Хоть мы и притащили какие-то бытовые нагреватели, всё равно там было холодно. Когда же у Эдика начинались проблемы с Тосей, он оставался там ночевать. Он нигде не работал, и я старался ему как-нибудь помогать, но содержать его семью я был не в состоянии. В итоге, Эдик просто поселился на точке и перетащил туда свои пожитки, и незаметно там поселилась целая компания.
Часть шестнадцатая
Незадолго до этого проявился Сережа Щураков, который неожиданно предложил мне присоединиться к его оркестру. Ещё год назад, он пригласил меня на запись альбома «Anabasis». Я сыграл в двух пьесах, и это оказалось неплохо. Сережа долго не мог придумать название оркестра. Музыкальный стиль он определил, как нео-барокко, и мне показалось, что было бы неплохо назвать в его итальянском стиле с некоторым элементом абсурда, и я придумал «Vermicelli Orchestra». Я давно не занимался на инструменте, и мне уже в сотый раз пришлось начинать с самого начала. О концертах речь пока не заходила, и мы репетировали на точке у Олега Шавкунова на Пушкинской, 10. Там тоже не было отопления и воды. И когда электричество отключили совсем, я предложил перебраться на Бакунина, коль скоро точка была оплачена, и там всё равно никто не репетировал. Но там оказалось неуютно, холодно и мрачновато. Сереже из-за зрения было трудно самостоятельно пробираться в это место по его темной лестнице и коридорам, и мы отказались от этой идеи и по привычке перебрались репетировать ко мне домой. У нас с Леной дома много места и репетиции вошли в привычное русло гостеприимного чаепития. Правда Сереже и сюда было добираться далеко, но зато у нас было тепло, и мы могли собираться в любое время. Состав оркестра значительно изменился, помимо меня вводились новые музыканты, и до концертов пока было далеко. Пока нужно было репетировать по группам инструментов, и Сережа отдельно занимался со мной, подтягивая меня до желаемого уровня. Я вспомнил забытую практику игры по нотам и был рад тому, что наконец смогу применить свой навык игры в оркестре. Предстояла большая работа.
Ещё осенью проявился наш старый дружок Боря Райскин, с которым мы вместе составляли струнную группу «Поп-механики». К этому времени он уже восемь лет жил в Америке, и ему в голову пришла шальная идея организации в Нью-Йорке фестиваля имени Курёхина. Он обладал фантастической энергией и трудоспособностью и очень быстро перешел к осуществлению этой идеи. И на середину января наметил десятидневный фестиваль. К этому времени Настя Курёхина только начала приходить в себя после горя, постигшего её семью. По началу она скептически отнеслась к этой идее, поскольку у неё было собственное представление о том, что следует делать во имя Сергея. Она привлекала меня к этой деятельности, но это было не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься. Но Настя нуждалась в помощи, и ей невозможно было в этом отказать. Но к этому времени мы ещё ничего не успели сделать, а только зарегистрировали Фонд Курёхина, президентом которого стала Настя, а меня назначили председателем совета директоров. Я всегда сторонился всякого рода советов и никогда нигде не заседал, и потому без особенного восторга воспринял подобное назначение. Хотя речь шла всего лишь о том, чтобы совместными усилиями друзей сделать что-нибудь стоящее, чтобы о Курёхине не забыли уже через полгода. Алик Кан уже год работал в Лондоне на BBC, и, судя по всему, организация подобного рода деятельности ложилась на меня. В результате чего нам с Настей и Лизой предстояла поездка в Нью-Йорк на фестиваль, который Боря Райскин назвал «Sergey Kuryokhin International Interdisciplinary Festival» (SKIIF).
Это был очень рискованный шаг с его стороны, поскольку он пригласил кучу людей со всего света и надеялся на то, что фестиваль сможет себя окупить. Я уже имел горький опыт, когда взялся за дело, которое мне было не по плечу, но он вероятно знал на что идёт. Только из России поехало человек двадцать пять, но к сожалению его отцу не дали визу. Фестиваль вызвал живой интерес у русскоязычной Америки, и в Нью-Йорк слетелись тусовщики даже из других городов. На открытии в клубе «Knitting Factory», была тьма народу, но в последующие дни, хотя концерты были не менее интересны, народу было не так много. На одном концерте в «Washington Square Church» играл мой старый знакомец Тёрстон Мур с барабанщиком Томом Сёргалом, и их выступление было примерно таким, каким я слышал его года три назад. Он очень эрудированный человек и очень внимательно следил за творчеством Курёхина, и у него были все его пластинки, к этому времени изданные. При мне он купил все пластинки Вапирова, которого тоже очень чтил. Для меня концерты были очень интересными, хоть я и устал за десять дней, но это был Нью-Йорк, в котором концертами такого рода никого не удивишь, а русским, живущим там, музыка вообще не нужна, им нужно только потусоваться. Я же за это время не успевал всюду поспеть и ещё рассчитывал попасть на концерт «Sebadoh», но к сожалению, когда я собрался сходить, все билеты были проданы. Мы почти не виделись с Борей в ходе фестиваля, он был очень занят, и мы откладывали нашу встречу на потом. Помимо собственно организации фестиваля он выступал в двух или трех проектах, ещё успевая репетировать. Из Монреаля приехал Славка Егоров, которого Боря пригласил звукорежиссером на запись фестиваля, и подтянулся Ливерпулец. Таким образом у нас собралась старая компания. Но Славка, как обычно, в какой-то момент без предупреждения уехал домой, и через день за ним последовал Алексис, что меня крайне удивило – мы не так часто видимся. С Борей мне удалось увидеться только после окончания фестиваля, накануне отъезда. Уже было видно, что фестиваль не окупился, и Боря понес значительные убытки, пригласив всех гостей из России за собственный счёт. Он осуществил задуманное, но был подавлен, хотя и рад, что все уже позади. Но он знал, на что он шёл, хотя и надеялся на больший финансовый успех. Мы расстались на том, что теперь наша очередь делать фестиваль в России, на котором он будет желанным гостем.
В первых числах февраля состоялся очередной концерт «Химеры» в «Молоке». Мы не устраивали никакой презентации вышедшего альбома. Концерт был очень мощный с грязным сырым звуком. В группе появился некто Антон, который, не умея играть на трубе, вдруг стал претендовать на роль фронтмена, к музыке группы он ничего не добавлял, скорее наоборот. Эдик сам пользовался своим коронным приемом одновременной игры на гитаре и трубе, и это было восхитительно. Антон же просто оттягивал внимание на себя, и это мешало. У меня это вызывало недоумение. Я не знаю репетировали ли они вообще? После концерта я подошел к Эдику и предложил отказаться от точки, у меня больше не было денег, чтобы платить за неё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Часть шестнадцатая
Незадолго до этого проявился Сережа Щураков, который неожиданно предложил мне присоединиться к его оркестру. Ещё год назад, он пригласил меня на запись альбома «Anabasis». Я сыграл в двух пьесах, и это оказалось неплохо. Сережа долго не мог придумать название оркестра. Музыкальный стиль он определил, как нео-барокко, и мне показалось, что было бы неплохо назвать в его итальянском стиле с некоторым элементом абсурда, и я придумал «Vermicelli Orchestra». Я давно не занимался на инструменте, и мне уже в сотый раз пришлось начинать с самого начала. О концертах речь пока не заходила, и мы репетировали на точке у Олега Шавкунова на Пушкинской, 10. Там тоже не было отопления и воды. И когда электричество отключили совсем, я предложил перебраться на Бакунина, коль скоро точка была оплачена, и там всё равно никто не репетировал. Но там оказалось неуютно, холодно и мрачновато. Сереже из-за зрения было трудно самостоятельно пробираться в это место по его темной лестнице и коридорам, и мы отказались от этой идеи и по привычке перебрались репетировать ко мне домой. У нас с Леной дома много места и репетиции вошли в привычное русло гостеприимного чаепития. Правда Сереже и сюда было добираться далеко, но зато у нас было тепло, и мы могли собираться в любое время. Состав оркестра значительно изменился, помимо меня вводились новые музыканты, и до концертов пока было далеко. Пока нужно было репетировать по группам инструментов, и Сережа отдельно занимался со мной, подтягивая меня до желаемого уровня. Я вспомнил забытую практику игры по нотам и был рад тому, что наконец смогу применить свой навык игры в оркестре. Предстояла большая работа.
Ещё осенью проявился наш старый дружок Боря Райскин, с которым мы вместе составляли струнную группу «Поп-механики». К этому времени он уже восемь лет жил в Америке, и ему в голову пришла шальная идея организации в Нью-Йорке фестиваля имени Курёхина. Он обладал фантастической энергией и трудоспособностью и очень быстро перешел к осуществлению этой идеи. И на середину января наметил десятидневный фестиваль. К этому времени Настя Курёхина только начала приходить в себя после горя, постигшего её семью. По началу она скептически отнеслась к этой идее, поскольку у неё было собственное представление о том, что следует делать во имя Сергея. Она привлекала меня к этой деятельности, но это было не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься. Но Настя нуждалась в помощи, и ей невозможно было в этом отказать. Но к этому времени мы ещё ничего не успели сделать, а только зарегистрировали Фонд Курёхина, президентом которого стала Настя, а меня назначили председателем совета директоров. Я всегда сторонился всякого рода советов и никогда нигде не заседал, и потому без особенного восторга воспринял подобное назначение. Хотя речь шла всего лишь о том, чтобы совместными усилиями друзей сделать что-нибудь стоящее, чтобы о Курёхине не забыли уже через полгода. Алик Кан уже год работал в Лондоне на BBC, и, судя по всему, организация подобного рода деятельности ложилась на меня. В результате чего нам с Настей и Лизой предстояла поездка в Нью-Йорк на фестиваль, который Боря Райскин назвал «Sergey Kuryokhin International Interdisciplinary Festival» (SKIIF).
Это был очень рискованный шаг с его стороны, поскольку он пригласил кучу людей со всего света и надеялся на то, что фестиваль сможет себя окупить. Я уже имел горький опыт, когда взялся за дело, которое мне было не по плечу, но он вероятно знал на что идёт. Только из России поехало человек двадцать пять, но к сожалению его отцу не дали визу. Фестиваль вызвал живой интерес у русскоязычной Америки, и в Нью-Йорк слетелись тусовщики даже из других городов. На открытии в клубе «Knitting Factory», была тьма народу, но в последующие дни, хотя концерты были не менее интересны, народу было не так много. На одном концерте в «Washington Square Church» играл мой старый знакомец Тёрстон Мур с барабанщиком Томом Сёргалом, и их выступление было примерно таким, каким я слышал его года три назад. Он очень эрудированный человек и очень внимательно следил за творчеством Курёхина, и у него были все его пластинки, к этому времени изданные. При мне он купил все пластинки Вапирова, которого тоже очень чтил. Для меня концерты были очень интересными, хоть я и устал за десять дней, но это был Нью-Йорк, в котором концертами такого рода никого не удивишь, а русским, живущим там, музыка вообще не нужна, им нужно только потусоваться. Я же за это время не успевал всюду поспеть и ещё рассчитывал попасть на концерт «Sebadoh», но к сожалению, когда я собрался сходить, все билеты были проданы. Мы почти не виделись с Борей в ходе фестиваля, он был очень занят, и мы откладывали нашу встречу на потом. Помимо собственно организации фестиваля он выступал в двух или трех проектах, ещё успевая репетировать. Из Монреаля приехал Славка Егоров, которого Боря пригласил звукорежиссером на запись фестиваля, и подтянулся Ливерпулец. Таким образом у нас собралась старая компания. Но Славка, как обычно, в какой-то момент без предупреждения уехал домой, и через день за ним последовал Алексис, что меня крайне удивило – мы не так часто видимся. С Борей мне удалось увидеться только после окончания фестиваля, накануне отъезда. Уже было видно, что фестиваль не окупился, и Боря понес значительные убытки, пригласив всех гостей из России за собственный счёт. Он осуществил задуманное, но был подавлен, хотя и рад, что все уже позади. Но он знал, на что он шёл, хотя и надеялся на больший финансовый успех. Мы расстались на том, что теперь наша очередь делать фестиваль в России, на котором он будет желанным гостем.
В первых числах февраля состоялся очередной концерт «Химеры» в «Молоке». Мы не устраивали никакой презентации вышедшего альбома. Концерт был очень мощный с грязным сырым звуком. В группе появился некто Антон, который, не умея играть на трубе, вдруг стал претендовать на роль фронтмена, к музыке группы он ничего не добавлял, скорее наоборот. Эдик сам пользовался своим коронным приемом одновременной игры на гитаре и трубе, и это было восхитительно. Антон же просто оттягивал внимание на себя, и это мешало. У меня это вызывало недоумение. Я не знаю репетировали ли они вообще? После концерта я подошел к Эдику и предложил отказаться от точки, у меня больше не было денег, чтобы платить за неё.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103