«А-а-а…» Мы походили по студии, Питер Габриэль показал нам все помещения, вероятно они просто сочиняли и репетировали, поскольку пульт, аппарат и барабаны стояли в одной большой комнате. Хотя кто их знает, они могли и записываться так же. Его дом находится прямо возле скоростной железной дороги, по которой с диким грохотом проносятся поезда, но у него сделана такая звукоизоляция, что это не мешает записи. Он хотел нам это продемонстрировать, но нам не повезло, ближайший поезд должен был быть только через час. Мы сфотографировались на память, и ещё просто походили по его усадьбе и повалялись на газоне. Левин и Лануа играли в какую-то игру типа гольфа, только в место мяча было небольшое ядро, которое надо кидать руками и закатывать в лунки. Где-то по соседству должен был жить Питер Хэммилл.
На обратном пути мы заехали в таинственное местечко Айвсбери, где концентрическими кругами расположено несколько сот гигантских камней непонятного происхождения. По преданию это место построено друидами и по величине превосходит Стоун Хендж. Такие места завлекают и хотелось побыть подольше, но уже смеркалось, а нам ещё предстоял долгий путь. На обратном пути все молчали. Когда мы вернулись, нас сразило известие о гибели Цоя. Мы пытались звонить Марьяне, но не дозвонились. Хотелось сорваться и поехать в Ленинград, но, к сожалению, это было физически невозможно. Сева Новгородцев пригласил нас с Бобом и Сашкой в студию, после чего не хотелось разъезжаться, и все поехали к Севе домой. Мы часто виделись с Севой и его женой Карин. Как-то случайно разговор зашел о русском проповеднике Сергее Гаккеле, который на BBC ведет религиозную программу. Моя матушка часто его слушала. Будучи почти слепой, она много времени проводила у радиоприемника, который на долгие годы служил для неё почти единственной связью с внешним миром. Мне интересно было с ним повстречаться, но мы выяснили, что корни у нас разные, хотя его предки выходцы из России.
Сашка уехал, а через несколько дней, по дороге в Америку, к нам заглянул наш старый дружок Пол Ашин. Он стал большим ученым и состоял на государственной службе. Он приехал на какой-то симпозиум в Кембридж или Оксфорд. Находясь там, бедняга поехал кататься на велосипеде, запутался в левостороннем движении и был сбит машиной. Он сломал ногу и просил меня встретить его на вокзале и препроводить в аэропорт. По счастью перелом был не сложный, и он быстро поправился.
Также мы часто виделись с Ольгой Перри. После отъезда из России она не рассчитывала сделать карьеру певицы. Но через несколько лет у неё открылось второе дыхание, она купила гитару и микрофон и снова стала писать песни. Естественно, живя в Англии она стала петь по-английски. У неё природный красивый голос и это были красивые лирические чисто женские песни. Как само собою разумеющееся, мы попробовали поиграть вместе. Получилось славно, но я не предполагал вовлекаться ни в какой постоянный проект, поэтому после моего отъезда наше сотрудничество прекратилось. Мне хотелось повидать Юрку Степанова, но Ольга потеряла его след уже несколько лет назад. Где-то в Лондоне бродил Ливерпулец, которого мне очень хотелось видеть. Он уже давно скитался по Европе, и я тщетно разговаривал с автоответчиком его хозяина. Когда же он всё-таки проявился, то Боб почему-то не захотел приглашать его домой. И хотя этот дом в это время был и моим домом, я встретился с Ливерпульцем в каком-то кафе, а потом мы пошли в Гайд-парк и весь день провели вместе. Ливерпулец принял решение не возвращаться на Родину и решил двинуть в Америку. Это было не такое простое решение, поскольку его семья оставалась в России, и он не был уверен, что когда-нибудь увидит её. Мы встретились снова только перед его отъездом, и я уговорил Боба пойти со мной. Я был рад тому, что мне удалось таки их помирить, хотя помирить это не то слово – они не ссорились, просто Боб вырос из своих старых друзей. Он вырос и из группы, но была иллюзия того, что мы навеки сможем остаться друзьями. Но наверное уже тогда можно было увидеть, что он вырастет из всех нас и из меня в том числе.
Он продолжал работу над демо-материалом для второго альбома. Время от времени ему звонили из местного отделения CBS и, судя по интонации его голоса, подгоняли. Также на эту же тему звонили Маринка и Кенни из Америки. Почти каждый день он уезжал в студию к Чучо, басисту из «Eurythmics». Я думал, что он хотя бы раз возьмет меня с собой, мне было бы любопытно понаблюдать за их работой, но этого не случилось. Он приезжал усталый, и мы слушали то, что они там поназаписали. Иногда, когда Василиса спала, мы выходили в сад нашего дома с гитарами просто поиграть разные комбинации аккордов и поискать созвучия. Я не так хорошо играю на гитаре и тем более не могу это делать прилюдно, и вообще подобными экспериментами предпочел бы заниматься дома и на виолончели, но Боб слушал только себя, и надо было подождать, когда этот порыв у него пройдет. В любом случае из этого ничего не получилось. Мы знали друг друга много лет, и я очень хорошо знаю, как у него пишутся песни, многие были написаны у меня на глазах, но как правило они просто выпрыгивали, и когда это было так, я не был наблюдателем. Тут же они вымучивались, поскольку этого требовал контракт. Так я впервые соприкоснулся с дыханием капитализма, когда кончается лучезарная сказка, и он начинает показывать свое истинное лицо. Уж больно идиллической была картинка, которую ему нарисовали. Всего восемь альбомов за двенадцать лет в обмен на реальные деньги.
Часть одиннадцатая
Когда я вернулся, меня ждал удар. Почему-то, звоня домой матери, я ни разу не догадался позвонить Андрею. Когда же на следующий после возвращения день я приехал к нему домой, то я его не узнал. Он очень плохо выглядел и страшно похудел. Я отругал его и Татьяну за то, что меня держали в неведении. Я очень разволновался и, переполошив всех своих знакомых, уговорил его лечь в больницу на обследование. Но оно только подтвердило самые страшные предчувствия. К сожалению, было слишком поздно что-либо предпринимать, и его просто выписали домой. Я не хотел посвящать в это мать и старшего брата Алексея. Я вспомнил о том, что, уезжая, сестра Нонна показала мне наш семейный склеп на Волковском Лютеранском кладбище, и поехал туда. Мне надо было успеть решить все легальные дела и получить разрешение на похороны моего любимого брата, который ещё был жив. Он таял на глазах, и даже его малые дети чувствовали, что приближается конец. Он умер в середине ноября. Прошло девять лет и мне даже не верится, что сейчас я могу об этом писать. Это был самый тяжёлый период в моей жизни.
Всё, что я после этого хотел делать, это по возможности помочь Татьяне и её детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103