Смирившись с неизбежностью, я позволил откатить себя под защиту одной из достаточно высоких ступенек, перерезавших плато, и залег там, пытаясь хоть немного восстановить дыхание.
Получив, таким образом, передышку от непрерывного решения прикладных задач, мой мозг, предоставленный самому себе, вернулся к недавнему эпизоду, когда я почему-то выложил Гаэли самую… гм… сокровенную историю из моей жизни. Прежде я никогда не обсуждал эту тему ни с кем, даже с непосредственными участниками событий. И теперь, освежившись и остудившись (возможно, даже несколько чрезмерно), я нето чтобы корил себя за откровенность, но с определенным беспокойством осмысливал тот факт, на который мельком обратил внимание в начале нашего с ней последнего разговора. Что-то с Гаэлью было не так!.. В глобальном смысле. Все это ее навязчивое любопытство, на которое я долго смотрел сквозь пальцы, не могло быть только лишь журналистским желанием сенсаций. Слишком уж живо ее задевало все так или иначе связанное с Керторией… И потом, если вдуматься, ее осторожность и неназойливая скрытность в отношении самой себя были воистину удивительны. Люди обычно с удовольствием рассказывают о себе – собственно, для большинства из них это вообще излюбленная тема, – она же по собственной инициативе не обронила ни слова о своем прошлом. В то же время с обстоятельствами моей жизни она успела ознакомиться настолько основательно, что знала о ней, пожалуй, едва ли не больше всех во Вселенной. Конечно, в принципе я мог бы объяснить такой повышенный интерес к своей персоне высокими личными качествами. Объяснение, приятное для самолюбия, но, разумеется, не имевшее ничего общего с действительностью. Мои личные качества были совершенно ни при чем. Возможно, я был ей симпатичен (так же как и она мне, если посмотреть правде в глаза), но Гаэль занималась керторианцами и до встречи со мной. Задолго до встречи со мной… Я внезапно с необычной для себя отчетливостью понял, что в ее прошлом кроется какая-то тайна. Нечто, вполне вероятно, важное для… Для чего? Пока я не мог даже предположить. Но, например, так ли вдруг заговорила она о мотивах всего происходящего?..
К сожалению, к этому моменту я уже здорово замерз, и мне просто необходимо было двигаться, благо ветер опять ушел вбок. Так что пришлось прервать раздумья и ограничиться обещанием непременно разобраться с этой загадкой сразу же по возвращении. Причем я не поленился дать себе Большое Торжественное Обещание, обычно доводившееся до завершения. Менее торжественным, к сожалению, нередко случалось забываться.
Покончив с этим, я вновь вскочил и бросился вперед. И шутки шутками, но вскоре дело приняло неожиданно скверный оборот… Я чертовски устал, жутко захотел спать и не мог согреться, даже находясь в непрестанном движении. А по испытанным в прошлом перегрузкам я знал, что мой организм, как и любого керторианца, будет более-менее исправно служить до момента полного истощения, после чего попросту вырубится. И я чувствовал; что этот момент на подходе: случись, например, мне еще раз упасть, можно уже и не подняться, а это гарантировало в перспективе смерть от переохлаждения. При этом милю-то я уже явно преодолел, даже милю с хвостиком наверное, но лаборатории видно не было. Сколько я ни вертел фонарем, пронизывая окружающий мрак, никаких следов разумной деятельности вокруг не было и в помине – только скользкая неровная каменная равнина… Видимость была, разумеется, отвратной – не превышала двухсот ярдов, так что я все брел, утешая себя, что карта в офисе CIL была не слишком подробной, в оценке расстояния легко было ошибиться и я вот-вот увижу впереди контуры здания. ”
Когда же я внезапно понял, что никакого здания так и не появится, то впал в панику. Я действительно совершил ошибку, причем глупейшую и очевидную: забыл о том, что на Денебе IV ничего не строили на поверхности планеты! Конечно же, лаборатория Виттенберга располагалась под землей, а наверху находился лишь вход в. бункер да несколько взлетно-посадочных площадок для летательных аппаратов. Поэтому мне предстояло отыскать какую-нибудь неприметную будочку на большом участке плато, что еще похуже, чем пресловутая людская иголка в стоге сена!..
Осознав наконец, в какой переплет угодил, я потерял голову от ужаса и из последних сил бросился бежать – неважно куда. Лишь бы ветер все время оказывался сбоку. Это было сущее безумие, и кончилось оно так, как и должно: начав задыхаться, я окончательно перестал разбирать дорогу, неожиданно налетел коленом на нечто жесткое и кувырнулся вперед, даже не пытаясь сгруппироваться.
В итоге я с размаху приложился лбом о камень – в глазах потемнело, послышался звон разбитого фонаря, и я с непередаваемым чувством подумал, что все – мои идиотизм получит наконец достойное вознаграждение.
Проклятия в свой адрес, однако, несколько затянулись, и я сообразил, что против ожидания еще нахожусь в сознании. В первый момент меня это даже не слишком-то обрадовало – к чему длить мучения?.. Но затем в моем скованном обреченностью разуме промелькнула несколько неожиданная мысль: “Интересно, а обо что это ты споткнулся? На такой-то высоте?..” Не задумываясь над своими действиями (иначе, вероятно, у меня бы ничего не вышло), я поднялся на карачки, развернулся и пополз в кромешной тьме обратно, пока вдруг не уткнулся в нечто скользкое и очень холодное.
Единственного прикосновения ладонью было достаточно, чтобы удостовериться – передо мной металл. Точнее, металлическая труба, расположенная под углом в сорок пять градусов к поверхности. Вновь вспыхнувшая в душе надежда заставила сердце забиться сильнее, а мои руки с цепкостью утопающего принялись взбираться по трубе вверх, подтягивая за собой тело как по канату. И когда примерно на уровне своей груди я нащупал соединение с еще одной, более толстой вертикальной трубой, то вдруг понял, за что, собственно, держусь. Я часто видел такие конструкции на Денебе – это была опора осветительной мачты, поставленной рядом со взлетно-посадочной площадкой! Однако, поднявшись во весь рост и облокотившись спиной о мачту, я не спешил вознести благословения судьбе – вход в лабораторию наверняка был неподалеку, но где именно? Лишившись света, я не увидел бы его до тех пор, пока не ткнулся бы носом, так что, по сути, спасение казалось равно недосягаемым, будь оно хоть в ста ярдах, хоть в ста милях… Но если помирать по глупости посреди каменной пустоши было очень противно, то заниматься этим еще и в двух шагах от цели – противно вдвойне. Поэтому я снова и снова заставлял себя думать о том, как выкрутиться, а не о том, что занемевших от холода рук уже почти не чувствую.
Решение оказалось, по обыкновению, простым и лежало практически у меня под ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Получив, таким образом, передышку от непрерывного решения прикладных задач, мой мозг, предоставленный самому себе, вернулся к недавнему эпизоду, когда я почему-то выложил Гаэли самую… гм… сокровенную историю из моей жизни. Прежде я никогда не обсуждал эту тему ни с кем, даже с непосредственными участниками событий. И теперь, освежившись и остудившись (возможно, даже несколько чрезмерно), я нето чтобы корил себя за откровенность, но с определенным беспокойством осмысливал тот факт, на который мельком обратил внимание в начале нашего с ней последнего разговора. Что-то с Гаэлью было не так!.. В глобальном смысле. Все это ее навязчивое любопытство, на которое я долго смотрел сквозь пальцы, не могло быть только лишь журналистским желанием сенсаций. Слишком уж живо ее задевало все так или иначе связанное с Керторией… И потом, если вдуматься, ее осторожность и неназойливая скрытность в отношении самой себя были воистину удивительны. Люди обычно с удовольствием рассказывают о себе – собственно, для большинства из них это вообще излюбленная тема, – она же по собственной инициативе не обронила ни слова о своем прошлом. В то же время с обстоятельствами моей жизни она успела ознакомиться настолько основательно, что знала о ней, пожалуй, едва ли не больше всех во Вселенной. Конечно, в принципе я мог бы объяснить такой повышенный интерес к своей персоне высокими личными качествами. Объяснение, приятное для самолюбия, но, разумеется, не имевшее ничего общего с действительностью. Мои личные качества были совершенно ни при чем. Возможно, я был ей симпатичен (так же как и она мне, если посмотреть правде в глаза), но Гаэль занималась керторианцами и до встречи со мной. Задолго до встречи со мной… Я внезапно с необычной для себя отчетливостью понял, что в ее прошлом кроется какая-то тайна. Нечто, вполне вероятно, важное для… Для чего? Пока я не мог даже предположить. Но, например, так ли вдруг заговорила она о мотивах всего происходящего?..
К сожалению, к этому моменту я уже здорово замерз, и мне просто необходимо было двигаться, благо ветер опять ушел вбок. Так что пришлось прервать раздумья и ограничиться обещанием непременно разобраться с этой загадкой сразу же по возвращении. Причем я не поленился дать себе Большое Торжественное Обещание, обычно доводившееся до завершения. Менее торжественным, к сожалению, нередко случалось забываться.
Покончив с этим, я вновь вскочил и бросился вперед. И шутки шутками, но вскоре дело приняло неожиданно скверный оборот… Я чертовски устал, жутко захотел спать и не мог согреться, даже находясь в непрестанном движении. А по испытанным в прошлом перегрузкам я знал, что мой организм, как и любого керторианца, будет более-менее исправно служить до момента полного истощения, после чего попросту вырубится. И я чувствовал; что этот момент на подходе: случись, например, мне еще раз упасть, можно уже и не подняться, а это гарантировало в перспективе смерть от переохлаждения. При этом милю-то я уже явно преодолел, даже милю с хвостиком наверное, но лаборатории видно не было. Сколько я ни вертел фонарем, пронизывая окружающий мрак, никаких следов разумной деятельности вокруг не было и в помине – только скользкая неровная каменная равнина… Видимость была, разумеется, отвратной – не превышала двухсот ярдов, так что я все брел, утешая себя, что карта в офисе CIL была не слишком подробной, в оценке расстояния легко было ошибиться и я вот-вот увижу впереди контуры здания. ”
Когда же я внезапно понял, что никакого здания так и не появится, то впал в панику. Я действительно совершил ошибку, причем глупейшую и очевидную: забыл о том, что на Денебе IV ничего не строили на поверхности планеты! Конечно же, лаборатория Виттенберга располагалась под землей, а наверху находился лишь вход в. бункер да несколько взлетно-посадочных площадок для летательных аппаратов. Поэтому мне предстояло отыскать какую-нибудь неприметную будочку на большом участке плато, что еще похуже, чем пресловутая людская иголка в стоге сена!..
Осознав наконец, в какой переплет угодил, я потерял голову от ужаса и из последних сил бросился бежать – неважно куда. Лишь бы ветер все время оказывался сбоку. Это было сущее безумие, и кончилось оно так, как и должно: начав задыхаться, я окончательно перестал разбирать дорогу, неожиданно налетел коленом на нечто жесткое и кувырнулся вперед, даже не пытаясь сгруппироваться.
В итоге я с размаху приложился лбом о камень – в глазах потемнело, послышался звон разбитого фонаря, и я с непередаваемым чувством подумал, что все – мои идиотизм получит наконец достойное вознаграждение.
Проклятия в свой адрес, однако, несколько затянулись, и я сообразил, что против ожидания еще нахожусь в сознании. В первый момент меня это даже не слишком-то обрадовало – к чему длить мучения?.. Но затем в моем скованном обреченностью разуме промелькнула несколько неожиданная мысль: “Интересно, а обо что это ты споткнулся? На такой-то высоте?..” Не задумываясь над своими действиями (иначе, вероятно, у меня бы ничего не вышло), я поднялся на карачки, развернулся и пополз в кромешной тьме обратно, пока вдруг не уткнулся в нечто скользкое и очень холодное.
Единственного прикосновения ладонью было достаточно, чтобы удостовериться – передо мной металл. Точнее, металлическая труба, расположенная под углом в сорок пять градусов к поверхности. Вновь вспыхнувшая в душе надежда заставила сердце забиться сильнее, а мои руки с цепкостью утопающего принялись взбираться по трубе вверх, подтягивая за собой тело как по канату. И когда примерно на уровне своей груди я нащупал соединение с еще одной, более толстой вертикальной трубой, то вдруг понял, за что, собственно, держусь. Я часто видел такие конструкции на Денебе – это была опора осветительной мачты, поставленной рядом со взлетно-посадочной площадкой! Однако, поднявшись во весь рост и облокотившись спиной о мачту, я не спешил вознести благословения судьбе – вход в лабораторию наверняка был неподалеку, но где именно? Лишившись света, я не увидел бы его до тех пор, пока не ткнулся бы носом, так что, по сути, спасение казалось равно недосягаемым, будь оно хоть в ста ярдах, хоть в ста милях… Но если помирать по глупости посреди каменной пустоши было очень противно, то заниматься этим еще и в двух шагах от цели – противно вдвойне. Поэтому я снова и снова заставлял себя думать о том, как выкрутиться, а не о том, что занемевших от холода рук уже почти не чувствую.
Решение оказалось, по обыкновению, простым и лежало практически у меня под ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134