IX
Деньги, деньги и деньги… Делать бы их, как черепицу, собирать, как зерно в урожайный год, чтобы каждая зернинка оборачивалась бы золотимой! Армия, флот, ведение войны, строительство крепостей, Петербурга и множество других важных и неотложных дел требовали денег и денег.
Слава богу, что он, царь, додумался перелить церковные колокола на пушки. Былой их трезвон орудийной пальбой обернулся. И хорошие пушки отлиты из тех колоколов. Придуманы новые налоги – рекрутские, корабельные, налог на подводы; драгунская подать, предназначаемая на покупку лошадей, пала на духовенство, – ничего, осилят поставлять ее долгогривые. Указ был: не сметь деньги в землю хоронить или еще как прятать, а кто против того доведет знать и деньги будут вынуты, то из них третью часть добытчику отдавать; а остальное – в казну.
– Деньги – суть артерия войны, – говорил Петр и стремился сыскать их как можно больше: требуй невозможного, чтобы получить наибольшее из возможного. И было на удивление: чем больше добывается денег, тем острее нужда в них. Все чаще выпадали случаи, когда для платы жалованья не имеющим никакого достатка работным людям приходилось перенимать жалованье у тех, кто еще как-то сводил концы с концами, хотя они от такой меры тоже вскоре приходили в упадок.
Если бы почаще были такие радости, какую в недавнем прошлом доставил Алексей Курбатов, дворецкий боярина Бориса Петровича Шереметева, оказавшийся на редкость приметливым человеком. Сам он, царь Петр, путешествуя в те же годы по заморским странам, не обратил внимания на такую доходную статью, применяемую иноземцами, как гербовая бумага, а Курбатов, путешествуя со своим барином, сразу же в такой бумаге явную выгоду усмотрел. Когда вернулись они в Москву, в Ямском приказе было найдено подкинутое письмо с надписью: «Поднести великому государю». Поднесли, и он, Петр, недовольно поморщился: ябеда на кого-нибудь или, еще того хуже, непристойные поношения самого его, государя. А оказалось…
Истинно: не знаешь, где найдешь – где потеряешь.
В том подметном письме предлагалось любую челобитную, от кого бы она ни исходила и куда бы ни направлялась, принимать написанную только на специально продаваемой для этого гербовой, орленой бумаге и за изображенного на ней орла брать, как пошлину, особую плату. Это ли была не находка! Челобитных постоянно великое множество, и появился еще один источник дохода. Гербовая, орленая бумага была немедленно введена, а предложивший ее Алексей Курбатов пожалован в дьяки Оружейной палаты, награжден домом, поместьем и стал по новоявленному званию прибыльщиком, изыскивающим прибыли государственной казне. О них он сообщал государю уже не тайными, а явными письмами и вскоре уже значился во главе финансового управления всей России.
Он обнаружил фальшивое серебро в московском торговом ряду. Почуяв для себя неминуемое лихо, торговец принес Курбатову триста рублей да сто пятьдесят подьячим, прося скрыть преступление. Курбатов принял деньги как доказательство взятки за укрытие лиходейства и начал вести розыск, по которому оказалось много виноватых в серебряном ряду того торга.
Прослывший удачливым, знаменитый прибыльщик зорким глазом высматривал всякую выгоду для казны. Он предложил отписать на государя постоялые дворы и после их оценки отдавать на выкуп ямским людям, беря за то деньги вперед, и преуспевал во многом другом.
Прежние неблаговидные нравы приказных подьячих все еще проявлялись в ратушах, и Курбатов доносил царю: «Подьячие ратушские превеликие воры и всякое ворам чинят в их поползновениях помоществование и имеют себе повытья за наследства и берут премногие взятки, еще и дают в города знать, да опасаются нашего правления и о таковых, государь, что чинить? Поступаю я так, при помощи божией, не зело им в угодность, но приемлю ненависть от их патронов, понеже имеют едва не всякий у себя дядек».
Жаловался Курбатов на нерадивость и на шельмовство подчиненных ему людей: «Которые при мне и бургомистры есть, ей малое от них имею помоществование, понеже видя они мое усердие, что я многое усмотрел не точию за иными, но и за ними, мало за сие мя любят, и лучший Панкратьев однажды или дважды в неделю побывает в ратуше, а в банкетах по все дни; а я бедный, ей, ей государь, едва на всем управляю своею головою».
По розыскам Курбатова было выявлено, что «в одном Ярославле украдено с 40 000 рублев. На псковичей Никифора Ямского и Михаила Сарпунова с сыном и на оных лучших людей доносят, что во время шведской войны украдено ими пошлины и питейной прибыли с 90 000 рублев и больше. Они же, воры псковичи, посланным с Москвы надзирателям всякое чинили притворство, отчего и в сборах уменьшение, и из земской избы их выбили самовластно, в котором противстве Иван Сарпунов ныне на Москве принес повинную, что то противство чинили они по указу лучших людей, Ямского со товарищами. Ныне в таких великих их воровствах и противствах велено сыскать о них Кирилле Алексеевичу Нарышкину, который в многих взятках сам приличен и во всем им дружит: как он сыскать может истину? Умилосердись, государь, не вели ему ни в чем ведать; ежели я в том сыску учиню какую неправость, то вечно лишен да буду вашего милосердия. Доносители так написали: ежели они неправо доносят и воровство их не сыщут, чтоб их казнить смертию, а чтоб у того розыска Кирилле Алексеевичу не быть».
Кому же верить, на кого полагаться ему, царю Петру, если Нарышкин, кровный родич, уличается в казнокрадстве? Вот для кого он, царь, деньги с народа взыскивает, – для ради воровства бесстыдных людей…
Дергал шеей, зубами скрипел разгневанный Петр, читая донесения прибыльщика, и доставалось же столешнице от ударов его царского кулака. Но, донося, сколько и кем украдено, Курбатов умиротворял ожесточенное царское сердце сообщениями, сколько он, прибыльщик, принес дохода казне: «Моим бедного усердием в нынешнем году в Москве одной над все годы от новопостроенных аптек, и что истреблены корчмы многие, со 100.000 рублев питейные прибыли будет».
В своих доносах царю Курбатов задевал сильных людей, вплоть до страшного заплечных дел обер-мастера князя Федора Юрьевича Ромодановского, не называл только своего покровителя, наибольшего казнокрада светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.
Прибыльщик указывал новые возможности получения казной доходов; по его совету велено было переписать у торговцев дубовые гробы, свезти их в монастыри и продавать вчетверо дороже против прежней цены. Упорядочена была пошлина на бороду и усы. Разрешалось желающим сохранять прежний облик не бриться, при условии платежа: с царедворцев, служилых и приказных людей – по 60 рублей; с боярских людей, ямщиков, извозчиков, церковных причетников и всяких мелких чинов московских жителей – по 30 рублей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241