Вас наняли либо коммунисты...
— Плевал я на этих коммунистов, — оборвал его водитель.
— Ну, тогда вы работаете на Сато.
— Никогда не слыхал о таком.
— А я как раз тот человек, который в конечном счете и заплатит вам.
Белки глаз водителя тускло блеснули, когда он покосился на Нанги.
— Вы хотите сказать, что он не отдаст мне остаток?
— Я вот что хочу сказать: отныне и впредь вы исполняете мои указания, а я не стану сообщать господину Сато о вашей неловкости.
— Да о чем вы говорите-то? — заспорил водитель. — Вы думаете, эти гады морские знают, что я здесь? Да ничего они не знают.
— Но я-то знаю, — сказал Нанги. — А вас наняли, чтобы следить за мной!
— Ну и что с того?
— Давайте-ка посмотрим, стоите ли вы хоть чего-нибудь, — предложил Нанги, откручивая головку дракона на своей прогулочной трости.
Он извлек оттуда небольшую пластиковую кассету и подержал ее на ладони, словно какой-то бесценный драгоценный камень.
— Вы знаете мандаринское наречие?
Мужчина взглянул на него снизу вверх.
— Делов-то.
— Делов-то? Чего вы начитались, интересно?
— Ну, читал Раймонда Чандлера.
“О Мадонна! — подумал Нанги. — Он небось возомнил себя частным сыщиком”. Он оценивающе взглянул на водителя, можно ли ему довериться.
— Слушайте, — сказал тот, неловко ерзая на кожаном сиденье, — дайте мне эту кассету, и я все сделаю. Она ведь понадобится вам с самого утра, к тому времени и получите. — Он быстро поднял глаза. — Боги не дадут соврать. Смотрите, здесь уже три недели не было дождя, а сейчас небеса вот-вот разверзнутся. Это их обещание.
— Ну, хорошо, — сказал Нанги, принимая решение. По-видимому, выбирать не приходилось. Он пока не хотел втягивать в дело Аллана Су, стало быть, ничего другого не оставалось. Он вложил маленькую кассету в ладонь водителя. — К семи утра принесете ее в мой номер в гостинице “Мандарин”. Успеете?
Водитель кивнул, потом, будто спохватившись, сказал:
— Эй, мистер Нанги, а меня зовут Везунчик Чу. — Белки его глаз снова блеснули. — Я из Шанхая. Моей семье принадлежит треть всего товарооборота в Сам-Ка-Суэне и Кантоне. Мы занимаемся и ресторанами, и кабаре для туристов, ну, вы знаете, этакие первоклассные заведения с голенькими девочками в окрестностях Вань-Чая. Мы торгуем коврами, алмазами, шлюшками тоже. Если я не явлюсь вовремя, вы уж сходите к моему отцу, Пак Тай Чу. Он живет на вилле с такой желтовато-зеленой черепичной крышей в конце Беллвью-роуд, возле бухты Отпора.
Нанги хорошо знал повадки этого народа и понял, что Везунчик Чу рассказал о себе очень много.
— Придете утром в номер девятьсот одиннадцать, Везунчик Чу. У меня еще найдется для вас занятие, — сказал он, когда упали первые теплые капли дождя. Нанги показал на небо. — Ну, теперь-то вам лучше поднять крышу, не то минут через пять утонете.
* * *
Звонок телефона, донесшийся из задних комнат, звучал глухо, но все же нарушил задумчивую атмосферу чайной церемонии. Какое-то время в этой комнате царила полная гармония. Двое мужчин сидели на пятках на зеленовато-желтом тростниковом татами, оба были в просторных кимоно. Между ними стояли тщательно размещенные принадлежности для чайной церемонии: фарфоровый чайник с парой таких же чашечек. Под прямым углом к этой выставке стоял ларец из прочного дерева, в котором лежал дай-катана Николаса, “иссёгай”.
Между мужчинами, возвышаясь над ними, находилась токонома Сато. В изящной полупрозрачной вазе стояли два безупречно белых пиона — цветы, которые, как знал Сато, любил Николас. А над пеной этого пышного цветения высился свиток, на котором от руки была выведена такая фраза: “Будь преисполнен преданности. В то время, как другие стремятся исполнять сулящие награды услужения, сосредоточься на чистоте своих намерений, пока все вокруг тебя погрязли в своем эгоизме”.
Все остальное в кабинете не имело значения. Только слияние сил, из которых эти сущности и предметы создавали атмосферу гармоничности, столь редкую в жизни и столь желанную для каждого человека.
Звонки смолкли и появился Котэн. Он низко поклонился, выжидая, пока хозяин ощутит присутствие его мощного духа, некоего вторжения, и гармонии придет конец.
Голова Сато поднялась, его взгляд мало-помалу опять делался зорким. Они с Николасом были вдвоем в Пустоте, что удавалось очень немногим людям в этом несовершенном мире, страницы истории которого были написаны огнем. Стук его сердца и дыхание все еще были замедленными. Должно быть, он пребывал в трансе, волшебном состоянии, хорошо известном и высоко ценимом на Дальнем Востоке.
— Тысяча извинений, Сато-сан! — Голос Котэна, пронзительный и немного смешной, если учесть, как огромно было его неуклюжее тело, всегда забавлял Сато. — Звонит мужчина, который не желает называть своего имени. По его словам, он должен поговорить с вами.
— Хорошо, — ответил Сато надтреснутым голосом.
Николас не шелохнулся, и Сато позавидовал ему. Потом он поднялся и вышел из кабинета вслед за Котэном.
За то время, пока Николас был один, он медленно вернулся из Пустоты. Он возился с этим дольше, чем при каких-либо иных обстоятельствах, потому что часть его сознания не хотела возвращаться. Вселенская гармония, частью которой он только что был, все еще заполняла кабинет, будто последние отблески вечерней зари. Спустя некоторое время Николас поднял голову и вгляделся в слова на свитке токономы.
Они были до странного непоэтичны и все же как нельзя лучше соответствовали состоянию духа Сато, каким его довелось узнать Николасу. Он был сэнсэем канрёдо, одним из последних истинных самураев-чиновников. Вскоре, как это ни печально, в мире совсем не останется для них места. По мере того как Япония вступала в современный мир, последние из сэнсэев канрёдо должны были вымереть. И на их место суждено прийти новому поколению — предпринимателям западного типа, которые разбирались в мировой экономике и больше не были истинными японцами, а этакими гражданами мира. Да, Японии требуются такие в грядущие десятилетия, все эти дальновидные, умеющие разбираться в тенденциях дельцы, если уж этой стране удалось справиться с болезнями роста. Это были люди, которые будут помнить политику Рейгана и Миттерана еще долго после того, как они позабудут политику Иэясу Токугавы.
Не видя Котэна, Николас знал, что этот огромный мастер “сумо” вошел в кабинет.
— Вы хоть сколько-нибудь приблизились к обнаружению убийцы?
У него был необычный, прямолинейный стиль речи — во всяком случае, за пределами дохе. Он обходился без традиционных любезностей.
— Если Сато-сан не сможет собрать суммы от последних оптовых продаж, — сказал Николас, — все, что я могу сделать, это защитить его и Нанги-сан.
Котэн ничего не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
— Плевал я на этих коммунистов, — оборвал его водитель.
— Ну, тогда вы работаете на Сато.
— Никогда не слыхал о таком.
— А я как раз тот человек, который в конечном счете и заплатит вам.
Белки глаз водителя тускло блеснули, когда он покосился на Нанги.
— Вы хотите сказать, что он не отдаст мне остаток?
— Я вот что хочу сказать: отныне и впредь вы исполняете мои указания, а я не стану сообщать господину Сато о вашей неловкости.
— Да о чем вы говорите-то? — заспорил водитель. — Вы думаете, эти гады морские знают, что я здесь? Да ничего они не знают.
— Но я-то знаю, — сказал Нанги. — А вас наняли, чтобы следить за мной!
— Ну и что с того?
— Давайте-ка посмотрим, стоите ли вы хоть чего-нибудь, — предложил Нанги, откручивая головку дракона на своей прогулочной трости.
Он извлек оттуда небольшую пластиковую кассету и подержал ее на ладони, словно какой-то бесценный драгоценный камень.
— Вы знаете мандаринское наречие?
Мужчина взглянул на него снизу вверх.
— Делов-то.
— Делов-то? Чего вы начитались, интересно?
— Ну, читал Раймонда Чандлера.
“О Мадонна! — подумал Нанги. — Он небось возомнил себя частным сыщиком”. Он оценивающе взглянул на водителя, можно ли ему довериться.
— Слушайте, — сказал тот, неловко ерзая на кожаном сиденье, — дайте мне эту кассету, и я все сделаю. Она ведь понадобится вам с самого утра, к тому времени и получите. — Он быстро поднял глаза. — Боги не дадут соврать. Смотрите, здесь уже три недели не было дождя, а сейчас небеса вот-вот разверзнутся. Это их обещание.
— Ну, хорошо, — сказал Нанги, принимая решение. По-видимому, выбирать не приходилось. Он пока не хотел втягивать в дело Аллана Су, стало быть, ничего другого не оставалось. Он вложил маленькую кассету в ладонь водителя. — К семи утра принесете ее в мой номер в гостинице “Мандарин”. Успеете?
Водитель кивнул, потом, будто спохватившись, сказал:
— Эй, мистер Нанги, а меня зовут Везунчик Чу. — Белки его глаз снова блеснули. — Я из Шанхая. Моей семье принадлежит треть всего товарооборота в Сам-Ка-Суэне и Кантоне. Мы занимаемся и ресторанами, и кабаре для туристов, ну, вы знаете, этакие первоклассные заведения с голенькими девочками в окрестностях Вань-Чая. Мы торгуем коврами, алмазами, шлюшками тоже. Если я не явлюсь вовремя, вы уж сходите к моему отцу, Пак Тай Чу. Он живет на вилле с такой желтовато-зеленой черепичной крышей в конце Беллвью-роуд, возле бухты Отпора.
Нанги хорошо знал повадки этого народа и понял, что Везунчик Чу рассказал о себе очень много.
— Придете утром в номер девятьсот одиннадцать, Везунчик Чу. У меня еще найдется для вас занятие, — сказал он, когда упали первые теплые капли дождя. Нанги показал на небо. — Ну, теперь-то вам лучше поднять крышу, не то минут через пять утонете.
* * *
Звонок телефона, донесшийся из задних комнат, звучал глухо, но все же нарушил задумчивую атмосферу чайной церемонии. Какое-то время в этой комнате царила полная гармония. Двое мужчин сидели на пятках на зеленовато-желтом тростниковом татами, оба были в просторных кимоно. Между ними стояли тщательно размещенные принадлежности для чайной церемонии: фарфоровый чайник с парой таких же чашечек. Под прямым углом к этой выставке стоял ларец из прочного дерева, в котором лежал дай-катана Николаса, “иссёгай”.
Между мужчинами, возвышаясь над ними, находилась токонома Сато. В изящной полупрозрачной вазе стояли два безупречно белых пиона — цветы, которые, как знал Сато, любил Николас. А над пеной этого пышного цветения высился свиток, на котором от руки была выведена такая фраза: “Будь преисполнен преданности. В то время, как другие стремятся исполнять сулящие награды услужения, сосредоточься на чистоте своих намерений, пока все вокруг тебя погрязли в своем эгоизме”.
Все остальное в кабинете не имело значения. Только слияние сил, из которых эти сущности и предметы создавали атмосферу гармоничности, столь редкую в жизни и столь желанную для каждого человека.
Звонки смолкли и появился Котэн. Он низко поклонился, выжидая, пока хозяин ощутит присутствие его мощного духа, некоего вторжения, и гармонии придет конец.
Голова Сато поднялась, его взгляд мало-помалу опять делался зорким. Они с Николасом были вдвоем в Пустоте, что удавалось очень немногим людям в этом несовершенном мире, страницы истории которого были написаны огнем. Стук его сердца и дыхание все еще были замедленными. Должно быть, он пребывал в трансе, волшебном состоянии, хорошо известном и высоко ценимом на Дальнем Востоке.
— Тысяча извинений, Сато-сан! — Голос Котэна, пронзительный и немного смешной, если учесть, как огромно было его неуклюжее тело, всегда забавлял Сато. — Звонит мужчина, который не желает называть своего имени. По его словам, он должен поговорить с вами.
— Хорошо, — ответил Сато надтреснутым голосом.
Николас не шелохнулся, и Сато позавидовал ему. Потом он поднялся и вышел из кабинета вслед за Котэном.
За то время, пока Николас был один, он медленно вернулся из Пустоты. Он возился с этим дольше, чем при каких-либо иных обстоятельствах, потому что часть его сознания не хотела возвращаться. Вселенская гармония, частью которой он только что был, все еще заполняла кабинет, будто последние отблески вечерней зари. Спустя некоторое время Николас поднял голову и вгляделся в слова на свитке токономы.
Они были до странного непоэтичны и все же как нельзя лучше соответствовали состоянию духа Сато, каким его довелось узнать Николасу. Он был сэнсэем канрёдо, одним из последних истинных самураев-чиновников. Вскоре, как это ни печально, в мире совсем не останется для них места. По мере того как Япония вступала в современный мир, последние из сэнсэев канрёдо должны были вымереть. И на их место суждено прийти новому поколению — предпринимателям западного типа, которые разбирались в мировой экономике и больше не были истинными японцами, а этакими гражданами мира. Да, Японии требуются такие в грядущие десятилетия, все эти дальновидные, умеющие разбираться в тенденциях дельцы, если уж этой стране удалось справиться с болезнями роста. Это были люди, которые будут помнить политику Рейгана и Миттерана еще долго после того, как они позабудут политику Иэясу Токугавы.
Не видя Котэна, Николас знал, что этот огромный мастер “сумо” вошел в кабинет.
— Вы хоть сколько-нибудь приблизились к обнаружению убийцы?
У него был необычный, прямолинейный стиль речи — во всяком случае, за пределами дохе. Он обходился без традиционных любезностей.
— Если Сато-сан не сможет собрать суммы от последних оптовых продаж, — сказал Николас, — все, что я могу сделать, это защитить его и Нанги-сан.
Котэн ничего не сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181