Стало шумно: раздалось покашливание, послышалось шарканье ног. Присутствующие построились в пары согласно званию и знатности и, предводительствуемые старой вдовой, покинули дом молитвы. Они в тишине прошли рыцарский зал, заполненный латами и шлемами, добытыми в походах против татар, крестоносцев, турок и других врагов христианства и Речи Посполитой. В соседней, столь же обширной, комнате столы гнулись от серебряных сервизов и бокалов. Отцы-иезуиты уселись вперемежку с придворными дамами, причем каждый выбирал себе место так, чтобы по обеим сторонам у него сидели наиболее приятные ему дамочки, да и с дамой напротив можно было бы перемигнуться. Пани Фирлеева села на почетное место, кресла справа и слева от нее оставались незанятыми в ожидании еще не прибывших гостей. Отец Игнатий прочел краткую молитву перед вкушением даров божьих. Все истово перекрестились и сидели в молчании.
Вдруг от часовни донесся звук колокольчика, послышалось пение иезуитов, зазвучала сладостная, неземная музыка. Пани Фирлеева, охваченная волнением, тяжело дышала. Капли пота выступили у нее на висках, она опустила голову. Так же поступили и все остальные. А пение все приближалось, становилось громче и громче. Наконец в дверях показалась процессия. Под бархатным балдахином, который несли иезуиты, шли с невинными улыбками на лицах двое юношей в длинных голубых рясах, с высоко подбритыми волосами, скромные, полные сердечной доброты во взорах. Хор отцов-иезуитов звучал все громче и торжественнее.
Толстый монах, первая персона среди иезуитов и главный церемониймейстер замка, громко провозгласил; – Небо вновь услышало наши горячие мольбы, и вот, дорогая наша госпожа и всемилостивейшая благодетельница ордена святого Игнатия Лойолы, ты удостоена благодати посещения святыми юношами, к которым ты питаешь возвышенные чувства и особое благоговение. Мы радуемся этому посещению; оно является наглядным свидетельством того, что орден иезуитов пользуется столь большим признанием и надлежащим уважением на небесах.
Пани Фирлеева разрыдалась от восторга, дамы из ее свиты не смели поднять глаз. Мужчины находились в страшном волнении.
Балдахин отнесли в угол, а юношей подвели к столу. Когда они проходило мимо сидевших за столами, те медленно и робко поднимали головы, провожая небожителей нежными приветливыми взглядами, пока юноши не уселись по правую и левую руку старой вдовы. Пани Фирлеева благоговейно поцеловала святым руки и стала прислуживать, исполняя все их желания.
Первый бокал был выпит во славу божию, но предварительно по обычаю сплеснули немного вина на Пол – во славу веры христианской. Ясько, распоряжавшийся прислугой, жестами приказал подавать кушанья. Чего тут только не было! На стол одно за другим подавали огромные блюда и кувшины с запотевшими боками. Слуги, освободившись от груза, бежали к буфету, хватали посуду и минуту спустя возвращались с новыми блюдами.
Юношам подавали особо изысканные кушанья, чтобы не оскорблять небо слишком грубой пищей. А небожители, совершив дальний путь, нагуляли, надо сказать, неплохой аппетит. Просто удивительно было, откуда в этих тщедушных телах берется место, куда легко можно упрятать целого вола, да и еще что-нибудь в придачу. А святые тащили на свои тарелки куски, так скромно потупив глаза и с такой ангельской улыбкой, что вызывали восхищение пани Фирлеевой и ее свиты.
Беседа, завязавшаяся вскоре за столом, часто прерывалась тостами. Управитель любил крепкие напитки, от которых шумело в голове, и все время изыскивал любой повод, чтобы выпить. Пили за здоровье юношей вместе и за каждого в отдельности, потом за всех святых, за предков пани Тенчинской, за ее придворных дам, отличавшихся особой набожностью. Замок славился умелыми виноделами и богатыми погребами, изобиловавшими разнообразными напитками, поэтому ликеры, наливки, настойки и заморские вина лились рекой из жбанов в желудки и заедались острыми и жирными закусками. Волшебное состояние понемногу охватывало всех, языки начали развязываться, и неловкость, вызванная прибытием небожителей, полностью рассеялась.
Даже пани Фирлеева осушила рюмочку за здоровье блаженного Станислава Костки, сидевшего от нее по правую руку, и блаженного Алоизия Гонзаги, сидевшего по левую руку. Когда у владелицы замка зашумело в голове, она, сложив молитвенно руки, обратилась к блаженному Станиславу Костке:
– Святой юноша, сокровище мыслей моих, скажи мне, счастлив ли на небе муж мой Миколай, воевода краковский?
Юноша, уплетавший за обе щеки жаркое, проглотил кусок и заверил:
– Счастлив, пани.
– А отец мой, Анджей, воевода краковский?
– И он, пани, счастлив также.
– Знают ли они, что я молюсь за них ежедневно?
– Знают, пани, и просят не забывать их.
– Слава, слава небесам!
Пани Фирлеева радостно взвизгнула и захлопала в ладоши.
. – Жаль, что у меня нет больше близких родственников, которые отошли к жизни вечной, а то я и за них стала бы горячо молиться, и они получили бы спасенье.
Блаженный Станислав Костка воздел руки к небесам.
– Молись, молись, пани, небо довольно твоими жертвами.
– Благодарю тебя, святой юноша, краса и гордость польской молодежи. Я и впредь буду продолжать свои духовные труды.
Управитель, будучи человеком любопытным, наклонился и спросил у блаженного Алоизия Гонзаги:
– Скажи, пожалуйста, блаженный Алоизий, почему ты так же хорошо говоришь по-польски, как и я?
Юноша залился краской и что-то пробормотал под нос. Управитель наклонился к нему еще ближе.
– Ничего не слышу, а хотелось бы узнать.
Но отец Игнатий был настороже и, улыбаясь, ответил за юношу, который внезапно принял важный вид и больше не вымолвил ни слова:
– Наш гость, конечно, происходит из Италии, но для святых не составляет никакого труда говорить на чужеземных языках. Как апостолы во время оно заговорили под влиянием духа святого на разных языках, так и эти святые с помощью его силы могут выражать свои мысли на том языке, на каком им заблагорассудится.
Небожитель поспешно подтвердил мнение отца Игнатия и уже с большей уверенностью осушил бокал, который старая вдова наполнила ему перед этим.
Управитель, желая сделать гостю приятное, предложил:
– У нас тут есть один итальянец, человек он, правда, незнатный, но ты, блаженный Алоизий, можешь поговорить с ним в любое время, чтобы насладиться родным языком.
Блаженный Алоизий вытаращил глаза, съежился в кресле и пробормотал что-то невразумительное.
– Ясько! – закричал управитель, – Ясько! Живо давай сюда того самого, из Италии!
– Нет! – закричал отец Игнатий. – Как может святой разговаривать с низким человеком, слугой, да еще в присутствии такой высокородной пани?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Вдруг от часовни донесся звук колокольчика, послышалось пение иезуитов, зазвучала сладостная, неземная музыка. Пани Фирлеева, охваченная волнением, тяжело дышала. Капли пота выступили у нее на висках, она опустила голову. Так же поступили и все остальные. А пение все приближалось, становилось громче и громче. Наконец в дверях показалась процессия. Под бархатным балдахином, который несли иезуиты, шли с невинными улыбками на лицах двое юношей в длинных голубых рясах, с высоко подбритыми волосами, скромные, полные сердечной доброты во взорах. Хор отцов-иезуитов звучал все громче и торжественнее.
Толстый монах, первая персона среди иезуитов и главный церемониймейстер замка, громко провозгласил; – Небо вновь услышало наши горячие мольбы, и вот, дорогая наша госпожа и всемилостивейшая благодетельница ордена святого Игнатия Лойолы, ты удостоена благодати посещения святыми юношами, к которым ты питаешь возвышенные чувства и особое благоговение. Мы радуемся этому посещению; оно является наглядным свидетельством того, что орден иезуитов пользуется столь большим признанием и надлежащим уважением на небесах.
Пани Фирлеева разрыдалась от восторга, дамы из ее свиты не смели поднять глаз. Мужчины находились в страшном волнении.
Балдахин отнесли в угол, а юношей подвели к столу. Когда они проходило мимо сидевших за столами, те медленно и робко поднимали головы, провожая небожителей нежными приветливыми взглядами, пока юноши не уселись по правую и левую руку старой вдовы. Пани Фирлеева благоговейно поцеловала святым руки и стала прислуживать, исполняя все их желания.
Первый бокал был выпит во славу божию, но предварительно по обычаю сплеснули немного вина на Пол – во славу веры христианской. Ясько, распоряжавшийся прислугой, жестами приказал подавать кушанья. Чего тут только не было! На стол одно за другим подавали огромные блюда и кувшины с запотевшими боками. Слуги, освободившись от груза, бежали к буфету, хватали посуду и минуту спустя возвращались с новыми блюдами.
Юношам подавали особо изысканные кушанья, чтобы не оскорблять небо слишком грубой пищей. А небожители, совершив дальний путь, нагуляли, надо сказать, неплохой аппетит. Просто удивительно было, откуда в этих тщедушных телах берется место, куда легко можно упрятать целого вола, да и еще что-нибудь в придачу. А святые тащили на свои тарелки куски, так скромно потупив глаза и с такой ангельской улыбкой, что вызывали восхищение пани Фирлеевой и ее свиты.
Беседа, завязавшаяся вскоре за столом, часто прерывалась тостами. Управитель любил крепкие напитки, от которых шумело в голове, и все время изыскивал любой повод, чтобы выпить. Пили за здоровье юношей вместе и за каждого в отдельности, потом за всех святых, за предков пани Тенчинской, за ее придворных дам, отличавшихся особой набожностью. Замок славился умелыми виноделами и богатыми погребами, изобиловавшими разнообразными напитками, поэтому ликеры, наливки, настойки и заморские вина лились рекой из жбанов в желудки и заедались острыми и жирными закусками. Волшебное состояние понемногу охватывало всех, языки начали развязываться, и неловкость, вызванная прибытием небожителей, полностью рассеялась.
Даже пани Фирлеева осушила рюмочку за здоровье блаженного Станислава Костки, сидевшего от нее по правую руку, и блаженного Алоизия Гонзаги, сидевшего по левую руку. Когда у владелицы замка зашумело в голове, она, сложив молитвенно руки, обратилась к блаженному Станиславу Костке:
– Святой юноша, сокровище мыслей моих, скажи мне, счастлив ли на небе муж мой Миколай, воевода краковский?
Юноша, уплетавший за обе щеки жаркое, проглотил кусок и заверил:
– Счастлив, пани.
– А отец мой, Анджей, воевода краковский?
– И он, пани, счастлив также.
– Знают ли они, что я молюсь за них ежедневно?
– Знают, пани, и просят не забывать их.
– Слава, слава небесам!
Пани Фирлеева радостно взвизгнула и захлопала в ладоши.
. – Жаль, что у меня нет больше близких родственников, которые отошли к жизни вечной, а то я и за них стала бы горячо молиться, и они получили бы спасенье.
Блаженный Станислав Костка воздел руки к небесам.
– Молись, молись, пани, небо довольно твоими жертвами.
– Благодарю тебя, святой юноша, краса и гордость польской молодежи. Я и впредь буду продолжать свои духовные труды.
Управитель, будучи человеком любопытным, наклонился и спросил у блаженного Алоизия Гонзаги:
– Скажи, пожалуйста, блаженный Алоизий, почему ты так же хорошо говоришь по-польски, как и я?
Юноша залился краской и что-то пробормотал под нос. Управитель наклонился к нему еще ближе.
– Ничего не слышу, а хотелось бы узнать.
Но отец Игнатий был настороже и, улыбаясь, ответил за юношу, который внезапно принял важный вид и больше не вымолвил ни слова:
– Наш гость, конечно, происходит из Италии, но для святых не составляет никакого труда говорить на чужеземных языках. Как апостолы во время оно заговорили под влиянием духа святого на разных языках, так и эти святые с помощью его силы могут выражать свои мысли на том языке, на каком им заблагорассудится.
Небожитель поспешно подтвердил мнение отца Игнатия и уже с большей уверенностью осушил бокал, который старая вдова наполнила ему перед этим.
Управитель, желая сделать гостю приятное, предложил:
– У нас тут есть один итальянец, человек он, правда, незнатный, но ты, блаженный Алоизий, можешь поговорить с ним в любое время, чтобы насладиться родным языком.
Блаженный Алоизий вытаращил глаза, съежился в кресле и пробормотал что-то невразумительное.
– Ясько! – закричал управитель, – Ясько! Живо давай сюда того самого, из Италии!
– Нет! – закричал отец Игнатий. – Как может святой разговаривать с низким человеком, слугой, да еще в присутствии такой высокородной пани?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71