веревкой, водой и огнем.
Фред, не глядя, положил руку на руку Агнессы.
– Последней перешла в руки христиан Гренада. И тут же появился королевский приказ, повелевавший всем евреям покинуть Испанию. Это произошло 31 марта 1492 года. Евреи не хотели уезжать, они цеплялись за землю, которую любили, на которой жили веками… Но чтобы принудить их уехать, был издан закон, гласивший, что укрывательство еврея или просто милостыня, поданная еврею, караются смертной казнью. Тогда евреи, поклонившись праху предков, покоившихся на кладбищах, покинули свою испанскую родину, сохранив ее язык и надежду когда-нибудь вернуться туда. Такова, мадам, печальная история сефардитов, испанских евреев!
Фред хотел встать, но Агнесса глазами указала ему книгу на столе… О, они были подходящей парой, уже сейчас они понимали друг друга с полуслова, им достаточно было обменяться взглядом; Фред взял книгу…
– Если вы разрешите, мадам, я прочту вам несколько строчек из Мишле… Об изгнании испанцев, испанских евреев той эпохи…
– Прошу вас…
Фред отыскал страницу:
– «Это было ни с чем не сравнимое событие, начиная от альбигойского крестового похода и кончая изгнанием протестантов Людовиком Четырнадцатым. Протестанты, бежавшие из Франции, были сочувственно приняты в Англии, Голландии, Пруссии и других странах. Но евреев, бежавших из Испании в 1492 году, повсюду ожидало несчастье, столь же страшное, как то, от которого они бежали. В варварских странах их продавали в рабство; вспарывая им животы, искали золото в их внутренностях. Многие евреи бежали в Атлас, где были сожраны львами. Другие болтались между Европой и Африкой, Африкой и Европой, и наконец в Португалии их постигла такая судьба, которая была пострашнее львов пустыни».
Фред положил книгу и тихо добавил:
– Вот так же и предки Агнессы проехали, может быть, через Арагон к морю и добрались до Прованса, остановившись на время в Авиньоне… Потом они снова тронулись в путь и обосновались в Генуе, и только в XVIII веке семья Негрела вернулась во Францию, потому что в 1789 году во Франции испанским, португальским и авиньонским, а впоследствии и парижским евреям были предоставлены активные гражданские права. 28 сентября 1791 года было постановлено, что каждый человек независимо от цвета кожи и религии получает во Франции права, даруемые конституцией, если сам будет соблюдать ее требования. И евреи любили Францию… Францию, свою родину! Которая во время оккупации вернулась к средним векам!
Фред замолчал. Элизабет встала, потянулась… зажгла и снова погасила электричество – было еще слишком рано…
– Бедный Иисус, – сказала она, – сколько зла делается во имя твое… А ты хотел только добра. Но в конце концов, когда будет произведен подсчет… То же самое с коммунизмом: в конце концов окажется, что и свое вернули и многое выиграли.
– Мама всегда оперирует астрономическими цифрами… – Агнесса наклонилась и поцеловала Элизабет руку: – Можно нам уйти, мама, нас ждут…
– Можно, – сказала Элизабет хмуро. – Вы могли бы по крайней мере поблагодарить мадам Геллер.
Фред поднял голову, как собака, делающая стойку, и с любопытством поглядел на Ольгу.
– До свиданья, мадам, – сказал он и вдруг решился: – Простите за нескромность… Ведь Геллер – это еврейская фамилия?
– Да, если хотите.
– Как глупо! А я разговаривал с вами, как…
– Пожалуйста, не будем углублять этого вопроса. Будем считать, что я «обращенная»…
Он не посмел настаивать и, сказав еще раз: «До свиданья…» – вышел вслед за Агнессой.
Солнце последовало за ними, и сумерки пригасили блеск и яркие краски комнаты.
– Дни стали короче, – Элизабет, стоя, складывала свое вязанье. – Вот уже и потемки. Вы видели? Что мне делать?
Она подошла к Ольге и вдруг стала перед ней на колени:
– Ольга, я скажу вам невероятную, невозможную вещь… Пока вы разговаривали… безумная мысль пришла мне в голову. Они уедут, и там, наверное, случится… у нее будет от него ребенок… и вот, кто знает… В каких это произойдет условиях и чего стоит этот юноша, разве можно что-нибудь предугадать. Бывают моменты, когда мне хочется взять Фреда за шиворот… Я потеряла ребенка при родах. Если бы у меня был ребенок… Ах, Ольга, я была бы другой женщиной, я не была бы несчастной странницей… – Элизабет подняла полные слез глаза, трагический взгляд «скорбящей богоматери». – Олаф не оправился после этого горя. Он стал… странный… трепещущий… Я не хочу, чтобы такое стряслось с моей девочкой. Ольга, я хочу вам сказать одну безумную вещь: может быть, вы поехали бы с ними, чтобы она не была там совсем одна? Это ведь просто путешествие, как любое другое… Я видела, что вы ей понравились… Вы бы ей сказали, что едете туда для изучения чего-нибудь, они настолько поглощены своей страстью, что поверят всему. Для меня это невозможно, они не допустят… Я знаю, такая просьба – безумие, но я всегда верила в безумие…
Ольга молча закрыла глаза… Фрэнка не стало; работа – невыносимая скука, рвотное; Арчибальд!… Один его вид… После смерти Фрэнка осталась незаживающая рана, через которую утекала вся энергия Ольги, вся ее воля. В конце концов она согласится на предложение того миллиардера, которого Арчибальд привел к ней в контору, она согласится принять его яхту, его хорошо сохранившиеся мускулы шестидесятилетнего мужчины и его сердце, которое, видимо, бьется только для нее. Она чувствовала себя навсегда опустошенной, совершенно обессиленной. Агнесса и этот молодой буржуа… Палестина!
– Нелепость, – сказала она громко и внятно, – в вашем предложении, Элизабет, меня больше всего привлекает его совершенная нелепость. Мне кажется, что я не пойду против своей судьбы, если соглашусь.
XXVII
С того дня, когда Ольга согласилась, или по крайней мере не отказалась, сопровождать Агнессу в Израиль, она часто виделась с Элизабет. Приближалось рождество, и Элизабет покупала подарки, а у нее это принимало грандиозный размах… Ольга позволяла Элизабет водить себя всюду, куда той вздумается, – в магазины, в рестораны, на выставки, к портнихам и шляпницам. Элизабет, ничего не делая, вечно была безумно занята, в беспорядочность своего существования она вносила одной ей ведомый порядок; она считала себя ответственной за то, за что совсем не отвечала; заботилась, чтобы всем вокруг нее было приятно и хорошо. Все это создавало атмосферу, в которой было легко жить. Легкость исходила от самой Элизабет, от ее «притягательной силы», от ее желания и уменья находить радость в любых пустяках, хотя радость эта и прикрывала разверстую бездну отчаянья. Для Элизабет счастье было проволокой, на которой она балансировала с необыкновенной ловкостью… Настолько, насколько что-либо могло еще быть полезно Ольге, близость с Элизабет была ей полезна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Фред, не глядя, положил руку на руку Агнессы.
– Последней перешла в руки христиан Гренада. И тут же появился королевский приказ, повелевавший всем евреям покинуть Испанию. Это произошло 31 марта 1492 года. Евреи не хотели уезжать, они цеплялись за землю, которую любили, на которой жили веками… Но чтобы принудить их уехать, был издан закон, гласивший, что укрывательство еврея или просто милостыня, поданная еврею, караются смертной казнью. Тогда евреи, поклонившись праху предков, покоившихся на кладбищах, покинули свою испанскую родину, сохранив ее язык и надежду когда-нибудь вернуться туда. Такова, мадам, печальная история сефардитов, испанских евреев!
Фред хотел встать, но Агнесса глазами указала ему книгу на столе… О, они были подходящей парой, уже сейчас они понимали друг друга с полуслова, им достаточно было обменяться взглядом; Фред взял книгу…
– Если вы разрешите, мадам, я прочту вам несколько строчек из Мишле… Об изгнании испанцев, испанских евреев той эпохи…
– Прошу вас…
Фред отыскал страницу:
– «Это было ни с чем не сравнимое событие, начиная от альбигойского крестового похода и кончая изгнанием протестантов Людовиком Четырнадцатым. Протестанты, бежавшие из Франции, были сочувственно приняты в Англии, Голландии, Пруссии и других странах. Но евреев, бежавших из Испании в 1492 году, повсюду ожидало несчастье, столь же страшное, как то, от которого они бежали. В варварских странах их продавали в рабство; вспарывая им животы, искали золото в их внутренностях. Многие евреи бежали в Атлас, где были сожраны львами. Другие болтались между Европой и Африкой, Африкой и Европой, и наконец в Португалии их постигла такая судьба, которая была пострашнее львов пустыни».
Фред положил книгу и тихо добавил:
– Вот так же и предки Агнессы проехали, может быть, через Арагон к морю и добрались до Прованса, остановившись на время в Авиньоне… Потом они снова тронулись в путь и обосновались в Генуе, и только в XVIII веке семья Негрела вернулась во Францию, потому что в 1789 году во Франции испанским, португальским и авиньонским, а впоследствии и парижским евреям были предоставлены активные гражданские права. 28 сентября 1791 года было постановлено, что каждый человек независимо от цвета кожи и религии получает во Франции права, даруемые конституцией, если сам будет соблюдать ее требования. И евреи любили Францию… Францию, свою родину! Которая во время оккупации вернулась к средним векам!
Фред замолчал. Элизабет встала, потянулась… зажгла и снова погасила электричество – было еще слишком рано…
– Бедный Иисус, – сказала она, – сколько зла делается во имя твое… А ты хотел только добра. Но в конце концов, когда будет произведен подсчет… То же самое с коммунизмом: в конце концов окажется, что и свое вернули и многое выиграли.
– Мама всегда оперирует астрономическими цифрами… – Агнесса наклонилась и поцеловала Элизабет руку: – Можно нам уйти, мама, нас ждут…
– Можно, – сказала Элизабет хмуро. – Вы могли бы по крайней мере поблагодарить мадам Геллер.
Фред поднял голову, как собака, делающая стойку, и с любопытством поглядел на Ольгу.
– До свиданья, мадам, – сказал он и вдруг решился: – Простите за нескромность… Ведь Геллер – это еврейская фамилия?
– Да, если хотите.
– Как глупо! А я разговаривал с вами, как…
– Пожалуйста, не будем углублять этого вопроса. Будем считать, что я «обращенная»…
Он не посмел настаивать и, сказав еще раз: «До свиданья…» – вышел вслед за Агнессой.
Солнце последовало за ними, и сумерки пригасили блеск и яркие краски комнаты.
– Дни стали короче, – Элизабет, стоя, складывала свое вязанье. – Вот уже и потемки. Вы видели? Что мне делать?
Она подошла к Ольге и вдруг стала перед ней на колени:
– Ольга, я скажу вам невероятную, невозможную вещь… Пока вы разговаривали… безумная мысль пришла мне в голову. Они уедут, и там, наверное, случится… у нее будет от него ребенок… и вот, кто знает… В каких это произойдет условиях и чего стоит этот юноша, разве можно что-нибудь предугадать. Бывают моменты, когда мне хочется взять Фреда за шиворот… Я потеряла ребенка при родах. Если бы у меня был ребенок… Ах, Ольга, я была бы другой женщиной, я не была бы несчастной странницей… – Элизабет подняла полные слез глаза, трагический взгляд «скорбящей богоматери». – Олаф не оправился после этого горя. Он стал… странный… трепещущий… Я не хочу, чтобы такое стряслось с моей девочкой. Ольга, я хочу вам сказать одну безумную вещь: может быть, вы поехали бы с ними, чтобы она не была там совсем одна? Это ведь просто путешествие, как любое другое… Я видела, что вы ей понравились… Вы бы ей сказали, что едете туда для изучения чего-нибудь, они настолько поглощены своей страстью, что поверят всему. Для меня это невозможно, они не допустят… Я знаю, такая просьба – безумие, но я всегда верила в безумие…
Ольга молча закрыла глаза… Фрэнка не стало; работа – невыносимая скука, рвотное; Арчибальд!… Один его вид… После смерти Фрэнка осталась незаживающая рана, через которую утекала вся энергия Ольги, вся ее воля. В конце концов она согласится на предложение того миллиардера, которого Арчибальд привел к ней в контору, она согласится принять его яхту, его хорошо сохранившиеся мускулы шестидесятилетнего мужчины и его сердце, которое, видимо, бьется только для нее. Она чувствовала себя навсегда опустошенной, совершенно обессиленной. Агнесса и этот молодой буржуа… Палестина!
– Нелепость, – сказала она громко и внятно, – в вашем предложении, Элизабет, меня больше всего привлекает его совершенная нелепость. Мне кажется, что я не пойду против своей судьбы, если соглашусь.
XXVII
С того дня, когда Ольга согласилась, или по крайней мере не отказалась, сопровождать Агнессу в Израиль, она часто виделась с Элизабет. Приближалось рождество, и Элизабет покупала подарки, а у нее это принимало грандиозный размах… Ольга позволяла Элизабет водить себя всюду, куда той вздумается, – в магазины, в рестораны, на выставки, к портнихам и шляпницам. Элизабет, ничего не делая, вечно была безумно занята, в беспорядочность своего существования она вносила одной ей ведомый порядок; она считала себя ответственной за то, за что совсем не отвечала; заботилась, чтобы всем вокруг нее было приятно и хорошо. Все это создавало атмосферу, в которой было легко жить. Легкость исходила от самой Элизабет, от ее «притягательной силы», от ее желания и уменья находить радость в любых пустяках, хотя радость эта и прикрывала разверстую бездну отчаянья. Для Элизабет счастье было проволокой, на которой она балансировала с необыкновенной ловкостью… Настолько, насколько что-либо могло еще быть полезно Ольге, близость с Элизабет была ей полезна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110