По возвращении мы снова остановились с ночевкой у Резо Цадзикадзе в Омало, послали за пастухом с приглашением поужинать. Когда он пришел, мы сообщили, что видели в одном местечке новехонький карабин, он может пойти и взять его. Пастух уточнил, не в Фарсме ли видели? Мы подтвердили. Улыбнувшись, он объявил, что карабин чужой! Оказалось, отец с двумя сыновьями ушли на фронт и перед уходом припрятали карабин. Все трое погибли. Семья разрушилась, опустел дом, погас очаг. А пастух: не берем, говорит, - чужое...
Да, все это хорошо, однако без ружья не обойтись, как быть с провизией?.. С твоим везением Господь непременно пошлет тебе хорошее ружьишко, не сомневай-ся... Уважаемый, вы оптимист до идиотизма... Погоди, погоди, а кто мог взять это ружье? Охотник чужого ружья не возьмет, разве что в крайней нужде. Какой ему резон, махнув рукой на промысел, проморгать сезон и ни с чем возвратиться домой? Кончит охотиться, вернет, положит на место. Э, что-то эта ткань мне кажется знакомой! Похоже на лагерное исподнее!.. Какое там кажется?! Не будь этой ткани, ГУЛАГ давно бы по миру пошел. Вся молодость прошла в таком исподнем!.. Почти вся жизнь, но чтобы у охотника такое белье... Полно!.. Будем держаться версии, что взявший ружье в ближайшую пару дней не вернется, и потому расположимся передохнуть, а может, лучше уйти отсюда и укрыться где-нибудь в другом месте?.. Ха-а, Митиленич, раскусил ты меня и послал по следу человека, чтобы он у меня из-под носа ружье увел, или это во мне говорит подозрительность?.. Возможно и то, и другое. Если ты, уважаемый Митиленич, точно определил мое нынешнее местона-хождение, тогда, надо полагать, поблизости сидят оперативники в засаде. Разве не так? Если твои люди здесь и к тому же видят меня, то не имеет значения, уйду я или останусь. Как же быть, уходить отсюда или с чувством, с толком обустроить укрытие и отдохнуть как положено? Ни то, ни другое - возиться с укрытием ни к чему, прокантоваться бы здесь пару дней, а потом идти, но уже не к югу, а по этим следам, куда поведут. Правда, тут есть опасность столкнуться с людьми, но, учитывая сложившуюся ситуацию, близость к жилью, возможно, будет на руку, удастся перехватить что-нибудь из еды. Так или нет?.. Так, уважаемый!"
Гора пробыл здесь день, не больше. Он шел с опаской, останавливаясь, прислушиваясь к шуму тайги. Если след терялся в ложбинах и пропадал за окоемом, Гора тщательно изучал окрестность и только потом продолжал путь. Эти вынужденные остановки и потеря времени раздражали его, терпение иссякало. В конце концов, наскучив себе осмотрительностью, он пошел прямиком, без оглядки.
"Что заставило меня отбросить осторожность? Чутье подсказало, что нет опасности? На чем основывалось это ваше хваленое чутье, когда давало такой ответственный совет?.. Ей-богу, чудной тип, этот твой бесплотный Гора Мборгали - твое, так сказать, подсознание! Между прочим, не так уж он плох... На моей памяти подвел всего несколько раз. Зато когда нужно было совершить поступок или сделать решительный шаг, а времени на обдумывание не было, уважаемый Гора, именно он и выручал тебя. Вот и теперь, судя по следам, незнакомец был один. Каким надо быть отважным, чтобы решиться в одиночку идти на беглеца. На практике такого не бывает, поскольку считается, что беглец всегда вооружен...
Ладно бы... Уже шестьдесят седьмой день, как я иду... Если останусь в живых, я тебе, Кола-Колышек, воздвигну где-нибудь монумент... Правда, правда, воздвигну. Если бы не ты, где бы я сейчас был, а?! Да, еще за лыжи с меня причитается, хоть бы по бюсту на каждого гляциолога! Я даже не знаю, кто они такие. Если судьба сведет, возьму у них фотографии на память, и пусть лепят бюсты с фотографий... Хватит нести чепуховину... Не сердись, должен же я как-то занять себя?.. Вот и присматривай за следами, это и есть твое занятие... След?.. Да, след... След сле-дом, но я ведь могу еще поворошить воспоминания!.. Твоя правда! Давай вспомним Резо Гошхотели: очень интересной был личностью - прекрасной наружности, обходительный, ни тени чванства, высокомерия и почему-то холостой. Мужчина в самом расцвете сил стал жертвой репрессий тридцать седьмого года. Он был искателем приключений, с душой, исполненной благородных порывов и страстей, мужчиной, уделом которого должна стать смерть в бою, противоборстве, ему бы умереть стоя, а вместо этого его закололи, как овцу...
Резо Гошхотели был другом моего отца. Время от времени он появлялся у нас. Его рассказы я предпочитал любым зрелищам и развлечениям. Он был отменным рассказчиком и любил вспоминать всякие истории.
Раз как-то в моем присутствии дед Гора спросил его:
- Кто такой этот украинец, высокопоставленный чиновник, он еще в Цхалтубо ездит лечиться? Ни разу не уехал, не повидавшись с тобой. Как вы подружились?
- Он старый революционер, большевик, - усмехнулся Резо, - мы познакоми-лись в гражданскую войну. Между прочим, спас меня от смерти. Это было двадцать второго февраля тысяча девятьсот двадцатого года.
- Кое-кому и меня доводилось от смерти спасать, но по приезде в Цхалтубо или Боржоми они обо мне не справлялись... Расскажи, будь ласков, как это было? - попросил дед.
Дядя Резо улыбнулся, собираясь с мыслями, и приступил к рассказу:
- Во времена меньшевиков у меня была на Черном море шхуна "Нина" водоиз-мещением пятьсот тонн. Команда состояла из шкипера и четырех матросов. Шхуна была двухмачтовой, ходила под парусом и как моторка. Я занимался фрахтом, перевозил груз из порта в порт на Черном море.
В начале тысяча девятьсот девятнадцатого года, кажется на исходе января, меня отыскал в Батуми Теофиле Эджибия - на него был объявлен розыск, и он скрыва-лся. Узнав, что "Нина" направляется в Одессу, Теофиле попросил помочь вывезти из города революционера Шаумяна, в этом была настоятельная необходимость. Я задумался. До революции все, кто добивался свержения самодержавия, невзирая на партийную принадлежность, помогали друг друг даже тогда, когда между партиями велась какая-либо полемика или борьба.
Обратись ко мне Теофиле Эджибия до революции с просьбой вывезти Шаумяна, я бы счел себя обязанным выполнить просьбу, хотя мы состояли в разных партиях: я был национал-демократом, они - большевиками, но тогда, в то время и при тех обстоятельствах... Грузия была независимой, власть находилась в руках меньшевиков. Большевики боролись с нами, мутили воду, старались представить Советской России положение дел так, что население Грузии жаждет большевист-ского строя, спит и видит, когда же наконец войдут русские войска. Правда, мы, национал-демократы, были в оппозиции существующему правительству, боролись легально по принципу многопартийных взаимоотношений, но оказывать большеви-кам какую бы то ни было помощь нам не подобало:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Да, все это хорошо, однако без ружья не обойтись, как быть с провизией?.. С твоим везением Господь непременно пошлет тебе хорошее ружьишко, не сомневай-ся... Уважаемый, вы оптимист до идиотизма... Погоди, погоди, а кто мог взять это ружье? Охотник чужого ружья не возьмет, разве что в крайней нужде. Какой ему резон, махнув рукой на промысел, проморгать сезон и ни с чем возвратиться домой? Кончит охотиться, вернет, положит на место. Э, что-то эта ткань мне кажется знакомой! Похоже на лагерное исподнее!.. Какое там кажется?! Не будь этой ткани, ГУЛАГ давно бы по миру пошел. Вся молодость прошла в таком исподнем!.. Почти вся жизнь, но чтобы у охотника такое белье... Полно!.. Будем держаться версии, что взявший ружье в ближайшую пару дней не вернется, и потому расположимся передохнуть, а может, лучше уйти отсюда и укрыться где-нибудь в другом месте?.. Ха-а, Митиленич, раскусил ты меня и послал по следу человека, чтобы он у меня из-под носа ружье увел, или это во мне говорит подозрительность?.. Возможно и то, и другое. Если ты, уважаемый Митиленич, точно определил мое нынешнее местона-хождение, тогда, надо полагать, поблизости сидят оперативники в засаде. Разве не так? Если твои люди здесь и к тому же видят меня, то не имеет значения, уйду я или останусь. Как же быть, уходить отсюда или с чувством, с толком обустроить укрытие и отдохнуть как положено? Ни то, ни другое - возиться с укрытием ни к чему, прокантоваться бы здесь пару дней, а потом идти, но уже не к югу, а по этим следам, куда поведут. Правда, тут есть опасность столкнуться с людьми, но, учитывая сложившуюся ситуацию, близость к жилью, возможно, будет на руку, удастся перехватить что-нибудь из еды. Так или нет?.. Так, уважаемый!"
Гора пробыл здесь день, не больше. Он шел с опаской, останавливаясь, прислушиваясь к шуму тайги. Если след терялся в ложбинах и пропадал за окоемом, Гора тщательно изучал окрестность и только потом продолжал путь. Эти вынужденные остановки и потеря времени раздражали его, терпение иссякало. В конце концов, наскучив себе осмотрительностью, он пошел прямиком, без оглядки.
"Что заставило меня отбросить осторожность? Чутье подсказало, что нет опасности? На чем основывалось это ваше хваленое чутье, когда давало такой ответственный совет?.. Ей-богу, чудной тип, этот твой бесплотный Гора Мборгали - твое, так сказать, подсознание! Между прочим, не так уж он плох... На моей памяти подвел всего несколько раз. Зато когда нужно было совершить поступок или сделать решительный шаг, а времени на обдумывание не было, уважаемый Гора, именно он и выручал тебя. Вот и теперь, судя по следам, незнакомец был один. Каким надо быть отважным, чтобы решиться в одиночку идти на беглеца. На практике такого не бывает, поскольку считается, что беглец всегда вооружен...
Ладно бы... Уже шестьдесят седьмой день, как я иду... Если останусь в живых, я тебе, Кола-Колышек, воздвигну где-нибудь монумент... Правда, правда, воздвигну. Если бы не ты, где бы я сейчас был, а?! Да, еще за лыжи с меня причитается, хоть бы по бюсту на каждого гляциолога! Я даже не знаю, кто они такие. Если судьба сведет, возьму у них фотографии на память, и пусть лепят бюсты с фотографий... Хватит нести чепуховину... Не сердись, должен же я как-то занять себя?.. Вот и присматривай за следами, это и есть твое занятие... След?.. Да, след... След сле-дом, но я ведь могу еще поворошить воспоминания!.. Твоя правда! Давай вспомним Резо Гошхотели: очень интересной был личностью - прекрасной наружности, обходительный, ни тени чванства, высокомерия и почему-то холостой. Мужчина в самом расцвете сил стал жертвой репрессий тридцать седьмого года. Он был искателем приключений, с душой, исполненной благородных порывов и страстей, мужчиной, уделом которого должна стать смерть в бою, противоборстве, ему бы умереть стоя, а вместо этого его закололи, как овцу...
Резо Гошхотели был другом моего отца. Время от времени он появлялся у нас. Его рассказы я предпочитал любым зрелищам и развлечениям. Он был отменным рассказчиком и любил вспоминать всякие истории.
Раз как-то в моем присутствии дед Гора спросил его:
- Кто такой этот украинец, высокопоставленный чиновник, он еще в Цхалтубо ездит лечиться? Ни разу не уехал, не повидавшись с тобой. Как вы подружились?
- Он старый революционер, большевик, - усмехнулся Резо, - мы познакоми-лись в гражданскую войну. Между прочим, спас меня от смерти. Это было двадцать второго февраля тысяча девятьсот двадцатого года.
- Кое-кому и меня доводилось от смерти спасать, но по приезде в Цхалтубо или Боржоми они обо мне не справлялись... Расскажи, будь ласков, как это было? - попросил дед.
Дядя Резо улыбнулся, собираясь с мыслями, и приступил к рассказу:
- Во времена меньшевиков у меня была на Черном море шхуна "Нина" водоиз-мещением пятьсот тонн. Команда состояла из шкипера и четырех матросов. Шхуна была двухмачтовой, ходила под парусом и как моторка. Я занимался фрахтом, перевозил груз из порта в порт на Черном море.
В начале тысяча девятьсот девятнадцатого года, кажется на исходе января, меня отыскал в Батуми Теофиле Эджибия - на него был объявлен розыск, и он скрыва-лся. Узнав, что "Нина" направляется в Одессу, Теофиле попросил помочь вывезти из города революционера Шаумяна, в этом была настоятельная необходимость. Я задумался. До революции все, кто добивался свержения самодержавия, невзирая на партийную принадлежность, помогали друг друг даже тогда, когда между партиями велась какая-либо полемика или борьба.
Обратись ко мне Теофиле Эджибия до революции с просьбой вывезти Шаумяна, я бы счел себя обязанным выполнить просьбу, хотя мы состояли в разных партиях: я был национал-демократом, они - большевиками, но тогда, в то время и при тех обстоятельствах... Грузия была независимой, власть находилась в руках меньшевиков. Большевики боролись с нами, мутили воду, старались представить Советской России положение дел так, что население Грузии жаждет большевист-ского строя, спит и видит, когда же наконец войдут русские войска. Правда, мы, национал-демократы, были в оппозиции существующему правительству, боролись легально по принципу многопартийных взаимоотношений, но оказывать большеви-кам какую бы то ни было помощь нам не подобало:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156