А может быть, эти резкие складки около губ – результат дорого приобретенной мудрости?
Во всяком случае – умер Простодушный…
Доконал Константинополь русского Простодушного.
Целый ряд лет еще промелькнет перед нами… Но все эти годы уже будут обвеяны мудростью, хитростью и, может быть, – жестокостью.
Выковали из нас – благодушных, мягких, ласковых дураков – прочное железное изделие.

Чехо-Словакия

Прага

Недавно я прогуливался в сопровождении своего импресарио по улицам Праги, погруженный в тихое умиление.
«О прекрасная старуха, милая сердцу каждого художника, – думал я, – сколько веков копила ты свои каменные сокровища, и как ты ревниво бережешь их, подобно скупому рыцарю…»
– Очень недурной городишко, – прозаично перебил мои грезы импресарио – этот человек с книжкой театральных билетов вместо сердца и с идеалами, заключающимися в красиво отпечатанной афише.
– По отношению к Праге вы могли бы выражаться почтительнее, – сурово заметил я.
– Я восхищен Прагой. Чего ж вам еще нужно… – Я просветлел.
– А-а, понимаю. Вам нравятся эти живописные серые дремлющие дома, многовековый сон которых…
– При чем тут дома… Я восхищен тем, что здесь нет этой идиотской манеры – заклеивать чужие афиши.
– Черт знает о чем вы говорите! Какие афиши?!
– Обыкновенные, театральные. Я знал города, где только что наклеишь афишу, как другой импресарио уже бежит и наклеивает на вашу афишу свою.
– Глупости вы говорите.
– Нет-с, не глупости. Да вот вам наугад одна из многочисленных историй. Приехали в один город два гастролера, и выпустили их импресарио афиши. Вышел один импресарио погулять, полюбоваться на расклеенные афиши – глядь, а они уже сплошь заклеены его конкурентом… Побежал он домой, взял новые и пошел заклеивать афиши конкурента собственноручно. Только что кончил, видит, идет конкурент с пачкой афиш под мышкой и с ведром клею. Ходит и заклеивает только что наклеенные афиши. Побежал первый домой за свежими афишами – и давай восстанавливать свои нарушенные права. Около одного пункта оба сошлись. Стоят молча друг около друга и клеят. Один наклеивает, другой искоса взглянет на него да на свеженькую афишу свою и прилепит. Полчаса они так клеили одна на другую – прямо слоеный пирог на стене получился!
– Чем же кончилось? – спросил я, не на шутку заинтересованный.
– У первого афиши раньше кончились. Посмотрел он на свои пустые руки, вздохнул, снял пиджак, мазнул по нему кистью и залепил пиджаком афишу конкурента. Обиделся тот за такое нарушение театральной этики да хвать беспиджачного кистью по голове…
– Убил?!
– Не особенно. Тот два месяца в больнице пролежал, а этот два месяца в тюрьме просидел. Сенсационнейший процесс был, но в результате оба по хорошему сбору сорвали. Знаете, я запишу, чтоб не забыть.
– Что запишете?
– Что в Праге такое хорошее правило – афиши не заклеивать. Приеду в Россию – у себя введу.
– Мне здесь другое нравится, – задумчиво сказал я. – Очень любят здесь старину и сохраняют ее. Есть дома, которые по пятьсот лет стоят, и их любовно берегут. А у нас в России на старину смотрят, как на рухлядь. Вернусь в Россию – буду пропагандировать сохранение старины. Запишите, чтобы не забыть.
– Запишу. А потом тут хорошая манера: при пивных заводах есть такие садики – дают только пиво на стол, а сосиски и ветчину посетители с собой в бумажке приносят. У нас в России хозяин пивной за это огромный скандал закатил бы. Да и посетитель считал бы моветоном и верхом мещанства – прийти в ресторан со своими продуктами. А ведь – очень удобно. Запишу в книжку, чтоб не забыть, и потом в России введу.
– А мне вот тоже нравится, что город просыпается с зарей и в шесть часов утра уже работа в полном ходу. Записать, а?..
– Запишите.
– А соколов видели? Какие молодцы! Тренированные, бодрые. Всегда с музыкой, и публика их приветствует кликами и аплодисментами. А наша русская молодежь… Я запишу, а?
– Запишите. Кстати, вот трамвай идет. Ну-ка, кто ловчее вскочит на ходу…
Я употребил ловкий, чисто сокольский прием и, как птица, взлетел на подножку трамвая. Импресарио – за мной.
Но… тут случилось что-то непонятное… кто-то крикнул, кто-то свистнул, трамвай остановился, и молодцеватый полицейский вежливо отнесся ко мне:
– С вас четыре кроны.
– Так я их кондуктору уплачу, – бодро возразил я.
– Нет, мне. Штраф. Нельзя вскакивать на ходу.
– А у нас в России…
– Вот вы в России и скачите.
Дальше мы пошли пешком.
– Записать? – спросил притихший импресарио.
– Насчет чего?..
– А вот насчет скакания. Когда в Россию вернемся, чтоб ввести.
– Гм… запишите, пожалуй, только помельче… А вот на углу русские газеты. Купите. Интересно, как поживает Ленин.
Мы развернули газеты и уткнулись в них носом с таким интересом, будто о болезни родного отца читали.
– Жив еще!
– Жив, но уже, как говорится, ни папа, ни мама не скажет.
Сзади кто-то деликатно тронул меня за плечо. Я оглянулся.
– Пожалуйте четыре кроны штрафа, – сказал полицейский.
– За что?!
– На улице читать запрещено.
– Да я и не читал.
– А что ж вы делали?
– Жарко, я хотел лицо утереть газетой. Знаете, при нашем беженском положении, когда нет носовых платков…
– Утираться газетой, на которой свежая краска! Тогда я вас оштрафую за нечистоплотность.
Я разозлился.
– Попробуйте! У меня родной дядя – Масарик.
– Не завидую ему, что он имеет таких родственников.
– Ну и насчет полиции ему тоже не повезло.
– Объяснитесь.
– Послушайте, вы меня лучше не задерживайте. Я спешу на завтрак к Бенешу и, если опоздаю…
– Ничего. Вы ему покажете квитанцию в уплате штрафа…
– Это вот такая квитанция? Могу я прочесть, что вы в ней написали?
– Можете!
Я ехидно улыбнулся:
– Да, как же я могу читать ее, когда вы сами говорите, что на улице читать запрещено.
Крупные капли пота выступили на честном полицейском лбу.
– Тогда пожалуйте за мной в участок – там в закрытом помещении и прочтете.
– Не беспокойтесь. Нате ваши четыре кроны. Кланяйтесь вашему начальнику полиции и скажите, что между нами все кончено…
Мне недавно говорили, что пражская полиция отличается гениальным искусством открывать преступления и находить преступников. Мне говорили, что за все время существования полиции только одно преступление осталось не открытым и не наказанным.
Теперь прибавилось еще другое преступление – не открытое и не наказанное: когда мы зашли за угол, я все-таки, озираясь по сторонам, дочитал газету на улице.
Омраченный импресарио спросил меня:
– Это записать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180