Был праздничный день, в церквах обедни служили, и этим колокольным звоном Москва как бы приветствовала возвратившуюся к ней царицу Прасковью Федоровну.
Сопровождаемый Василием Юшковым обоз пошел в Измайлово, а царица Прасковья поехала в кремль, чтобы в Успенском соборе отслужить благодарственный молебен о благополучном прибытии в первопрестольную. Не так давно отошла обедня, а собор оказался уже на замке и другие кремлевские храмы также. Словно невесть как второпях в них служили. Не только митрополита или кого-нибудь другого из лиц высокого священного сана не могли для царицы Прасковьи разыскать, но даже и самого заурядного иерея, будто все сразу сквозь землю провалились. Не идти же было на поповский крестец и какого-нибудь безместного подряжать молебен служить.
– Тьфу, окаянные! – с остервенением плюнула царица Прасковья и уехала из кремля.
Ну и нагляделась и наслышалась она в тот же день, в какое запустение пришла столица первопрестольная. Ай-яй-яй!.. С той поры, как главным городом Российского государства стал Петербург, где и царь со своим двором и наиглавнейшие правительственные присутственные места стали быть, заглох и обезлюдел московский кремль, а у самых его стен москворецкая набережная в мусорную свалку обращена. Уже сколько лет прошло, как запретил царь строить в Москве каменные дома, да спасибо, что случился большой пожар и, например, от Белого города почти ничего не осталось, – ну, тогда поступило царское соизволение возводить постройки из камня. Только было порадовались этому градожители, худа, мол, без добра не бывает, ан через год снова запрет: нигде во всей России, кроме Петербурга, ничего каменного не строить, а в московском Белом и Китай-городе, как и в самом кремле, возводить только мазанки.
– Жди теперь, когда новое разрешение или еще какой запрет нам объявят. Так-то вот, матушка государыня, – жаловался царице Прасковье повстречавшийся старый боярин.
Сокрушенно покачала она головой и махнула рукой на Москву: лучше в ней вовсе не быть. И, должно, ослышалась она, когда к городу подъезжала, что был торжественный звон. Самый заурядный звон был. Вон, к примеру, сейчас – явственно доносится, как от удара, будто от боли, простонал на какой-то церквушке надтреснутый колокол. По какому-то именитому прихожанину погребальный звон прозвучал. Того только и хватало, чтобы вот так, похоронно, встречала ее Москва, – и царица Прасковья еще больше озлобилась.
Но все же надо было себя самою как-то умилостивить, чтобы не столь гневливой прибыть в Измайлово, и случай для ради умиротворения ее смятенной души подоспел. Увидела растворенную дверь старой церкви преподобной Марии Египетской, что стояла на Сретенке.
– Стой! – приказала вознице. – Может, там поп есть.
Так оно и было. И попом оказался давний знакомец, старик отец Спиридон, когда-то находившийся при Измайловском храме. Вот и молебен удалось отслужить, хотя и не столь торжественно, как то могло быть в Успенском соборе, но царица Прасковья все же осталась довольна. Приложилась к иконе преподобной Марии Египетской, в честь которой эта церковь поставлена, и обратила внимание на возвышавшийся у стены серебряный ковчег наподобие рундука.
– Что это?
– Ковчежец, матушка государыня, с животворными мощами самой преподобной. Нога тут десная с плюсной и длань.
– Ох-ти-и… – изумилась царица Прасковья.
– Из турского града Константинополя от иерусалимского патриарха Досифея ковчег сей. И святые мощи самим патриархом в него были вложены.
– И давно они тут?
– Годов десять, матушка государыня.
– Как же я раньше не знала?..
Ради царицы, осчастливевшей церковь своим посещением, отец Спиридон отомкнул и приподнял крышку ковчега. Царица Прасковья заглянула в него, но ничего разглядеть не могла.
– Вот тут сказано, – обратил отец Спиридон ее внимание на внутреннюю сторону слегка откинутой крышки с надписью, и услужливо посветил свечным огоньком: «Сей вклад святых животворных мощей внесен от думного дьяка Емелияна Украинцева». И дальше надпись предупреждала: «Упомянутых мощей преподобной и святой Марии Египетской никогда и никому дарственным обычаем или продажею не отдавать».
Прочитанные последние слова до того распалили царицу Прасковью, что всю ее в жар кинуло.
– С места не сойду, отец Спиридон, а ты хоть малую частицу мощец мне выдели.
– Никак то невозможно, матушка государыня, – попятился от нее старый поп.
– Слышать ничего не хочу, – решительно заявляла она. – Поусердствуешь мне – пособлю, чтобы благочинным тебя возвысили, а станешь упорствовать, то и пономарем не останешься тут. На крестец безместным пойдешь, попомни мои слова, я крепка на них.
Что было делать отцу Спиридону, как поступить?.. Царскую силу не переборешь, а государыня царица в точности свое слово сдержит, и живо на поповском крестце окажешься. Благо, что свидетелей нет, – поогляделся отец Спиридон и стал дрожащими руками копаться внутри ковчега. Из вороха разной ветоши извлек малую частицу, – сразу царице Прасковье было не распознать, то ли ссохшийся до черствой крепости хрящик, то ли костяной кончик перста с коготком.
– Скорей, матушка… Скорей от греха… – торопил отец Спиридон, и царица Прасковья, сдернув с себя шейный плат, спрятала в нем подарок.
В облегченном, благодушном настроении прибыла она в свое Измайлово, милостиво расточая улыбки встречавшим ее челядинцам.
VIII
Обжились в Измайлове после приезда из Петербурга, все вроде бы шло хорошо, но день ото дня стала царица Прасковья замечать, что ее дворецкий Василий Юшков отягощен какими-то думами, все время угрюмится да огорченно вздыхает, стал сам не свой.
– Ты чего? – спросила его, когда он при ней два раза подряд глубоко вздохнул и в огорчении головой покачал. – Что с тобой?
Он поначалу отмалчивался да отнекивался, – ничего, мол, не произошло, а потом, тяжко вздохнув еще раз, разомкнул уста, развязал язык.
– Обижен я, Прасковья Федоровна.
– Кем? От кого обиду понес?
– Хочешь правду знать?
– Понятно, хочу. Садись вот тут, сказывай.
Собрался с духом и с мыслями Василий Алексеевич и сказал, что обиду он понес от нее, от царицы Прасковьи.
– Какую?.. Как так?..
А так, что за все его груды и старания она нешибко его приветила. Накипело на душе у него и наболело на сердце… Нечего удивляться и глаза на него таращить, – правду он говорит… Сейчас разъяснит, только дверь поплотней затворит… И хотя знал, что никто не подслушает, все же, подавшись поближе, свел голос почти до шепота.
– Нечего нам друг от дружки таиться, оба знаем, что твоим дочерям я отцом довожусь, а какая от того радость мне? Ты царица, они царевнами значатся, а я как был холуем подневольным, так им по сей день и остался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241
Сопровождаемый Василием Юшковым обоз пошел в Измайлово, а царица Прасковья поехала в кремль, чтобы в Успенском соборе отслужить благодарственный молебен о благополучном прибытии в первопрестольную. Не так давно отошла обедня, а собор оказался уже на замке и другие кремлевские храмы также. Словно невесть как второпях в них служили. Не только митрополита или кого-нибудь другого из лиц высокого священного сана не могли для царицы Прасковьи разыскать, но даже и самого заурядного иерея, будто все сразу сквозь землю провалились. Не идти же было на поповский крестец и какого-нибудь безместного подряжать молебен служить.
– Тьфу, окаянные! – с остервенением плюнула царица Прасковья и уехала из кремля.
Ну и нагляделась и наслышалась она в тот же день, в какое запустение пришла столица первопрестольная. Ай-яй-яй!.. С той поры, как главным городом Российского государства стал Петербург, где и царь со своим двором и наиглавнейшие правительственные присутственные места стали быть, заглох и обезлюдел московский кремль, а у самых его стен москворецкая набережная в мусорную свалку обращена. Уже сколько лет прошло, как запретил царь строить в Москве каменные дома, да спасибо, что случился большой пожар и, например, от Белого города почти ничего не осталось, – ну, тогда поступило царское соизволение возводить постройки из камня. Только было порадовались этому градожители, худа, мол, без добра не бывает, ан через год снова запрет: нигде во всей России, кроме Петербурга, ничего каменного не строить, а в московском Белом и Китай-городе, как и в самом кремле, возводить только мазанки.
– Жди теперь, когда новое разрешение или еще какой запрет нам объявят. Так-то вот, матушка государыня, – жаловался царице Прасковье повстречавшийся старый боярин.
Сокрушенно покачала она головой и махнула рукой на Москву: лучше в ней вовсе не быть. И, должно, ослышалась она, когда к городу подъезжала, что был торжественный звон. Самый заурядный звон был. Вон, к примеру, сейчас – явственно доносится, как от удара, будто от боли, простонал на какой-то церквушке надтреснутый колокол. По какому-то именитому прихожанину погребальный звон прозвучал. Того только и хватало, чтобы вот так, похоронно, встречала ее Москва, – и царица Прасковья еще больше озлобилась.
Но все же надо было себя самою как-то умилостивить, чтобы не столь гневливой прибыть в Измайлово, и случай для ради умиротворения ее смятенной души подоспел. Увидела растворенную дверь старой церкви преподобной Марии Египетской, что стояла на Сретенке.
– Стой! – приказала вознице. – Может, там поп есть.
Так оно и было. И попом оказался давний знакомец, старик отец Спиридон, когда-то находившийся при Измайловском храме. Вот и молебен удалось отслужить, хотя и не столь торжественно, как то могло быть в Успенском соборе, но царица Прасковья все же осталась довольна. Приложилась к иконе преподобной Марии Египетской, в честь которой эта церковь поставлена, и обратила внимание на возвышавшийся у стены серебряный ковчег наподобие рундука.
– Что это?
– Ковчежец, матушка государыня, с животворными мощами самой преподобной. Нога тут десная с плюсной и длань.
– Ох-ти-и… – изумилась царица Прасковья.
– Из турского града Константинополя от иерусалимского патриарха Досифея ковчег сей. И святые мощи самим патриархом в него были вложены.
– И давно они тут?
– Годов десять, матушка государыня.
– Как же я раньше не знала?..
Ради царицы, осчастливевшей церковь своим посещением, отец Спиридон отомкнул и приподнял крышку ковчега. Царица Прасковья заглянула в него, но ничего разглядеть не могла.
– Вот тут сказано, – обратил отец Спиридон ее внимание на внутреннюю сторону слегка откинутой крышки с надписью, и услужливо посветил свечным огоньком: «Сей вклад святых животворных мощей внесен от думного дьяка Емелияна Украинцева». И дальше надпись предупреждала: «Упомянутых мощей преподобной и святой Марии Египетской никогда и никому дарственным обычаем или продажею не отдавать».
Прочитанные последние слова до того распалили царицу Прасковью, что всю ее в жар кинуло.
– С места не сойду, отец Спиридон, а ты хоть малую частицу мощец мне выдели.
– Никак то невозможно, матушка государыня, – попятился от нее старый поп.
– Слышать ничего не хочу, – решительно заявляла она. – Поусердствуешь мне – пособлю, чтобы благочинным тебя возвысили, а станешь упорствовать, то и пономарем не останешься тут. На крестец безместным пойдешь, попомни мои слова, я крепка на них.
Что было делать отцу Спиридону, как поступить?.. Царскую силу не переборешь, а государыня царица в точности свое слово сдержит, и живо на поповском крестце окажешься. Благо, что свидетелей нет, – поогляделся отец Спиридон и стал дрожащими руками копаться внутри ковчега. Из вороха разной ветоши извлек малую частицу, – сразу царице Прасковье было не распознать, то ли ссохшийся до черствой крепости хрящик, то ли костяной кончик перста с коготком.
– Скорей, матушка… Скорей от греха… – торопил отец Спиридон, и царица Прасковья, сдернув с себя шейный плат, спрятала в нем подарок.
В облегченном, благодушном настроении прибыла она в свое Измайлово, милостиво расточая улыбки встречавшим ее челядинцам.
VIII
Обжились в Измайлове после приезда из Петербурга, все вроде бы шло хорошо, но день ото дня стала царица Прасковья замечать, что ее дворецкий Василий Юшков отягощен какими-то думами, все время угрюмится да огорченно вздыхает, стал сам не свой.
– Ты чего? – спросила его, когда он при ней два раза подряд глубоко вздохнул и в огорчении головой покачал. – Что с тобой?
Он поначалу отмалчивался да отнекивался, – ничего, мол, не произошло, а потом, тяжко вздохнув еще раз, разомкнул уста, развязал язык.
– Обижен я, Прасковья Федоровна.
– Кем? От кого обиду понес?
– Хочешь правду знать?
– Понятно, хочу. Садись вот тут, сказывай.
Собрался с духом и с мыслями Василий Алексеевич и сказал, что обиду он понес от нее, от царицы Прасковьи.
– Какую?.. Как так?..
А так, что за все его груды и старания она нешибко его приветила. Накипело на душе у него и наболело на сердце… Нечего удивляться и глаза на него таращить, – правду он говорит… Сейчас разъяснит, только дверь поплотней затворит… И хотя знал, что никто не подслушает, все же, подавшись поближе, свел голос почти до шепота.
– Нечего нам друг от дружки таиться, оба знаем, что твоим дочерям я отцом довожусь, а какая от того радость мне? Ты царица, они царевнами значатся, а я как был холуем подневольным, так им по сей день и остался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241