Не явился к нему и никонианский дьячок, успокоившись на том, что неделю у великого поста убавлять не станут.
VII
– Стало быть, ты свое отслужил, что к нам прибежал?
– Считай так. Или мне в попрек это ставишь?
– За что попрекать, – хорошо, что убег. Пускай у царя одним ружьем меньше станет. Беглые богу угодны.
– Я не сразу убег, сперва думал… Думал, думал, а потом и надумал. Чего я стану служить? Богатые да знатные от службы линяют, а нам таким лямку тянуть? Выходит, энти хоша и сытые, гладкие, а считают себя вроде как к солдатчине слабосильными. В полки записаны, а в муштре не больно охочи быть, больше отпущения к своим делам норовят получить. А мне, думаю, чего для служить? На войну погонят, а там дожидаться, когда пуля настигнет? На что мне она?.. Вот и убег потому, – откровенно признавался бывший каптенармус Филимон Бабкин.
– Ну что ж. Ничего, что так, – благосклонно относился к нему собеседник, еще не принявший иночества, но слывший не простым послушником, а старшим над ними, и потому в знак почтительности послушники называли его отцом Демидом. Так он и Филимону велел себя называть. – А дом твой где? – продолжал он выспрашивать новоприбывшего.
– Тут вот, – кивнул Филимон на избу, у которой они сидели.
– А допрежь, до солдатчины?
– Дом где? – переспросил Филимон и ухмыльнулся. – В чистом поле под кустом дом.
– Значится, гол как сокол? – уточнял отец Демид.
– Хоть шаром по мне покати, – голым-голо. Да я на то безунывный. Когда нет ничего, тогда много легче. Никакой, значит, тягости на тебе. Голый что святой, ни разбоя, ни грабежа не боится.
– То воистину так, – согласился отец Демид. – А вино любишь пить?
– Трезвенник, – опечаленно вздохнул Филимон. – Не пью оттого, что пить не на что. А ежели бы кто поднес… Вот хоть ты, отец… Я б всю прыть свою показал. Вот те крест!..
– Попомню это, может, и поднесу, – посмеялся отец Демид.
– Вот бы ладно было! – воскликнул Филимон.
– А что ж, я ребят-ухарей почитаю.
– Я бы с тобой, когда б выпили, побойчее поговорил, уважил бы тебя в чем-нито, – обещал Филимон.
– Хоша ты, малый, и продумной, а пропащим тебе в жизни быть, попомни слово мое, – предрекал ему отец Демид. – Потому – бесхозяйный ты.
– Навряд так. Я каким хошь могу стать, – заверял его Филимон. – Захочу – и хозяйством обзаведусь. Сразу будет все. Скотины – таракан да жужелица, посуды – крест да пуговица, одёжи – мешок да рядно, у ворот – ни забора ни подворотни, а у дома – ни кола ни двора. Худо, что ль?
Посмеялись оба, и отец Демид благодушно потрепал веселого собеседника за плечо.
– Разбитной ты, видать.
А Филимон, стараясь угодить ему, продолжал балагурить:
– И тебе, отец, давай бог и царица небесная на мое пожелание: прожить сто годов, нажить сто коров, табун меренков да подмостье хряков, овец полон хлев да не в переводе чтоб хлеб, кошек шесток, кобелей пяток и в квашне б тебе постоянный всход.
– Придется, парень, приветить тебя, угостить. По ндраву ты мне.
– Это вот хорошо! Люблю так, когда не светило, не грело, да вдруг припекло! – восторгался Филимон в предвкушении угощения.
Отец Демид повел его в стаю и там, в полутемном закутке достал из тайника склянку и кружку.
– Самое то, что надобно, – потирал Филимон руки. – Скляницу вина, полтора блина, да и будет с меня.
Ради закрепления знакомства и приятной встречи заздравно выпили.
– Такого я роду, отец Демид, что на вино глядеть не могу, зараз его выпиваю, – продолжал Филимон балагурить и, допив, крякнул от удовольствия, а на закуску провел рукавом по губам. – Хошь как хошь, а я с тобой в дружбу войду, ты только, сделай милость, пособи в одном дельце, – подмигнул Филимон нежданно обретенному дружку.
– Сказывай, что надумал.
– Надумал, отец… Вчерашним днем, когда пришли мы от старца отца Андрея, я с устатка после дороги лег спать и проспал допоздна. А там и ночь подошла – опять спать. А в завтрашний день не миновать нам на завод уходить, только нынешний остается… Подскажи, отец, куда б нам пойти? Втроем мы: я, Трофим да Прошка. Нибудь какую черничку альбо послушницу… Тебе повиднее тут. Как бы такое дело, отец, добыть? Удружи помочь нам.
– Да это просто у нас, – не задумываясь, сказал отец Демид, – в беспоповщинский толк подаваться надо, на том конце ихний скит. А там в любую сехту входи. Акулиновщина – одна называется, филатовщина – другая, а то можно и к хлыстам еще. Все там блудно живут, и матери, и послушницы. И у них без разбора в стыду. Христовой любовью это считается. Приманчиво там.
– Грешат, сталоть, по малости, да?
– Черничкам либо беличкам блудный грех замолить – дело легкое: положи сто поклонов, а не то отпой молебен мученице Фомаиде, какая помогает от блудные страсти, и все с девки аль с бабы как с утки вода. И на том свете никогда не вспомянется, потому как тайно содеянное не судится. Это простым падением называется, а нисколь не грехом. И святые падали да угождали богу. А без того никакому человеку прожить нельзя. Мы тоже – когда к беспоповным пойдем, а в ину пору – к хлыстам. Тоже и у них завлекательно. Сперва песни поют, потом пляшут, а потом какую хошь, ту себе и бери. Они тому добре рады. А в беспоповщине, ежели какие были женатыми, то им разжениться велели, друг от дружки отстать, а в Христову любовь вступать с кем захочешь.
– Хорошо у вас с этим, – одобрял Филимон.
– Вольготно, об чем говорить! – подтверждал отец Демид. – А иначе-то как бы и жить? Там согрешишь, а тут спасешься, а без греха спасения быть не может.
– Сталоть, на тот конец нам идти?
– На тот. Погоди, малость повечереет – и я туда схожу.
– Это, отец Демид, вовсе здорово, ежель вместе-то!.. Остатки давай сюда, наливай, – подставил Филимон кружку.
Допили скляницу за общее их здоровье.
– Ты, отец, здоров будь!
– И ты тоже.
И озорно повеселевший Филимон пошел сообщить Трофиму и Прошке о предстоящем увеселительном походе на тот конец Выговской пустыни.
– Как же мне туда пойти, когда у меня жена есть? – смутился Трофим.
– Ну так что?
– Дак ведь сказано, какую бог послал, той и держись, а на чужую не зарься, грешных дел не умножай.
– Где она у тебя, жена-то?
– Известно где. В Петербурге теперь, у государыни Прасковьи Федоровны.
– Сталоть, ты кликнешь ей, чтоб она к тебе шла? – насмешливо спрашивал Филимон.
– Так-то так, а ведь все-таки… – колебался Трофим. – А то, может, и вправде пойти…
– А то понарошке, что ль?!
У Прошки живо загорелись огоньки в синих его глазах, а щеки стыдливым румянцем покрыло.
– Не боязно будет, а?.. Ну, как ежели драка какая?
– С кем драться-то? С девками? Или ты не осилишь?
– Сладит небось, – ответил за Прошку Трофим.
На том конце Выговской пустыни были раскинуты стаи разных раскольничьих сект и толков. В одной беспоповщине были иконоборщина, волосатовщина, морельщики, субботники, рубишники и другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241
VII
– Стало быть, ты свое отслужил, что к нам прибежал?
– Считай так. Или мне в попрек это ставишь?
– За что попрекать, – хорошо, что убег. Пускай у царя одним ружьем меньше станет. Беглые богу угодны.
– Я не сразу убег, сперва думал… Думал, думал, а потом и надумал. Чего я стану служить? Богатые да знатные от службы линяют, а нам таким лямку тянуть? Выходит, энти хоша и сытые, гладкие, а считают себя вроде как к солдатчине слабосильными. В полки записаны, а в муштре не больно охочи быть, больше отпущения к своим делам норовят получить. А мне, думаю, чего для служить? На войну погонят, а там дожидаться, когда пуля настигнет? На что мне она?.. Вот и убег потому, – откровенно признавался бывший каптенармус Филимон Бабкин.
– Ну что ж. Ничего, что так, – благосклонно относился к нему собеседник, еще не принявший иночества, но слывший не простым послушником, а старшим над ними, и потому в знак почтительности послушники называли его отцом Демидом. Так он и Филимону велел себя называть. – А дом твой где? – продолжал он выспрашивать новоприбывшего.
– Тут вот, – кивнул Филимон на избу, у которой они сидели.
– А допрежь, до солдатчины?
– Дом где? – переспросил Филимон и ухмыльнулся. – В чистом поле под кустом дом.
– Значится, гол как сокол? – уточнял отец Демид.
– Хоть шаром по мне покати, – голым-голо. Да я на то безунывный. Когда нет ничего, тогда много легче. Никакой, значит, тягости на тебе. Голый что святой, ни разбоя, ни грабежа не боится.
– То воистину так, – согласился отец Демид. – А вино любишь пить?
– Трезвенник, – опечаленно вздохнул Филимон. – Не пью оттого, что пить не на что. А ежели бы кто поднес… Вот хоть ты, отец… Я б всю прыть свою показал. Вот те крест!..
– Попомню это, может, и поднесу, – посмеялся отец Демид.
– Вот бы ладно было! – воскликнул Филимон.
– А что ж, я ребят-ухарей почитаю.
– Я бы с тобой, когда б выпили, побойчее поговорил, уважил бы тебя в чем-нито, – обещал Филимон.
– Хоша ты, малый, и продумной, а пропащим тебе в жизни быть, попомни слово мое, – предрекал ему отец Демид. – Потому – бесхозяйный ты.
– Навряд так. Я каким хошь могу стать, – заверял его Филимон. – Захочу – и хозяйством обзаведусь. Сразу будет все. Скотины – таракан да жужелица, посуды – крест да пуговица, одёжи – мешок да рядно, у ворот – ни забора ни подворотни, а у дома – ни кола ни двора. Худо, что ль?
Посмеялись оба, и отец Демид благодушно потрепал веселого собеседника за плечо.
– Разбитной ты, видать.
А Филимон, стараясь угодить ему, продолжал балагурить:
– И тебе, отец, давай бог и царица небесная на мое пожелание: прожить сто годов, нажить сто коров, табун меренков да подмостье хряков, овец полон хлев да не в переводе чтоб хлеб, кошек шесток, кобелей пяток и в квашне б тебе постоянный всход.
– Придется, парень, приветить тебя, угостить. По ндраву ты мне.
– Это вот хорошо! Люблю так, когда не светило, не грело, да вдруг припекло! – восторгался Филимон в предвкушении угощения.
Отец Демид повел его в стаю и там, в полутемном закутке достал из тайника склянку и кружку.
– Самое то, что надобно, – потирал Филимон руки. – Скляницу вина, полтора блина, да и будет с меня.
Ради закрепления знакомства и приятной встречи заздравно выпили.
– Такого я роду, отец Демид, что на вино глядеть не могу, зараз его выпиваю, – продолжал Филимон балагурить и, допив, крякнул от удовольствия, а на закуску провел рукавом по губам. – Хошь как хошь, а я с тобой в дружбу войду, ты только, сделай милость, пособи в одном дельце, – подмигнул Филимон нежданно обретенному дружку.
– Сказывай, что надумал.
– Надумал, отец… Вчерашним днем, когда пришли мы от старца отца Андрея, я с устатка после дороги лег спать и проспал допоздна. А там и ночь подошла – опять спать. А в завтрашний день не миновать нам на завод уходить, только нынешний остается… Подскажи, отец, куда б нам пойти? Втроем мы: я, Трофим да Прошка. Нибудь какую черничку альбо послушницу… Тебе повиднее тут. Как бы такое дело, отец, добыть? Удружи помочь нам.
– Да это просто у нас, – не задумываясь, сказал отец Демид, – в беспоповщинский толк подаваться надо, на том конце ихний скит. А там в любую сехту входи. Акулиновщина – одна называется, филатовщина – другая, а то можно и к хлыстам еще. Все там блудно живут, и матери, и послушницы. И у них без разбора в стыду. Христовой любовью это считается. Приманчиво там.
– Грешат, сталоть, по малости, да?
– Черничкам либо беличкам блудный грех замолить – дело легкое: положи сто поклонов, а не то отпой молебен мученице Фомаиде, какая помогает от блудные страсти, и все с девки аль с бабы как с утки вода. И на том свете никогда не вспомянется, потому как тайно содеянное не судится. Это простым падением называется, а нисколь не грехом. И святые падали да угождали богу. А без того никакому человеку прожить нельзя. Мы тоже – когда к беспоповным пойдем, а в ину пору – к хлыстам. Тоже и у них завлекательно. Сперва песни поют, потом пляшут, а потом какую хошь, ту себе и бери. Они тому добре рады. А в беспоповщине, ежели какие были женатыми, то им разжениться велели, друг от дружки отстать, а в Христову любовь вступать с кем захочешь.
– Хорошо у вас с этим, – одобрял Филимон.
– Вольготно, об чем говорить! – подтверждал отец Демид. – А иначе-то как бы и жить? Там согрешишь, а тут спасешься, а без греха спасения быть не может.
– Сталоть, на тот конец нам идти?
– На тот. Погоди, малость повечереет – и я туда схожу.
– Это, отец Демид, вовсе здорово, ежель вместе-то!.. Остатки давай сюда, наливай, – подставил Филимон кружку.
Допили скляницу за общее их здоровье.
– Ты, отец, здоров будь!
– И ты тоже.
И озорно повеселевший Филимон пошел сообщить Трофиму и Прошке о предстоящем увеселительном походе на тот конец Выговской пустыни.
– Как же мне туда пойти, когда у меня жена есть? – смутился Трофим.
– Ну так что?
– Дак ведь сказано, какую бог послал, той и держись, а на чужую не зарься, грешных дел не умножай.
– Где она у тебя, жена-то?
– Известно где. В Петербурге теперь, у государыни Прасковьи Федоровны.
– Сталоть, ты кликнешь ей, чтоб она к тебе шла? – насмешливо спрашивал Филимон.
– Так-то так, а ведь все-таки… – колебался Трофим. – А то, может, и вправде пойти…
– А то понарошке, что ль?!
У Прошки живо загорелись огоньки в синих его глазах, а щеки стыдливым румянцем покрыло.
– Не боязно будет, а?.. Ну, как ежели драка какая?
– С кем драться-то? С девками? Или ты не осилишь?
– Сладит небось, – ответил за Прошку Трофим.
На том конце Выговской пустыни были раскинуты стаи разных раскольничьих сект и толков. В одной беспоповщине были иконоборщина, волосатовщина, морельщики, субботники, рубишники и другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241