняла Энджи. Она целовала ее в губы, потом в шею, в грудь, в живот. Энджи приподнялась на локтях и шумно задышала, почувствовав на себе пальцы Дейры.
– Да, да. Как хорошо, – стонала она. – Ньянгу, иди к нам. Хочу, чтобы ты покусал мне грудь и живот. А потом займись Дейрой, пока она ласкает меня. Я обещала ей, что она будет первой.
Гарвин прикинул, что до гостиницы ему осталось идти минут пятнадцать. Он быстро спускался по дороге с холма и напевал себе под нос песенку, которую только что сочинил. Правда, он споткнулся на слове «Язифь», к которому никак не удавалось подобрать рифму.
«Она была такая симпатичная! – сокрушался Гарвин. – Такая милая, дружелюбная, ласковая и…»
Услышав скрип ботинок за спиной, он отскочил в сторону и обернулся. Первый из нападавших на него людей пытался ударить дубинкой, но промахнулся и, стараясь удержать равновесие, убежал на несколько метров вперед. Второй был вооружен каким-то подобием пистолета, из которого он целился в Гарвина. Как только это оружие с шипением выплюнуло какую-то штуковину, Гарвин резко присел, и снаряд просвистел у него прямо над головой, едва не задев волосы.
Рядом с обочиной рос высокий кустарник с прямыми ветками. Гарвин выломал одну и взялся за нее обеими руками, удерживая на уровне груди, как боевой шест.
– Бедненькие мои ублюдки! – сказал он. – Как мне вас жалко! Зачем же вы решили ограбить человека, у которого отвратительнейшее настроение?
Второй снова нацелил на него свой пистолет. Гарвин отпрыгнул вбок и двинул толстым концом своей палки по лицу первого, с дубинкой. Тот закричал и упал затылком на мостовую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Я прощаю сию баррако, – сказал Ньянгу, пытаясь подражать Гарвину Янсме в напыщенной манере говорить, – за то, что она пыталась меня съесть, ибо нахожу плоть этой стервы обалденным деликатесом.
Он поймал себя на том, что слегка пьян – до состояния веселой дурашливости, когда любая глупость может показаться превосходной идеей. Ньянгу взял с горячего камня, под которым горел огонь, еще один кусок жареной баррако и положил на большую пресную лепешку. Сверху он вылил полный черпак жгучего ярко-зеленого соуса, завернул лепешку и откусил большущий кусок.
– Сколько еще таких штук ты собираешься съесть? – спросила Энджи, слишком старательно выговаривая слова, из чего можно было заключить, что она совершенно пьяна.
– Какая тебе разница? Не бойся, фигуру не испорчу, – ответил Ньянгу.
– Не хочу, чтобы ты пошел ко дну и не смог… еще кое о чем позаботиться.
– Когда наступает новый день, – сказал Ньянгу, – знай, в этот день небо упадет на землю.
– Ну, конечно, – выговорила Энджи, – только о себе и думаешь.
На циновках, разложенных вокруг аккуратного костра, лежали пятеро: Тон Майлот и его подружка Лупуль, Ньянгу, Энджи, свернувшись калачиком и положив голову на колени Ньянгу, и стройная, с пышной грудью, девушка лет шестнадцати по имени Дейра. У нее были темно-медные волосы, связанные сзади, ленивая улыбка и такие губы, что Ньянгу заставлял себя не думать о том, как он их целует. Длинный кусок ткани, обмотанный вокруг тела и закрепленный чуть выше грудей, служил ей единственной одеждой. Она как будто специально дразнила Иоситаро, позволяя ткани уж слишком откровенно сползти с бедра.
– Все мужчины такие, разве нет? – сказала Лупуль.
– Кроме меня, – ответил Тон Майлот. – Я – совершенство. – Он протяжно рыгнул. – Хочешь в этом убедиться?
– Сдается, сейчас подходящее для этого время, – сказала Лупуль, поднимаясь с циновки. Ее слегка качало. – О-па! Кажется, сегодня землетрясение.
Тон Майлот встал сперва на четвереньки, потом на ноги, и стоял с идиотской улыбкой на лице. Он смотрел вдоль побережья, где догорали две-три дюжины костров. Рядом с кострами виднелись темные фигуры. Кто-то сидел и разговаривал, кто-то танцевал под неслышную музыку, где-то слившиеся на песке пары, где-то неподвижные тени – парами или поодиночке.
– Гляди-ка, нормальные уже разошлись, – сказал Майлот. – Остались только плохие ребята. Пока! Увидимся завтра. Где-нибудь после восхода солнца.
– Ты идешь или нет? – поторопила его Лупуль. – Их ты каждый треклятый день видишь, а меня – нет.
– Уже иду, дорогая моя. – И он ушел вслед за ней в темноту.
– Итак, мы остались наедине, – сказал Ньянгу. Он наклонился и поцеловал Энджи.
– Можно и так считать, – ответила она. – Но здесь есть еще Дейра. Она смазана, заряжена и готова к применению.
Девушка засмеялась.
– К какому применению? – удивился Ньянгу.
– Покажи ему, – сказала Энджи.
Дейра поднялась, развязала шнурок на волосах, тряхнула головой, и ее медные волосы волнами спустились почти до тонкой талии. Она обошла вокруг костра, расставив ноги встала над Ньянгу, потянула узел на своей накидке, и ткань упала. На абсолютно нагом теле Дейры не было ни единого волоска.
– Как тебе нравятся эти красочные местные обычаи? – спросила Энджи.
– Э-э-э, – только и сумел ответить Ньянгу.
– Она подошла к нам, – спокойно стала рассказывать Энджи, – когда ты отправился на рыбалку, и сказала Лупуль, что ты очень симпатичный. Она хотела узнать, в каких мы с тобой отношениях, потому что догадалась, что мы не совсем чужие. Она сказала Лупуль, что я тоже очень симпатичная, и попросила сказать, что я о ней думаю. Я сказала, что считаю ее очень хорошенькой и что я не против, если она захочет меня поцеловать. Так что мы поцеловались. Она очень хорошо целуется. И не только целуется. Мы уединились в одной хижине…
Ньянгу заметил, что у него во рту пересохла слюна.
– Она ужасно красивая, разве нет? – продолжала Энджи.
– Э-э-э… Да.
– Можно, я его поцелую? – спросила Дейра.
– Конечно, – сказала Энджи и засмеялась.
Дейра встала на колени, мягко опрокинула Ньянгу на спину и склонилась над ним, приоткрыв рот. Упругие шары ее грудей коснулись его кожи. Спустя вечность она приподняла голову, чтобы мечтательно сказать:
– Он очень мне нравится.
– Мне тоже, – отозвалась Энджи.
– А теперь я хочу еще раз поцеловать тебя, – заявила Дейра.
– Почему бы нет? – ответила Энджи. Она расстегнула форменную гимнастерку, сняла ее, потом шорты и трусы. Ньянгу наблюдал за ней, повернувшись на бок.
– Кажется, ты не слишком потрясен всем этим, – сказала Энджи.
Ньянгу сдержанно улыбнулся, наклонил голову, ничего не ответил. В его тусовке девушки делали все, что могло, с их точки зрения, шокировать обывателей, и друг с другом, и с кем-то из парней.
– Не много ли на тебе одежды? – спросила Энджи, и Ньянгу послушно избавился от своих шорт.
Энджи свернула свою форму в скатку и положила на циновку в метре от себя.
– Дейра, иди сюда, – прошептала она. – Ложись рядом. Положи бедра на мою одежду.
Девушка легла и обняла Энджи. Она целовала ее в губы, потом в шею, в грудь, в живот. Энджи приподнялась на локтях и шумно задышала, почувствовав на себе пальцы Дейры.
– Да, да. Как хорошо, – стонала она. – Ньянгу, иди к нам. Хочу, чтобы ты покусал мне грудь и живот. А потом займись Дейрой, пока она ласкает меня. Я обещала ей, что она будет первой.
Гарвин прикинул, что до гостиницы ему осталось идти минут пятнадцать. Он быстро спускался по дороге с холма и напевал себе под нос песенку, которую только что сочинил. Правда, он споткнулся на слове «Язифь», к которому никак не удавалось подобрать рифму.
«Она была такая симпатичная! – сокрушался Гарвин. – Такая милая, дружелюбная, ласковая и…»
Услышав скрип ботинок за спиной, он отскочил в сторону и обернулся. Первый из нападавших на него людей пытался ударить дубинкой, но промахнулся и, стараясь удержать равновесие, убежал на несколько метров вперед. Второй был вооружен каким-то подобием пистолета, из которого он целился в Гарвина. Как только это оружие с шипением выплюнуло какую-то штуковину, Гарвин резко присел, и снаряд просвистел у него прямо над головой, едва не задев волосы.
Рядом с обочиной рос высокий кустарник с прямыми ветками. Гарвин выломал одну и взялся за нее обеими руками, удерживая на уровне груди, как боевой шест.
– Бедненькие мои ублюдки! – сказал он. – Как мне вас жалко! Зачем же вы решили ограбить человека, у которого отвратительнейшее настроение?
Второй снова нацелил на него свой пистолет. Гарвин отпрыгнул вбок и двинул толстым концом своей палки по лицу первого, с дубинкой. Тот закричал и упал затылком на мостовую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97