Сейчас “ити” можно было перевести как “позиция”, то есть возможные достижения, которых способен добиться говорящий при помощи интонации и модуляций голоса. Овладеть этим искусством чрезвычайно сложно. При этом “ити” зачастую подвержено влиянию внешних обстоятельств, над которыми обладатель “ити” не властен, а посему это искусство оказалось почти полностью утраченным. Акутагава-сан, помимо всего прочего, был сэнсэем “ити”, видевшим в Николасе способного и старательного ученика.
— А я-то уж начал было думать, что господин Проторов всеведущ.
Николас подумал, что как раз “ити” и могло бы сейчас спасти ему жизнь.
— Убей его, — зарычал Котэн. — Пристрели его сейчас, или я прикончу его за тебя.
— Успокойся ты, — сказал Русилов. За все время, пока шел разговор, он ни разу не отвел глаз от Николаса. Лейтенант качнул головой. — Идите сюда, товарищ Линнер, — сказал он на фоне прокатившегося с востока на запад раската грома, ударившего над самой головой. Дождь обрушился на них, посеребренный светом фонарей. — Ладно, похоже, ваше желание все-таки сбудется.
И Николас подумал: “Проторов!”
Осень — зима 1963 — весна 198?
Кумамото. Асама когэн. Швейцария
Это история о том, как Акико спасла жизнь Сайго, и как он воздал ей за добро. Осень 1963 года была холодная и ненастная — то шел унылый дождь, а то и снег, серебристый, преждевременный и умирающий на земле, словно выброшенная на берег рыба.
На Кюсю, куда Сунь Сюнь отправил Акико проходить следующую степень обучения, крестьяне, стоя на грязных деревянных лестницах, наматывали на стволы своих драгоценных деревьев изящные коконы из вымоченной марли, чтобы спасти их от грубых прикосновений зимы.
Они начали делать это необычно рано, да и скверная погода наступила рано в этот год, предвещая суровую зиму, о чем негромко и сокрушенно поговаривали в округе с тех пор, как за одну ночь лето исчезло как дым.
Туман окутывал Кюсю такой густой пеленой, что до самого въезда в город Акико не могла разглядеть ни вулкан Асо, ни гигантскую трубу большого индустриального комплекса, раскинувшегося по долине на северо-запад от города.
Она сразу невзлюбила Кумамото. В далекие феодальные времена место, возможно, обладало неким очарованием, но сейчас, когда Япония сделала невероятный экономический скачок вперед, синеватый налет промышленной копоти, покрывающий старые здания, лишь наводил на размышления о том, какой тихой заводью был в прошлом Кумамото.
И все же Акико сдалась сама себе, чтобы остаться здесь в школе “каньакуна ниндзюцу”. Ее символом был круг с девятью черными алмазами внутри. В центре на свободном месте помещалась идеограмма комусо. И едва она ее увидела, как поняла — “кудзи-кири”. Черное ниндзюцу.
У нее возникли трудности, несмотря на личный знак Сунь Сюня, прикрепленный к ее рекомендательному письму. Сэннин, человек с топорным лицом, почти болезненно худой, заставил ее ждать полдня прежде, чем вызвал к себе в кабинет.
Правда, он рассыпался в извинениях. Акико ничего не могла прочитать в его глазах — в них не было и намека на то, что отличает человеческое существо от прочих живых творений природы. Склонившись перед ним на стареньком тростниковом татами, она ощутила печаль, в причинах которой не могла бы разобраться сейчас. Потом она с некоторым Удивлением поняла, что скучает по Сунь Сюню, что какая-то часть ее существа не хотела покидать его теплый и удобный дом.
Однако более сильное и более настойчивое желание увело ее т комфорта и тепла: ее карма, ее предназначение быть здесь, именно здесь, это она знала твердо и несомненно.
Повиновение — вот все, что оставалось ей.
Сэннин со своей стороны с первого взгляда отнесся к ней с неодобрительным пренебрежением и молча клял ее бывшего сэнсэя за то, что тот добился своего. Не могло быть и речи о том, чтобы выгнать ее, хотя сэннин больше всего желал именно этого.
Единственная его надежда, пожалуй, заключается в том, чтобы сделать жизнь и обучение для этой женщины невыносимо тяжкими и морально и физически. Он внутренне содрогался при одной мысли о ее присутствии здесь, о том, что ее “ва” нарушит привычный порядок и ритуал.
Уже сейчас он ощущал идущий от нее чисто женский ток души, для него это был болезненный прорыв в единении сил, над которым он и те, кто ему подчинялся, трудились так долго и упорно.
Однако он улыбался любезно, как только мог, и, внутренне ликуя, передал ее на попечение ученика, который по крайней мере выпроводит ее из Кумамото.
Сэннин не мигая наблюдал за тем, как она в соответствии с этикетом поклонилась и выпрямилась. Глядя, как она отступает, он еще раз порадовался, что нашел наилучшую возможность позаботиться о судьбе новой воспитанницы: Сайго ее уничтожит.
Не в буквальном смысле, конечно, случись такое, сэннин потерял бы уважение Сунь Сюня, чего он, разумеется, не мог допустить. Нет, нет. Если он знает своих учеников, то сделал правильный выбор. В демоне, который оседлал Сайго, было нечто особенное и пугающее, его когти впились так глубоко, что сэннин оставил всякие попытки устранить его.
Пусть Призрак — под этим именем Сайго был известен нескольким сэннинам — выпроводит нежеланную женщину отсюда; ей не останется иного выбора. Достоинство не пострадает. Сунь Сюнь не сможет ни в чем его обвинить, а женщина вернется к тому, для чего она больше подходит — чайная церемония или, быть может, аранжировка цветов.
Когда Акико пришла к нему в додзё и сообщила о поручении, какое ему дается, Сайго понял, сколь низкое положение занимает он в глазах сэннина. Никудышная работа, мрачно думал он, взяв женщину-ученицу за руку. Он посмотрел на нее с гневом и негодованием, внезапно вспыхнувшими в нем.
Со своей стороны Акико сразу догадалась, что она попала в лапы к тигру. Ее “ва” противодействовало леденящему контакту с враждебными эманациями Сайго, но она знала, что ее задача — выдержать: она должна победить его, а затем — одного за другим — всех в “рю”.
После полудня в этот день Акико большую часть времени наблюдала за ним, когда он повел ее в “рю” — своего рода мир внутри мира, скрытый от всех даже в центре промышленного города, в котором было полно грязных бараков без окон.
Когда они завершили свой обход, возле них уже не было ни других учеников, ни сэннинов.
— Я хочу, чтобы ты оставалась здесь, — сказал он ей, — пока я отлучусь по делу.
Она кивнула в знак согласия.
— Не произноси ни слова, пока меня не будет, и особенно когда я вернусь.
— А что случилось?
Не говоря ни слова, он сильно ударил ее по лицу. Акико покачнулась и упала на бок. Сайго стоял над ней, расставив ноги, его тело было полностью расслаблено.
— У тебя еще есть желание задавать вопросы? — Он произнес это издевательски грубо, и Акико невольно вздрогнула, но не произнесла ни звука и не сделала ни одного движения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
— А я-то уж начал было думать, что господин Проторов всеведущ.
Николас подумал, что как раз “ити” и могло бы сейчас спасти ему жизнь.
— Убей его, — зарычал Котэн. — Пристрели его сейчас, или я прикончу его за тебя.
— Успокойся ты, — сказал Русилов. За все время, пока шел разговор, он ни разу не отвел глаз от Николаса. Лейтенант качнул головой. — Идите сюда, товарищ Линнер, — сказал он на фоне прокатившегося с востока на запад раската грома, ударившего над самой головой. Дождь обрушился на них, посеребренный светом фонарей. — Ладно, похоже, ваше желание все-таки сбудется.
И Николас подумал: “Проторов!”
Осень — зима 1963 — весна 198?
Кумамото. Асама когэн. Швейцария
Это история о том, как Акико спасла жизнь Сайго, и как он воздал ей за добро. Осень 1963 года была холодная и ненастная — то шел унылый дождь, а то и снег, серебристый, преждевременный и умирающий на земле, словно выброшенная на берег рыба.
На Кюсю, куда Сунь Сюнь отправил Акико проходить следующую степень обучения, крестьяне, стоя на грязных деревянных лестницах, наматывали на стволы своих драгоценных деревьев изящные коконы из вымоченной марли, чтобы спасти их от грубых прикосновений зимы.
Они начали делать это необычно рано, да и скверная погода наступила рано в этот год, предвещая суровую зиму, о чем негромко и сокрушенно поговаривали в округе с тех пор, как за одну ночь лето исчезло как дым.
Туман окутывал Кюсю такой густой пеленой, что до самого въезда в город Акико не могла разглядеть ни вулкан Асо, ни гигантскую трубу большого индустриального комплекса, раскинувшегося по долине на северо-запад от города.
Она сразу невзлюбила Кумамото. В далекие феодальные времена место, возможно, обладало неким очарованием, но сейчас, когда Япония сделала невероятный экономический скачок вперед, синеватый налет промышленной копоти, покрывающий старые здания, лишь наводил на размышления о том, какой тихой заводью был в прошлом Кумамото.
И все же Акико сдалась сама себе, чтобы остаться здесь в школе “каньакуна ниндзюцу”. Ее символом был круг с девятью черными алмазами внутри. В центре на свободном месте помещалась идеограмма комусо. И едва она ее увидела, как поняла — “кудзи-кири”. Черное ниндзюцу.
У нее возникли трудности, несмотря на личный знак Сунь Сюня, прикрепленный к ее рекомендательному письму. Сэннин, человек с топорным лицом, почти болезненно худой, заставил ее ждать полдня прежде, чем вызвал к себе в кабинет.
Правда, он рассыпался в извинениях. Акико ничего не могла прочитать в его глазах — в них не было и намека на то, что отличает человеческое существо от прочих живых творений природы. Склонившись перед ним на стареньком тростниковом татами, она ощутила печаль, в причинах которой не могла бы разобраться сейчас. Потом она с некоторым Удивлением поняла, что скучает по Сунь Сюню, что какая-то часть ее существа не хотела покидать его теплый и удобный дом.
Однако более сильное и более настойчивое желание увело ее т комфорта и тепла: ее карма, ее предназначение быть здесь, именно здесь, это она знала твердо и несомненно.
Повиновение — вот все, что оставалось ей.
Сэннин со своей стороны с первого взгляда отнесся к ней с неодобрительным пренебрежением и молча клял ее бывшего сэнсэя за то, что тот добился своего. Не могло быть и речи о том, чтобы выгнать ее, хотя сэннин больше всего желал именно этого.
Единственная его надежда, пожалуй, заключается в том, чтобы сделать жизнь и обучение для этой женщины невыносимо тяжкими и морально и физически. Он внутренне содрогался при одной мысли о ее присутствии здесь, о том, что ее “ва” нарушит привычный порядок и ритуал.
Уже сейчас он ощущал идущий от нее чисто женский ток души, для него это был болезненный прорыв в единении сил, над которым он и те, кто ему подчинялся, трудились так долго и упорно.
Однако он улыбался любезно, как только мог, и, внутренне ликуя, передал ее на попечение ученика, который по крайней мере выпроводит ее из Кумамото.
Сэннин не мигая наблюдал за тем, как она в соответствии с этикетом поклонилась и выпрямилась. Глядя, как она отступает, он еще раз порадовался, что нашел наилучшую возможность позаботиться о судьбе новой воспитанницы: Сайго ее уничтожит.
Не в буквальном смысле, конечно, случись такое, сэннин потерял бы уважение Сунь Сюня, чего он, разумеется, не мог допустить. Нет, нет. Если он знает своих учеников, то сделал правильный выбор. В демоне, который оседлал Сайго, было нечто особенное и пугающее, его когти впились так глубоко, что сэннин оставил всякие попытки устранить его.
Пусть Призрак — под этим именем Сайго был известен нескольким сэннинам — выпроводит нежеланную женщину отсюда; ей не останется иного выбора. Достоинство не пострадает. Сунь Сюнь не сможет ни в чем его обвинить, а женщина вернется к тому, для чего она больше подходит — чайная церемония или, быть может, аранжировка цветов.
Когда Акико пришла к нему в додзё и сообщила о поручении, какое ему дается, Сайго понял, сколь низкое положение занимает он в глазах сэннина. Никудышная работа, мрачно думал он, взяв женщину-ученицу за руку. Он посмотрел на нее с гневом и негодованием, внезапно вспыхнувшими в нем.
Со своей стороны Акико сразу догадалась, что она попала в лапы к тигру. Ее “ва” противодействовало леденящему контакту с враждебными эманациями Сайго, но она знала, что ее задача — выдержать: она должна победить его, а затем — одного за другим — всех в “рю”.
После полудня в этот день Акико большую часть времени наблюдала за ним, когда он повел ее в “рю” — своего рода мир внутри мира, скрытый от всех даже в центре промышленного города, в котором было полно грязных бараков без окон.
Когда они завершили свой обход, возле них уже не было ни других учеников, ни сэннинов.
— Я хочу, чтобы ты оставалась здесь, — сказал он ей, — пока я отлучусь по делу.
Она кивнула в знак согласия.
— Не произноси ни слова, пока меня не будет, и особенно когда я вернусь.
— А что случилось?
Не говоря ни слова, он сильно ударил ее по лицу. Акико покачнулась и упала на бок. Сайго стоял над ней, расставив ноги, его тело было полностью расслаблено.
— У тебя еще есть желание задавать вопросы? — Он произнес это издевательски грубо, и Акико невольно вздрогнула, но не произнесла ни звука и не сделала ни одного движения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181