Аробщики дали ему старье, а Арсеново платье убрали в поклажу. Распря-гли коня, припрятали сбрую. Лошадь привязали к арбе коновязью и тронулись в путь. Дариспан встретил обоз в Ортачалах. Обозничий шепнул, что с ними Арсен. Побратимы оглядели друг друга. Обозничий получил записку для передачи Арсену, в которой Дариспан писал жене: "Прими этого человека, чтобы его никто не видел, скоро вернусь". Как было велено в записке, так Арсена и приняли. Через пару дней вернулся Дариспан. Он и прозвал, как оказалось, Арсена Одзелашвили Гордой.
Не знаю, как долго гостил Арсен у Дариспана, - я ничего не слышал об этом в саду Земмеля, но как-то раз к воротам Дариспана подъехал пристав Кобулашвили, а может, Сологашвили, в сопровождении двух стражников. Он потребовал выдать человека, которого укрывает у себя Дариспан, и, предъявив ордер на обыск, объяс-нил, что должен доставить его в Гори по приказу уездного начальника. В ответ на это Дариспан рассмеялся, ругнув вначале уездного начальника, а вслед за ним и пристава. Пристав толкнул калитку и въехал верхом во двор. Дариспан выхватил пистолет и снял выстрелом, как там его, Сологашвили или Кобулашвили. Стражники взвалили своего начальника, как суму переметную, на лошадь и ускакали. Медлить было нельзя, Дариспан дал Арсену сопровождающего, денег и записку к овчару, в прошлом разбойнику, с просьбой укрыть и оберегать подателя записки. Местечко Кваблиани относилось к Оттоманской империи, и рука кавказского правительства до него не дотягивалась.
Пристав остался в живых. Дариспану пришлось больше года отсиживаться в тюрьме. Адвокаты ловко пустили в ход его военные заслуги, чины, происхождение, наглость пристава, большие заслуги в извозном деле и прочее. Пустили в ход, но, увы, ничего не добились, пока не раскопали всеми забытый, но действующий указ, изданный Петром Великим. Дариспан был членом Мануфактурной коллегии. Это учреждение основал сам Петр для развития промыслов и извоза, членам ее были пожалованы и утверждены особым указом привилегии. Согласно десятой главе "Соборного уложения", владения членов Мануфактурной коллегии пользовались правом неприкосновенности, ступить туда без приглашения мог разве что сам всемогущий Господь. Если член этой достойнейшей ассоциации совершал какое-либо преступление и при этом самолично не являлся в полицию, приставу надле-жало, оцепив владения, терпеливо выжидать, пока сам преступник или кто-либо из членов его семьи не попадет ему в руки. На Руси бывали случаи, когда преступник и все его семейство месяцами отсиживались в доме... Адвокаты Дариспана восполь-зовались промашкой пристава, самовольно преступившего границы владений члена Мануфактурной коллегии. Кроме того, Дариспан по доброй воле явился к начальнику уезда, правда, цель его была несколько иной - он пришел избить начальника за то, что тот посмел прислать к нему пристава. Случившиеся здесь люди едва удержали его, но этот эпизод в дело внесен не был - взятка перевесила.
Таков был Дариспан - рыцарь, негоциант, авантюрист... В его личности тебя всегда волновало именно это свойство, ты и теперь к нему не равнодушен. Как тут остаться равнодушным, когда ты молод и мечтаешь об опасных приключениях. Дариспан скончался пятидесяти шести лет от роду от отравления - съел заражен-ной убоины. Такой вульгарный конец часто является уделом ярких личностей. Он умер, и через месяц разграбили обоз. Убыток, который нужно было возместить купцам, оказался так велик, что второе ограбление довело дело до банкротства. Старший брат Дариспана нагрел руки началось строительство железной дороги, от моря до моря пролегли дубовые шпалы, большая часть которых была поставлена им по рублю за пару. Куда было деваться с арбами да буйволами наследникам Дариспана?! Вот они и ликвидировали дело.
Шло время, большая часть грузин отказалась от сопротивления, молодое поколе-ние ретиво служило русскому царю, пожиная чины и медали. Арсен женился на единственной дочери приютившего его овчара и занялся разведением овец. Рассказчик заверял, что в Кваблиани и поныне живут несколькими дворами потомки Арсена под чужой, понятно, фамилией.
Такое жизнеописание Арсена, наверное, известно всем, кто черкнул хотя бы пару строк о нем. В сквер Земмеля хаживал и Михаил Джавахишвили*, ему тоже кое-что довелось слышать об Арсене, свидетелями тому были я и дед Гора. Но ни одним из множества рассказов почти никто не воспользовался. Возможно, потому, что разра-ботка темы Арсена пришлась на такой социальный период, когда от литературы требовалась мужественная смерть народного героя, а не прозаический итог жизни пастуха из Кваблиани. Коммунистическая идеология взяла себе за цель подавить все национальное, а потому втиснула литературу и историю в рамки классовой борьбы и социалистического реализма.
При чутком участии деда я осмысливал до самого донного донышка каждый из поступков каждого участника этого необыкновенного жизнеописания: рыцарство, благородство, хитрость, коварство... Мы беседовали, дед меня нахваливал. Может, его похвалы и пробудили потребность чутко прислушиваться к тому, что происходило во мне самом..."
* Классик грузинской литературы XX века.
Лишь спустя два месяца Митиленич получил ответ на свой запрос из геологического управления. Он смотрел на нераспечатанный конверт у себя на столе, как если бы раздумывал, стоит ли его вскрывать.
Запрос он сделал после того, как оперативники, не сумев напасть на след Горы, усомнились в его, Митиленича, версии. Митиленич же стоял на том, что преступник бежал из коллекторного колодца, но никаких подтверждений тому найдено не было, кроме разве что козел, но и те неизвестно, как и когда туда попали. Митиленич решительно отмахнулся от возражений оперативников: "Ну и ищите тогда Каргаретели в бараках, если уж других следов не обнаружили".
Чтобы убедиться в своем предположении, Митиленич, едва распогодилось, отправился в хижину гляциологов. Он пригласил с собой заместителя, новоиспеченного юриста, потому как едва ли не перед образами пообещал его папеньке, ходившему у него в начальниках, отменно вышколить сына. Поначалу наставник и выученик тщательно исследовали окрестность вокруг хижины и дверь. Не нашедши ничего настораживающего, взялись осматривать хижину. Митиле-нич зажег фонарь и, устроившись на топчане, погрузился в размышления. Выученик изучал стены, миллиметр за миллиметром. Делал он это с такой дотошностью, что Митиленич раздраженно заметил:
- Судя по всему, ты принимаешь Каргаретели за урюпинского туриста, а эту хижину - за павильоны в Парке культуры и отдыха. Думаешь, он оставил на стене свою фамилию, имя и дату? Брось, Глеб.
- Выйду огляжусь, - предложил Глеб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156