Немного спустя он услышал громкий крик: «Вот вы где, ангелочки!» – и многозначительное шлепанье веревкой по спине. Не успел он закончить «Отче наш», как из-за кустов появились беглецы. Брат Макарий с победоносным видом вел Касю за передник.
– Как же это ты, девка, позволила пренебречь ученым спором? – укоризненно спросил францисканец.
– А вот этот мой подлый товарищ собирался углубить установленное святым Фомой Аквинским понятие центра и стать в этом отношении умнее нас, да, к счастью, я помешал этому процессу познания. Однако я должен признать, что эта Кася с милыми ямочками на Щечках оказалась неплохим философом, поскольку в такой короткий срок ввела его в курс науки. Хорошо, что наш народ имеет такое стремление к знанию, но плохо то, что сразу рвется к практике, не познакомившись вначале с теоретическими основами.
– Я на тебя сердита, отец мой, – сказала девица, надувшись и бросая при этом многообещающие взгляды эконому.
– На меня, Кася? – всплеснул руками брат Макарий. – Да разве твой избранник в состоянии оценить столь мудрую философскую систему?
Кася топнула ногой.
–. А я все-таки сержусь на тебя.
– Почему же?
– Ты сам – невежда, которому, кроме пустой болтовни, ничего не надо, а другому, алчущему света, не позволяешь прозреть.
– Так нельзя говорить, – серьезно заявил францисканец. – Наше положение позволяет воспринимать всяческие познания в целях дальнейшего совершенствования. А другим это кружит голову, и они, попробовав сладкого вина философии, не захотят никакой другой деятельности. Поэтому я забираю тебя, Кася, с собой, а отец с приятелем пойдут своим путем и будут продолжать жизнь, достойную подражания.
Брат Макарий погрозил за спиной Каси кулаком эконому и состроил такую мину, что тот, вытаращив глаза, стоял как столб.
– Ну, пора в путь-дорогу, – закончил свою речь францисканец. – Ты, отче, куда теперь направишься?
Квестарь подпоясался веревкой, пренебрежительно толкнул ногой пустой бочонок и велел эконому седлать коня.
– Я пойду в противоположную сторону, – ответил он. – Мне было очень приятно встретить монаха столь умного, что просто удивительно: ведь не будь на тебе рясы, я подумал бы, что имею дело с каким-либо знаменитым профессором Краковской академии.
– Мы расстаемся, а так как страна наша обширна и мы, вероятно, не скоро встретимся, я могу открыть тебе одну тайну. Ты правильно подметил, что для монаха я' слишком хорошо образован, поэтому я расскажу тебе то, чего другие знать не должны. Я квестарь одного монастыря. Однако мне стало известно, что в этой округе я в своей квестарской одежде ничего не добьюсь потому, что тут подвизается ловкач из ловкачей, который ободрал всех до нитки, и при одном виде серой рясы люди закрывают двери на засовы и превращают дома в неприступные крепости. Поэтому я надел рясу францисканца – этот орден здесь мало известен, – чтобы хитростью содействовать распространению добродетели милосердия. А поскольку ты, отец мой, будучи уверен в своих квестарских способностях, направляешься именно в ту сторону, предостерегаю тебя, что этот путь ты избрал напрасно. Нашелся квестарь поумнее нас, большой мастер пить вино, пиво да мед. Я тебе это говорю по дружбе, которую ты завоевал у меня.
Брат Макарий, приложив руку к груди, почтительно поклонился.
– И ты, брат, пришелся мне по сердцу.
Они упали друг другу в объятия. Кася, увидев это, вмиг последовала их примеру и очутилась в объятиях эконома.
– Расскажу тебе, брат мой, еще одну вещь. От умных людей я слышал, что в Тенчинском замке иезуиты такие странные штучки вытворяют с пани Фирлеевой. Я хочу сорвать их замыслы, подстроить им одну штуку. Но это вторая тайна, ты больше никому о ней не говори, потому что отцам-иезуитам каждый охотно подложил бы свинью, и меня могут опередить. А я задумал неплохое дело, но подробности рассказывать еще нельзя.
– Первый раз слышу об этом, – удивился брат Макарий, – правда, я здешних мест почти не знаю, и это обстоятельство как-то прошло мимо моего внимания. Желаю тебе успешно осуществить задуманное, потому что нет ничего приятнее видеть дурацкое выражение на лице иезуита, который попал впросак. Я готов прочитать несколько лишних молитв за успех такого дела.
– Небеса воздадут тебе за это; там по горло сыты жульническими проделками отцов-иезуитов, пачкающих наше доброе имя.
– Ну, прощай, брат!
– Прощай! Пусть на пути твоем не будет камней и ухабов.
Квестари еще раз упали в объятия друг друга и нежно расцеловались.
– Ну, Кася, раз мы так приятно начали наш tri-vium, будем продвигаться вперед в науке. В ветхом завете Экклезиаст говорит, что всему свое время: и объятиям, и расставанию. Разве я не молод и мое время не пришло? – сказал францисканец.
Кася привела в порядок платье, съехавшее с плеч, потрепала эконома по щеке и не без сожаления сказала:
– Все хорошее скоро кончается. Жаль, что я не повстречала тебя раньше преподобного отца-францисканца. Теперь, однако, я должна получить то, что он мне обещал.
– Постой, постой, Касенька, – воскликнул брат Макарий, – наконец-то я вспомнил, где я тебя видел, душенька моя!
– И я тебя хорошо помню. Ты – та самая бездонная бочка, пугало моего отца, уважаемого корчмаря Матеуша.
– Вот это я и хотел сказать, ловкая девица; предвижу, что ты далеко пойдешь.
– Ну, вы не особенно нежничайте, а то у меня слезы текут в три ручья, как на страстную неделю. А мы должны избегать печали, ибо она не украшает нас. Ну, а теперь – в путь, – проговорил францисканец.
– Прощайте, – помахала рукой Кася и послала воздушный поцелуй эконому, который заговорщически подмигнул ей и лихо подкрутил ус.
Итак, они разошлись в разные стороны. Пройдя несколько десятков шагов, брат Макарий оглянулся, но уже не увидел на дороге ни францисканца, ни Каси. Они, вероятно, опять скрылись в кустах, чтобы погрузиться в изучение природы.
– Ну и девка, – вздохнул умильно эконом, – кровь с молоком.
– Вот видишь, болван, теперь тебе будет легче на суку болтаться.
Квестарь влез на коня, потому что дорога была разбита и приходилось идти по щиколотку в пыли. Они продвигались не спеша, понемногу начало припекать солнце, и жара так донимала их, что они очень скоро устали.
В полдень квестарь выбрал липу поразвесистее, и под ее ветвями они устроили привал. Гудели пчелы, с лугов доносился медвяный запах нагретых солнцем цветов и трав. Брат Макарий растянулся под деревом и, заложив руки за голову, уснул. Время от времени он сгонял с лица докучавших ему оводов и сердито ворчал, посылая эти божьи создания ко всем чертям. А эконом никак не мог забыть Каси. Он то и дело вскакивал, всматривался вдаль и так громко стонал, что квестарь, которому эконом мешал спать, выругал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Как же это ты, девка, позволила пренебречь ученым спором? – укоризненно спросил францисканец.
– А вот этот мой подлый товарищ собирался углубить установленное святым Фомой Аквинским понятие центра и стать в этом отношении умнее нас, да, к счастью, я помешал этому процессу познания. Однако я должен признать, что эта Кася с милыми ямочками на Щечках оказалась неплохим философом, поскольку в такой короткий срок ввела его в курс науки. Хорошо, что наш народ имеет такое стремление к знанию, но плохо то, что сразу рвется к практике, не познакомившись вначале с теоретическими основами.
– Я на тебя сердита, отец мой, – сказала девица, надувшись и бросая при этом многообещающие взгляды эконому.
– На меня, Кася? – всплеснул руками брат Макарий. – Да разве твой избранник в состоянии оценить столь мудрую философскую систему?
Кася топнула ногой.
–. А я все-таки сержусь на тебя.
– Почему же?
– Ты сам – невежда, которому, кроме пустой болтовни, ничего не надо, а другому, алчущему света, не позволяешь прозреть.
– Так нельзя говорить, – серьезно заявил францисканец. – Наше положение позволяет воспринимать всяческие познания в целях дальнейшего совершенствования. А другим это кружит голову, и они, попробовав сладкого вина философии, не захотят никакой другой деятельности. Поэтому я забираю тебя, Кася, с собой, а отец с приятелем пойдут своим путем и будут продолжать жизнь, достойную подражания.
Брат Макарий погрозил за спиной Каси кулаком эконому и состроил такую мину, что тот, вытаращив глаза, стоял как столб.
– Ну, пора в путь-дорогу, – закончил свою речь францисканец. – Ты, отче, куда теперь направишься?
Квестарь подпоясался веревкой, пренебрежительно толкнул ногой пустой бочонок и велел эконому седлать коня.
– Я пойду в противоположную сторону, – ответил он. – Мне было очень приятно встретить монаха столь умного, что просто удивительно: ведь не будь на тебе рясы, я подумал бы, что имею дело с каким-либо знаменитым профессором Краковской академии.
– Мы расстаемся, а так как страна наша обширна и мы, вероятно, не скоро встретимся, я могу открыть тебе одну тайну. Ты правильно подметил, что для монаха я' слишком хорошо образован, поэтому я расскажу тебе то, чего другие знать не должны. Я квестарь одного монастыря. Однако мне стало известно, что в этой округе я в своей квестарской одежде ничего не добьюсь потому, что тут подвизается ловкач из ловкачей, который ободрал всех до нитки, и при одном виде серой рясы люди закрывают двери на засовы и превращают дома в неприступные крепости. Поэтому я надел рясу францисканца – этот орден здесь мало известен, – чтобы хитростью содействовать распространению добродетели милосердия. А поскольку ты, отец мой, будучи уверен в своих квестарских способностях, направляешься именно в ту сторону, предостерегаю тебя, что этот путь ты избрал напрасно. Нашелся квестарь поумнее нас, большой мастер пить вино, пиво да мед. Я тебе это говорю по дружбе, которую ты завоевал у меня.
Брат Макарий, приложив руку к груди, почтительно поклонился.
– И ты, брат, пришелся мне по сердцу.
Они упали друг другу в объятия. Кася, увидев это, вмиг последовала их примеру и очутилась в объятиях эконома.
– Расскажу тебе, брат мой, еще одну вещь. От умных людей я слышал, что в Тенчинском замке иезуиты такие странные штучки вытворяют с пани Фирлеевой. Я хочу сорвать их замыслы, подстроить им одну штуку. Но это вторая тайна, ты больше никому о ней не говори, потому что отцам-иезуитам каждый охотно подложил бы свинью, и меня могут опередить. А я задумал неплохое дело, но подробности рассказывать еще нельзя.
– Первый раз слышу об этом, – удивился брат Макарий, – правда, я здешних мест почти не знаю, и это обстоятельство как-то прошло мимо моего внимания. Желаю тебе успешно осуществить задуманное, потому что нет ничего приятнее видеть дурацкое выражение на лице иезуита, который попал впросак. Я готов прочитать несколько лишних молитв за успех такого дела.
– Небеса воздадут тебе за это; там по горло сыты жульническими проделками отцов-иезуитов, пачкающих наше доброе имя.
– Ну, прощай, брат!
– Прощай! Пусть на пути твоем не будет камней и ухабов.
Квестари еще раз упали в объятия друг друга и нежно расцеловались.
– Ну, Кася, раз мы так приятно начали наш tri-vium, будем продвигаться вперед в науке. В ветхом завете Экклезиаст говорит, что всему свое время: и объятиям, и расставанию. Разве я не молод и мое время не пришло? – сказал францисканец.
Кася привела в порядок платье, съехавшее с плеч, потрепала эконома по щеке и не без сожаления сказала:
– Все хорошее скоро кончается. Жаль, что я не повстречала тебя раньше преподобного отца-францисканца. Теперь, однако, я должна получить то, что он мне обещал.
– Постой, постой, Касенька, – воскликнул брат Макарий, – наконец-то я вспомнил, где я тебя видел, душенька моя!
– И я тебя хорошо помню. Ты – та самая бездонная бочка, пугало моего отца, уважаемого корчмаря Матеуша.
– Вот это я и хотел сказать, ловкая девица; предвижу, что ты далеко пойдешь.
– Ну, вы не особенно нежничайте, а то у меня слезы текут в три ручья, как на страстную неделю. А мы должны избегать печали, ибо она не украшает нас. Ну, а теперь – в путь, – проговорил францисканец.
– Прощайте, – помахала рукой Кася и послала воздушный поцелуй эконому, который заговорщически подмигнул ей и лихо подкрутил ус.
Итак, они разошлись в разные стороны. Пройдя несколько десятков шагов, брат Макарий оглянулся, но уже не увидел на дороге ни францисканца, ни Каси. Они, вероятно, опять скрылись в кустах, чтобы погрузиться в изучение природы.
– Ну и девка, – вздохнул умильно эконом, – кровь с молоком.
– Вот видишь, болван, теперь тебе будет легче на суку болтаться.
Квестарь влез на коня, потому что дорога была разбита и приходилось идти по щиколотку в пыли. Они продвигались не спеша, понемногу начало припекать солнце, и жара так донимала их, что они очень скоро устали.
В полдень квестарь выбрал липу поразвесистее, и под ее ветвями они устроили привал. Гудели пчелы, с лугов доносился медвяный запах нагретых солнцем цветов и трав. Брат Макарий растянулся под деревом и, заложив руки за голову, уснул. Время от времени он сгонял с лица докучавших ему оводов и сердито ворчал, посылая эти божьи создания ко всем чертям. А эконом никак не мог забыть Каси. Он то и дело вскакивал, всматривался вдаль и так громко стонал, что квестарь, которому эконом мешал спать, выругал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71