– Святой Петр! – пронеслось по комнате.
Блаженный Станислав Костка выпустил руку старой вдовы и последовал примеру своего товарища. Вслед за небожителями все преклонили колени. Прислуга, столпившаяся в углу зала, пала ниц. А святой Петр, сделав шаг вперед, загремел басом:
– До каких же пор вы намерены развлекаться здесь, святые юноши? Я открыл небесные врата и жду вас, как дурак, а вы тут танцульки устраиваете? Меня, старика, оставили на небесном сквозняке, а в это время всякие бродяги в небеса лезут. Марш сейчас же на небо и оставайтесь там навечно. Марш, говорю вам, молодчики! – и, вытянув руку, он указал на дверь.
Отцы-иезуиты позеленели. С пани Фирлеевой, наверное, случился бы удар, если бы не холодный пол, которого она касалась лбом.
– Пан! – воскликнул, щелкая зубами, блаженный Станислав Костка. – Пан!…
– Никакой я тебе не пан, мошенник, злоупотребивший небесным доверием. А ну, марш на небо!
– Святой Петр, прости!
– Я тебя прощу, собачий сын!
Святой Петр подскочил к юноше и начал его колотить ключами по голове, по спине и пониже спины.
– Вот тебе бездельник! Вставай и иди за мной!
Святой юноша, уклоняясь от ударов, ухватился за рясу апостола.
– О святой Петр, никуда я не пойду, я вовсе не святой, это они меня подговорили прийти сюда. Мне еще рано на небо. Смилуйся, святой Петр, надо мной несчастным!
– Ты хоть в глаза-то мне не лги: я хорошо тебя знаю. Стыдно, святой человек, а отказываешься возвращаться на небо. Позор, и слушать этого не желаю.
И он так огрел юнца ключом пониже спины, что тот взвыл от боли и стал еще громче причитать:
– Я вовсе не Станислав Костка, я послушник монастыря святого Мартина.
– Что такое? – притворно удивился святой Петр. – Ты не святой? Ну-ка, объясни, да как следует.
– Меня, – расплакался послушник, как дитя, – отцы-иезуиты уговорили приехать сюда, чтобы разыграть чудо перед госпожой этого замка. Отец Игнатий привез меня из Кракова.
– Отец Игнатий? – удивился святой Петр. – Это кто?
Юноша указал на отца Игнатия, который закрыл лицо руками, не смея поднять глаз.
– Это ты, паскудный чудотворец?
Святой Петр погрозил ему пальцем.
– Ну-ка, почтенный монах, давай побеседуем. А ты, – тут святой Петр повернулся к блаженному Алоизию Гонзаго, – ты возвращайся со мной.
Юнец, побелев, как полотно, в отчаянии вырвал у себя на голове Клок волос.
– Свя… свя… той… Петр… я… я…
– Что этот щенок скулит? – строго спросил апостол.
– Я… я… я…
– Да он, святой Петр, тоже не святой. Он, как и я, – послушник, – услужливо пропел бывший блаженный Станислав.
– Ах, и ты тоже? Ну, ладно! – и святой Петр огрел его ключом по спине. – Вот как вы меня обманывали! Я насквозь промерз у врат райских, а вы дурачков разыгрываете! *
– Я… я… я…
– Поякай мне еще, так я с тебя шкуру спущу!
Послушники били себя в грудь.
– Мы не святые, мы послушники из монастыря святого Мартина. Он – Стасек, а я – Юзек. Нас уговорили изображать перед госпожей этого замка святых юношей:
– Э-т-т-о п-п-правда, – с трудом выдавил из себя заика.
– Ну раз так, то и я расскажу кое-что интересное. Отец Игнатий, это правда, что они говорят?
Монах трясся, как в лихорадке, и молчал, боясь проронить хоть слово.
– Ты смотри, а то я тебя живо на небо заберу. Всех вас, отцы, захвачу с собой на вечные муки.
Тут отец Бертольд закричал на отца Игнатия:
– Ну, говори, а то мне совсем не хочется на тот свет попасть!
– Говори, говори, – испуганно забормотали монахи.
– Правда, – тихо ответил отец Игнатий.
Пани Фирлеева, пристально смотревшая на него, вскрикнула. Святой Петр подошел к ней и поднял ее с коленей. Когда она, опустив взор, встала перед ним, апостол Петр начал речь:
– Раз ты больше не блаженный Станислав Костка, а ты, гнусный заика, – не блаженный Алоизий Гонзаго, то и я больше не святой Петр. Теперь я расскажу ясновельможной пани, кто я и почему выдал себя за святого Петра. Я – квестарь, служу монастырю кармелитов, зовут меня брат Макарий, – тут он распахнул голубую рясу и показал холщовую рубаху, – ловкостью и хитростью проник в этот замок. Я узнал, что за фокусы отцы-иезуиты выделывают перед ясновельможной пани, видел, что они злоупотребляют не только ее добротой, но и вводят в соблазн фальшивыми чудесами.
Иезуиты подняли крик, слышны были их стоны и скрежет зубов. Брат Макарий продолжал:
– Далеко за пределы замка разнесся слух о том, что они обманывают ясновельможную пани, и все смеются над этим. Теперь я ухожу и предоставляю ясновельможной пани поступить так, как ей заблагорассудится. А вас всех беру в свидетели бесчинств отцов-иезуитов.
Квестарь галантно отвесил поклон пани Фирлеевой и бросил отцу Игнатию под ноги железные ключи. Он уже собрался уходить, но тут старая вдова остановила его.
– Останься, отец мой, – сказала она со слезами в голосе. – Останься, ты открыл мне глаза на поступки этих монахов.
– Пани, – возразил квестарь, – это был мой долг. Мой орден славится своей честностью.
Иезуиты заволновались и начали перешептываться. Отец Бертольд, сложив руки на груди, подошел к пани Фирлеевой.
– Ясновельможная пани, этот мирянин грешит…
Старая вдова вспылила.
– Убирайтесь с глаз моих, лжецы! – указала она на дверь. – Чтобы сей же ночью тут никого из вас не было!
Отец Игнатий упал ей в ноги.
– Прости, ясновельможная пани, мы полностью искупим это преступление.
Пани Фирлеева гордо подняла голову.
– Почтенный управитель, проследи, чтобы моя воля была выполнена.
Управитель, стоя навытяжку, загремел доспехами.
– Эй, – крикнул он слугам, – взять их!
Но отцы-иезуиты не стали ждать, пока за них возьмутся слуги. Они поспешили скрыться, чтобы не попасть в руки дворни. Несолоно хлебавши, они бросились в дверь и затопали по галерее. Управитель вышел за ними и, проходя мимо квестаря, с улыбкой бросил ему:
– Неплохо сделано.
Дамы, сбившись в кучку, как голуби на крыше, с любопытством рассматривали брата Макария. А тот не сводил глаз со столов и причмокивал, не в силах бороться с голодом. Дамы наперебой начали приглашать его к столу. Они ухаживали за братом Макарием, подавали все, что ему хотелось и что ему нравилось.
– Вот это, – показывал квестарь на оленью ножку. – А теперь пожалуй, я попробую вот то, – и он указывал пальцем на щуку в тесте с миндалем и изюмом.
Пани Фирлеева плакала. Уронив голову на руки, она содрогалась от боли, огорчения и обмана. Все придворные были опечалены и подавлены.
Браг Макарий, поглощая пищу, не переставал говорить:
– Вы предавались гнусным делам. Святым на небе не давали покоя.
Дамы со стыда прикусывали губки и, чтобы поскорей загладить свою вину, ухаживали наперебой за квестарем. Одна подкладывала ему самые вкусные кусочки, другая подливала в бокал, следя, чтобы тот не оставался пустым, третья угощала заморскими фруктами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71