Оно усугубилось, когда мы проехали в глубь страны и посмотрели на Берлин.
Серая природа в это время года, какая-то придавленная тишина как нельзя лучше гармонируют с фашистским духом, дополняют его и делают более ощутимым... Было всего 9 вечера, но город спал. В окнах домов почти совершенно не было света, оживление на главных улицах было примерно такое же, как у нас на улице Горького в 3-4 часа ночи, никакого смеха, ни одного громкого разговора. Мне все время чудилось, что кто-то умер и жители Берлина находятся в глубоком трауре. Заметно бросается в глаза большое количество военных и почти полное отсутствие продовольственных магазинов. Несмотря на то, что мы шли по одному, между собой не разговаривали, за нами все время следил один тип в сером пальто, поэтому мы побоялись пойти в сторону от главной улицы».
Осуждая образ жизни фашистского Берлина, Янгель не замечает, что, приехав из Москвы начала 1938 года, они сами запуганы не меньше немцев. Им тоже не до смеха и громких разговоров. Почему они идут по одному и не разговаривают между собой? Чего они боятся, ведь их целая группа, а «тип в сером пальто» один?
«В Берлине, – пишет Янгель, – в витринах некоторых магазинов можно увидеть портреты Гинденбурга и Гитлера, причем у последнего вид отъявленного бандита и грабителя». Вспоминал ли он витрины московских магазинов? И не только витрины. Неужели не вспоминал, не сравнивал?
В США Янгель изучает опыт американских авиационников на заводах «Дуглас», «Волти», из Нью-Йорка летит в Калифорнию. Под крылом самолета в зыбком, молочном свете выплывали из ночи неведомые города. Он писал в Москву Ирине, не зная, что эти его слова через много лет станут обязательной принадлежностью всех биографических книг и очерков о нем: «Миллионы разбросанных на большой площади электрических лампочек производят впечатление звездного неба, и фантазия рисует картину, которой я очень увлекался раньше – полета в межпланетном пространстве».
Янгель – убежденный авиатор. Цитату из этого письма биографы Янгеля-ракетчика, думаю умышленно, не всегда приводят до конца: «Быстро мчащиеся автомобили, освещаемые прожекторами сзади идущих машин, как-то невольно наводят мысль на межпланетные корабли будущего. И лучи прожекторов кажутся следами этих кораблей в мировом пространстве. Нелепая фантазия, верно ведь? Но чего только не способна нарисовать фантазия, когда она выскакивает за рамки реально существующего...»
Янгель – не Цандер, он человек земной, и космический корабль для него в 1938 году, действительно, нелепая фантазия. Журналист Владимир Губарев цитирует Михаила Кузьмича: «В те годы я мечтал только о самолетах. Они казались совершенством». Ракеты его не интересуют, все его планы связаны с авиацией. В системе авиапрома Янгель остается вплоть до окончания войны. Так случилось, что со смертью Поликарпова в июне 1944 года в жизни Михаила Кузьмича начинается некий сбой. Янгель переходит в КБ Артема Ивановича Микояна, но не задерживается там. Потом работает у Мясищева и тоже не долго: КБ расформировали. Его назначают старшим инженером одного из отделов Министерства авиационной промышленности. Дела не идут, работой он тяготится, понимает, что чиновничья деятельность не для него, и в министерстве это тоже понимают. А ведь ему уже 37 лет, это не мальчик со студенческой скамьи, куда попало его не сунешь, ему дело нужно под его рост, а дела такого нет и ничего интересного не предвидится. В 1948 году Янгеля направляют на учебу в Академию авиапрома: пока он будет учиться, что-нибудь для него отыщется.
В академии он продолжает заниматься вопросами авиационными. Курсовая работа – тележка на рельсах для взлета тяжелых самолетов. Тема диплома тоже чисто авиационная: «Расчет крыла истребителя». В 1950 году, когда Янгель оканчивает академию, в стенах которой он, надо полагать, слышал и о Р-1, и о Р-2 – ведь они уже летали, – Михаил Кузьмич о ракетах опять-таки не помышлял, его личные планы по-прежнему связаны с авиацией.
Устинов, который все эти годы постоянно испытывал нехватку специалистов, забирает Янгеля в НИИ-88. 12 апреля – «гагаринский» день! – в трудовой книжке Михаила Козьмича появляется новая запись: «Принят на должность начальника отдела ОКБ...» Так Янгель стал заведовать отделом систем управления в ОКБ Королева.
Почему системы управления? Ведь Янгель никогда ими не занимался, был чистым конструктором? Отдел работал хоть и не плохо, но как-то не дружно. Внутри его постоянно возникали какие-то «партии», группки, претендующие на лидерство, много было пустопорожних споров, в которые изо всех сил старались втянуть Чертока, и была надежда, что новый, да к тому же плохо разбирающийся в деле начальник, сможет оказаться «над схваткой» и оздоровить обстановку. Кроме того, новым назначением Устинов надеялся прикрыть Чертока.
Как раз в это время Сталин приступает к осуществлению своей последней, по счастью, незавершенной репрессивной акции. Говорить о троцкистах или зиновьевцах теперь, после войны, вроде бы смешно, и новым жупелом становится мировой сионизм. По всей стране покатилась мутная волна антисемитизма.
Устинов никогда особенно не интересовался национальностью своих подчиненных. Главное, – как человек работает. Среди вооруженцев было немало евреев – крепких специалистов, с которыми Устинов проработал всю войну и которым он всегда доверял. Но теперь даже ему не удалось уберечь своего любимца – Льва Робертовича Гонора, Героя Социалистического Труда, настоящего генерала тыла. Гонор был снят с поста начальника НИИ-88 и арестован. Правда, вскоре его освободили. Верный сталинец, Устинов обвинял во всем Берия, который стремился погубить кадры, с таким трудом выпестованные Дмитрием Федоровичем, и как мог защищал своих людей. Однажды среди ночи он позвонил Рязанскому:
– Михаил Сергеевич, разбудил?
Рязанский не сразу сообразил, кто с ним говорит.
– Выйди через полчасика, – надо пройтись, – продолжал Устинов.
Вот тут Михаил Сергеевич сразу проснулся: если министр зовет тебя погулять среди ночи, значит что-то серьезное. Быстро оделся, вышел на улицу. Вскоре подъехала машина Устинова. Улица была пустынна. Прошли метров сто.
– Ни о чем не спрашивай. Завтра отправишь Евгения в командировку. Не тяни, оформи все быстро, и с утра пусть уезжает.
Евгений Яковлевич Богуславский был заместителем Рязанского, в командировки ездил часто, но все командировочные дела решали они всегда сами, без вмешательства министра.
– Куда ему ехать? Зачем? – оторопело спросил Рязанский.
– Миша! Куда угодно!
Только теперь Михаил Сергеевич все понял...
Такая же угроза, как над Богуславским у Рязанского, нависла над Чертоком у Королева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390
Серая природа в это время года, какая-то придавленная тишина как нельзя лучше гармонируют с фашистским духом, дополняют его и делают более ощутимым... Было всего 9 вечера, но город спал. В окнах домов почти совершенно не было света, оживление на главных улицах было примерно такое же, как у нас на улице Горького в 3-4 часа ночи, никакого смеха, ни одного громкого разговора. Мне все время чудилось, что кто-то умер и жители Берлина находятся в глубоком трауре. Заметно бросается в глаза большое количество военных и почти полное отсутствие продовольственных магазинов. Несмотря на то, что мы шли по одному, между собой не разговаривали, за нами все время следил один тип в сером пальто, поэтому мы побоялись пойти в сторону от главной улицы».
Осуждая образ жизни фашистского Берлина, Янгель не замечает, что, приехав из Москвы начала 1938 года, они сами запуганы не меньше немцев. Им тоже не до смеха и громких разговоров. Почему они идут по одному и не разговаривают между собой? Чего они боятся, ведь их целая группа, а «тип в сером пальто» один?
«В Берлине, – пишет Янгель, – в витринах некоторых магазинов можно увидеть портреты Гинденбурга и Гитлера, причем у последнего вид отъявленного бандита и грабителя». Вспоминал ли он витрины московских магазинов? И не только витрины. Неужели не вспоминал, не сравнивал?
В США Янгель изучает опыт американских авиационников на заводах «Дуглас», «Волти», из Нью-Йорка летит в Калифорнию. Под крылом самолета в зыбком, молочном свете выплывали из ночи неведомые города. Он писал в Москву Ирине, не зная, что эти его слова через много лет станут обязательной принадлежностью всех биографических книг и очерков о нем: «Миллионы разбросанных на большой площади электрических лампочек производят впечатление звездного неба, и фантазия рисует картину, которой я очень увлекался раньше – полета в межпланетном пространстве».
Янгель – убежденный авиатор. Цитату из этого письма биографы Янгеля-ракетчика, думаю умышленно, не всегда приводят до конца: «Быстро мчащиеся автомобили, освещаемые прожекторами сзади идущих машин, как-то невольно наводят мысль на межпланетные корабли будущего. И лучи прожекторов кажутся следами этих кораблей в мировом пространстве. Нелепая фантазия, верно ведь? Но чего только не способна нарисовать фантазия, когда она выскакивает за рамки реально существующего...»
Янгель – не Цандер, он человек земной, и космический корабль для него в 1938 году, действительно, нелепая фантазия. Журналист Владимир Губарев цитирует Михаила Кузьмича: «В те годы я мечтал только о самолетах. Они казались совершенством». Ракеты его не интересуют, все его планы связаны с авиацией. В системе авиапрома Янгель остается вплоть до окончания войны. Так случилось, что со смертью Поликарпова в июне 1944 года в жизни Михаила Кузьмича начинается некий сбой. Янгель переходит в КБ Артема Ивановича Микояна, но не задерживается там. Потом работает у Мясищева и тоже не долго: КБ расформировали. Его назначают старшим инженером одного из отделов Министерства авиационной промышленности. Дела не идут, работой он тяготится, понимает, что чиновничья деятельность не для него, и в министерстве это тоже понимают. А ведь ему уже 37 лет, это не мальчик со студенческой скамьи, куда попало его не сунешь, ему дело нужно под его рост, а дела такого нет и ничего интересного не предвидится. В 1948 году Янгеля направляют на учебу в Академию авиапрома: пока он будет учиться, что-нибудь для него отыщется.
В академии он продолжает заниматься вопросами авиационными. Курсовая работа – тележка на рельсах для взлета тяжелых самолетов. Тема диплома тоже чисто авиационная: «Расчет крыла истребителя». В 1950 году, когда Янгель оканчивает академию, в стенах которой он, надо полагать, слышал и о Р-1, и о Р-2 – ведь они уже летали, – Михаил Кузьмич о ракетах опять-таки не помышлял, его личные планы по-прежнему связаны с авиацией.
Устинов, который все эти годы постоянно испытывал нехватку специалистов, забирает Янгеля в НИИ-88. 12 апреля – «гагаринский» день! – в трудовой книжке Михаила Козьмича появляется новая запись: «Принят на должность начальника отдела ОКБ...» Так Янгель стал заведовать отделом систем управления в ОКБ Королева.
Почему системы управления? Ведь Янгель никогда ими не занимался, был чистым конструктором? Отдел работал хоть и не плохо, но как-то не дружно. Внутри его постоянно возникали какие-то «партии», группки, претендующие на лидерство, много было пустопорожних споров, в которые изо всех сил старались втянуть Чертока, и была надежда, что новый, да к тому же плохо разбирающийся в деле начальник, сможет оказаться «над схваткой» и оздоровить обстановку. Кроме того, новым назначением Устинов надеялся прикрыть Чертока.
Как раз в это время Сталин приступает к осуществлению своей последней, по счастью, незавершенной репрессивной акции. Говорить о троцкистах или зиновьевцах теперь, после войны, вроде бы смешно, и новым жупелом становится мировой сионизм. По всей стране покатилась мутная волна антисемитизма.
Устинов никогда особенно не интересовался национальностью своих подчиненных. Главное, – как человек работает. Среди вооруженцев было немало евреев – крепких специалистов, с которыми Устинов проработал всю войну и которым он всегда доверял. Но теперь даже ему не удалось уберечь своего любимца – Льва Робертовича Гонора, Героя Социалистического Труда, настоящего генерала тыла. Гонор был снят с поста начальника НИИ-88 и арестован. Правда, вскоре его освободили. Верный сталинец, Устинов обвинял во всем Берия, который стремился погубить кадры, с таким трудом выпестованные Дмитрием Федоровичем, и как мог защищал своих людей. Однажды среди ночи он позвонил Рязанскому:
– Михаил Сергеевич, разбудил?
Рязанский не сразу сообразил, кто с ним говорит.
– Выйди через полчасика, – надо пройтись, – продолжал Устинов.
Вот тут Михаил Сергеевич сразу проснулся: если министр зовет тебя погулять среди ночи, значит что-то серьезное. Быстро оделся, вышел на улицу. Вскоре подъехала машина Устинова. Улица была пустынна. Прошли метров сто.
– Ни о чем не спрашивай. Завтра отправишь Евгения в командировку. Не тяни, оформи все быстро, и с утра пусть уезжает.
Евгений Яковлевич Богуславский был заместителем Рязанского, в командировки ездил часто, но все командировочные дела решали они всегда сами, без вмешательства министра.
– Куда ему ехать? Зачем? – оторопело спросил Рязанский.
– Миша! Куда угодно!
Только теперь Михаил Сергеевич все понял...
Такая же угроза, как над Богуславским у Рязанского, нависла над Чертоком у Королева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390