Тот рухнул и сильно приложился лицом о землю.
- Извини, шкаф, не думал, что ты такой не­устойчивый, - сказал Белов и обратился к рас­терянному Лукину. - Учись, Федя, как не на­до падать.
Гигант поднялся, отряхнул пыль и с много­обещающей улыбкой двинулся на Белова. По дороге он легким движением руки отправил Федю в нокдаун.
Саша прислонился спиной к бытовке и со спокойной уверенностью смотрел в глаза гро­миле. Казалось, он не понимает, в какой невы­годой ситуации оказался в момент атаки. Здо­ровяк с рычанием размахнулся. Его удар, в случае попадания, способен был свалить слона или пробить стенку по крайней мере двух та­ких вагончиков, как этот.
Но Саша наклонил голову и слегка присел. Кулак с хрустом впечатался в стену. То ли рука гиганта не выдержала, то ли в самом деле стена. Белов не стал это выяснять. Он с размаху, не по-каратистски, а по-футбольному, залепил бугаю ногой по гениталиям. Тут же следом добавил коленом под ребра - сбил дыхание. Бугай сдал назад и сел на задницу. Можно было бы продол­жать в том же духе, но Белов не стал перегибать палку. Он не хотел сейчас осложнять и без того непростые отношения с Михаем Лупу.
Он помог подняться Феде и отряхнул с него пыль. Потом повернулся к громиле и указал на Федю.
- Этот парень - мой друг. Если у тебя еще будут к нему вопросы, то не теряй времени, об­ращайся сразу ко мне. И другим передай.
Громила с трудом поднялся и удалился с проклятьями и угрозами, но Белов больше не обращал на него внимания. Его больше интере­совало состояние Феди.
- Ты как, цел, непротивленец? Тогда поря­док. Я думал, он тебя как Тузик грелку порвет.
- Щас, размечтался, - проворчал Федя, ос­торожно касаясь кончиками пальцев фингала под глазом. - Насилие не лучший способ ре­шения проблем. Точнее - худший. А вот ее он чуть не разбил.
- Что, голову? - обеспокоился Белов.
Но Федя только рукой махнул. Лицо его озарила счастливая улыбка.
- Какую там голову! Хрен с ней. Бутылку чуть не разбил. Она у меня в кармане куртки была.
Пошли, оприходуем по-быстрому, пока и вправ­ду не разбилась.
Они взошли на холм, но не стали взбирать­ся на плиты, а легли рядом, между кустами в густой траве. Распили водку и стали греться на солнышке. Блаженство! Саше подумалось, что в этом, может быть, и есть смысл жизни? Сидеть вот так на припеке, в хорошем настро­ении, и просто существовать... Как трава и де­ревья...
- Слушай, - спросил он Федю, - а чего от тебя этот придурок хотел?
Федя замялся и ответил не сразу.
- Видишь ли, Серый, я нанес визит Лене. Хотел выяснить причину ее эмиграции, так сказать, - под воздействием водки лексикон Феди начал меняться буквально на глазах в сторону литературных изысков. - И надо же беде случиться, нарвался на самого Лупу. Этот люпус велел своему сатрапу, пардон, это его выражение, отмудохать меня так, чтобы я за­был дорогу к его дому. И только ваше, сударь, крайне своевременное вмешательство, - он уч­тиво кивнул Белову, - спасло меня от получе­ния тяжких и легких телесных повреждений.
Белов покачал головой.
- Спасибо тебе, конечно, за заботу, Федя, но если ты еще раз начнешь улаживать мои про­блемы, я тебя больше отмазывать не стану. Не обижайся, старина, но я уж как-нибудь сам раз­берусь. Договорились?
- Да ради бога! - Федя обиженно надулся.
Белов лег на спину и уставился в голубое не­бо, а Федя принялся разглядывать букашек в траве. «Вот взять инсектов, - думал он с умиле­нием, гоняя веточкой суетливых насекомых между травинками, - особенно муравьев и тер­митов: до чего же мудро устроены их сообщест­ва. Просто пример для подражания. Нацелены все на одно - продолжение рода и обеспечение идеальных условий для воспитания потомства. И больше никаких идей! И никаких револю­ций! Каждый знает свое место, не лезет на чу­жое. Вот где правильный коммунизм! Не то что у Даля - в словаре его, определение человечес­кого коммунизма: учение о праве каждого на чужую собственность... Это же повод для пер­манентной войны... С другой, стороны, и при капитализме война за собственность никогда не прекращается, только ведется по правилам...»
- Федя, оставь их в покое, - вырвал его из размышлений голос Белова, - пусть делают, что хотят.
Оказывается, тот перевернулся на живот и уже несколько минут с интересом наблюдал за манипуляциями Феди и ходом репрессий в травяном царстве.
За этим занятием их и застали Витек и док­тор Ватсон. Они подошли и расположились ря­дом на траве.
Витек по обыкновению был раздражен, доктор же, наоборот, почти счастлив. Видно, только недавно заправился очередной дозой своего варева.
- Отдыхаете? - с издевкой поинтересовался Витек. - А меня Степаныч в усмерть заго­нял. Три рейса сделали. Мне эти куры долбаные теперь по ночам сниться будут. А что это у тебя за бланш? - поинтересовался он, заметив фонарь у Феди под глазом.
- Это я ему подвесил, - проворчал Белов. -
За нарушение экологического равновесия.
- Не, а серьезно? - недобро прищурился
Витек.
Феде пришлось рассказать свою печальную историю еще раз. Витек внимательно выслу­шал и собрался идти к Михаю - разбираться.
- Отдыхай, - придержал его Белов, не пово­рачивая головы. - Силы тебе еще пригодятся.
Но Витька уже понесло.
- Да пошел ты! - заорал он на Белова. - Толстовец недоделанный! Ну, с этими понят­но, у них все в прошлом, - он махнул рукой на Федю и доктора. - Но ты-то нормальный му­жик. У тебя же где-то жена, дети остались...
- Сын, - сквозь зубы поправил Белов.
- Тем более, - продолжал кипятиться Ви­тек. - Мочкануть тебя кто-то пытался, значит, и проблемы нерешенные имеются. А ты одно знаешь - с утряни зенки залить и на солнышке пузо греть, да языки с Федюней чесать. С Лен­кой Меченой шашни закрутил от нефига де­лать. А ведь ты, поди, своей семье тоже нужен.
Белов ничего не ответил. Он опять перевер­нулся на спину и засмотрелся на белые облака, непрерывно мутировавшие в голубом высоком небе. Плывут они себе куда-то, и нет им дела до человеческих забот, как людям до забот насекомых. Но и они не свободны: летят, куда ветер дует. Есть вещи, на которые можно влиять, и вещи, на которые влиять нельзя.
- Что молчишь? - не отставал Витек. - Сказать нечего? Или западло с таким, как я, ба­зарить?
- Нет, - сказал очень серьезно Белов. - Ба­зарить мне с тобой не западло. И про семью свою я не забываю. Поэтому тут и торчу. Пото­му что самое большое, что я могу для них сде­лать, это умереть. Или считаться мертвым.
Витек помолчал, переваривая услышанное. Несмотря на молодость, а может, наоборот, благодаря ей, он относился к людям, которым все в жизни ясно, которые «знают, как надо», и поэтому считают, что людей - дураков бестол­ковых, - надо учить и учить.
- И что же ты, навсегда решил в бомжи за­писаться? - насмешливо спросил он. - А тот, кто тебя убить хотел, пусть жирует?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66