В самом деле, у тебя в костях – известь, в теле – кремнезем, в желчи – щелочь, в крови – железо, в слезах – соль. Слои жира в твоем теле – это просто сочетание горючих веществ с определенными элементами воздуха. Наконец, сеньорита, если бы тебя поместить в химическую печь, ты могла бы превратиться в стеклянный флакон, а если бы прибавить немного металлической извести, из тебя, сеньорита, получился бы очень хороший объектив для телескопов.
– Ты открываешь передо мной, герцог, захватывающую перспективу, – сказала Ревекка. – Будь добр, продолжай.
Веласкес подумал, что, помимо воли, сказал прекрасной еврейке какую-то любезность; он изысканно приподнял шляпу и продолжал:
– Мы наблюдаем в элементах мертвой материи самопроизвольное тяготение если не к органическим формам, то, по крайней мере, к сочетаниям. Эти элементы соединяются, разделяются, чтобы снова соединиться с другими. Обнаруживают склонность к определенным формам: можно подумать, что они созданы для органической жизни, однако сами по себе без оплодотворяющей искры не способны перейти в такого рода сочетания, конечным следствием которых является жизнь. Так же как магнетический флюид, мы и жизнь обнаруживаем только в ее проявлениях. Первое такое проявление – приостановка в органических телах внутренней ферментации, которую мы называем разложением. Оно начинается в этих телах, как только их покидает жизнь.
Жизнь может долго таиться в жидкости, как, например, в яйце, или же в твердой материи, ну хоть в зерне, чтобы потом при благоприятных обстоятельствах развиться.
Жизнь находится во всех частях тела, даже в жидкостях, даже в крови, которая портится, будучи выпущена из наших жил.
Жизнь есть в стенках желудка, она предохраняет его от действия желудочного сока, растворяющего мертвые тела, которые попали внутрь. Жизнь сохраняется некоторое время в членах, отделенных от остального тела. Наконец, жизнь проявляется в способности размножения. Мы называем это тайной зачатья, которая для нас так же непонятна, как почти все в природе.
Органические вещества бывают двух родов: первый при сгорании выделяет твердые щелочи, второй богат летучими щелочами. К первому относятся растения, ко второму – животные.
Существуют животные, которые по устройству своего организма стоят гораздо ниже иных растений. Таковы амебы, плавающие в море, или пузырчатые глисты, поражающие овечий мозг.
Существуют другие, гораздо более высоко развитые организмы, в которых, однако, невозможно распознать то, что мы называем волей. Так, например, когда коралл раскрывает свою полость для поглощенья маленьких живых существ, которыми он питается, можно считать это движение следствием его строения, как мы наблюдаем на цветах, закрывающихся на ночь, а днем повертывающихся к солнцу.
Волю полипа, вытягивающего присоски, можно сравнить с волей новорожденного ребенка, желающего, но еще не мыслящего. Ибо у ребенка воля опережает мысль и является непосредственным следствием потребности или страдания.
В самом деле, какой-нибудь придавленный член нашего тела хочет непременно распрямиться и принуждает нас исполнить его волю. Желудок часто противится пище, которую ему предписывают. Слюнные железы набухают при виде желанной пищи, а небо начинает щекотать, так что разум часто лишь с трудом подавляет это. Если мы представим себе человека, который долго не ел, не пил, лежал скрючившись и не знал женщин, то увидели бы, что разные части его тела заставляют его испытывать одновременно разные желания.
Мы обнаруживаем волю, возникающую непосредственно из потребности, и в зрелом полипе, и в новорожденном ребенке. Это элементарные частицы высшей воли, развивающейся позже, по мере усовершенствования организма. В новорожденном воля опережает мысль, но очень немного, у мысли же есть свои первичные элементы, с которыми вам надо познакомиться.
В этом месте рассуждений Веласкеса остановили. Ревекка сказала ему, с каким удовольствием она его слушала, и продолжение лекции, которая меня тоже очень увлекла, отложили на завтра.
ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ
На восходе мы двинулись дальше. Вечный Жид скоро присоединился к нам и приступил к продолжению своего рассказа.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА
Пока я всей душой предавался мечтам о прекрасной Сарре, Германус, для которого мои намерения не представляли большого интереса, несколько дней слушал поучения одного учителя по имени Иошуа, прославившегося впоследствии под именем Иисуса, – так как Иисус по-гречески то же самое, что Иошуа по-еврейски, в чем вы можете убедиться по переводу Семидесяти. Германус хотел даже отправиться вслед за своим учителем в Галилею, но мысль о том, что он может быть полезен мне, удержала его в Иерусалиме.
Однажды вечером Сарра сняла свое покрывало и хотела развесить его на ветвях бальзаминового дерева, но ветер подхватил легкую ткань и, развевая ее, унес на середину Кедрона. Я кинулся в речные волны, поймал покрывало и повесил его на кустик у подножия садовой ограды. Сарра сняла с шеи золотую цепочку и кинула мне. Я поцеловал эту цепочку и потом вплавь переправился на другой берег реки.
Плеск воды разбудил старого Цедекию. Он захотел узнать, что случилось. Сарра стала ему рассказывать, старик сделал несколько шагов вперед, думая, что стоит близ балюстрады, а между тем он взошел на скалу, где не было никаких перил, – их заменял здесь густой кустарник. Старик поскользнулся, кусты раздвинулись, и он упал в реку. Я бросился вслед за ним, схватил его и вытащил на берег. Все это было дело мгновения.
Цедекия пришел в себя и, видя, что находится в моих объятиях, понял, что обязан мне жизнью. Он спросил меня, кто я.
– Еврей из Александрии, – ответил я. – Меня зовут Антипой, я лишился отца и матери и, не зная, что мне делать, пришел искать счастья в Иерусалим.
– Я заменю тебе отца, – сказал Цедекия, – отныне ты будешь жить в моем доме.
Я согласился, совсем забыв о товарище, который на меня не обиделся и остался один у сапожника. Так вошел я в дом самого заклятого своего врага и с каждым днем снискивал все большее уважение у человека, который убил бы меня, если б узнал, что большая часть его имущества по праву наследства принадлежит мне. Сарра, со своей стороны, выказывала мне день ото дня больше склонности.
Обмен денег совершался тогда в Иерусалиме так же, как до сих пор совершается на всем Востоке. Если вы будете в Каире или Багдаде, вы увидите у дверей мечетей людей, сидящих на земле и держащих на коленях маленькие столики с углублением в углу, куда ссыпают отсчитанные монеты. Возле них стоят мешки с золотыми и серебряными монетами. Менялы эти называются теперь сарафами. А ваши евангелисты звали их трапезитами – по форме столиков, о которых я говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
– Ты открываешь передо мной, герцог, захватывающую перспективу, – сказала Ревекка. – Будь добр, продолжай.
Веласкес подумал, что, помимо воли, сказал прекрасной еврейке какую-то любезность; он изысканно приподнял шляпу и продолжал:
– Мы наблюдаем в элементах мертвой материи самопроизвольное тяготение если не к органическим формам, то, по крайней мере, к сочетаниям. Эти элементы соединяются, разделяются, чтобы снова соединиться с другими. Обнаруживают склонность к определенным формам: можно подумать, что они созданы для органической жизни, однако сами по себе без оплодотворяющей искры не способны перейти в такого рода сочетания, конечным следствием которых является жизнь. Так же как магнетический флюид, мы и жизнь обнаруживаем только в ее проявлениях. Первое такое проявление – приостановка в органических телах внутренней ферментации, которую мы называем разложением. Оно начинается в этих телах, как только их покидает жизнь.
Жизнь может долго таиться в жидкости, как, например, в яйце, или же в твердой материи, ну хоть в зерне, чтобы потом при благоприятных обстоятельствах развиться.
Жизнь находится во всех частях тела, даже в жидкостях, даже в крови, которая портится, будучи выпущена из наших жил.
Жизнь есть в стенках желудка, она предохраняет его от действия желудочного сока, растворяющего мертвые тела, которые попали внутрь. Жизнь сохраняется некоторое время в членах, отделенных от остального тела. Наконец, жизнь проявляется в способности размножения. Мы называем это тайной зачатья, которая для нас так же непонятна, как почти все в природе.
Органические вещества бывают двух родов: первый при сгорании выделяет твердые щелочи, второй богат летучими щелочами. К первому относятся растения, ко второму – животные.
Существуют животные, которые по устройству своего организма стоят гораздо ниже иных растений. Таковы амебы, плавающие в море, или пузырчатые глисты, поражающие овечий мозг.
Существуют другие, гораздо более высоко развитые организмы, в которых, однако, невозможно распознать то, что мы называем волей. Так, например, когда коралл раскрывает свою полость для поглощенья маленьких живых существ, которыми он питается, можно считать это движение следствием его строения, как мы наблюдаем на цветах, закрывающихся на ночь, а днем повертывающихся к солнцу.
Волю полипа, вытягивающего присоски, можно сравнить с волей новорожденного ребенка, желающего, но еще не мыслящего. Ибо у ребенка воля опережает мысль и является непосредственным следствием потребности или страдания.
В самом деле, какой-нибудь придавленный член нашего тела хочет непременно распрямиться и принуждает нас исполнить его волю. Желудок часто противится пище, которую ему предписывают. Слюнные железы набухают при виде желанной пищи, а небо начинает щекотать, так что разум часто лишь с трудом подавляет это. Если мы представим себе человека, который долго не ел, не пил, лежал скрючившись и не знал женщин, то увидели бы, что разные части его тела заставляют его испытывать одновременно разные желания.
Мы обнаруживаем волю, возникающую непосредственно из потребности, и в зрелом полипе, и в новорожденном ребенке. Это элементарные частицы высшей воли, развивающейся позже, по мере усовершенствования организма. В новорожденном воля опережает мысль, но очень немного, у мысли же есть свои первичные элементы, с которыми вам надо познакомиться.
В этом месте рассуждений Веласкеса остановили. Ревекка сказала ему, с каким удовольствием она его слушала, и продолжение лекции, которая меня тоже очень увлекла, отложили на завтра.
ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ
На восходе мы двинулись дальше. Вечный Жид скоро присоединился к нам и приступил к продолжению своего рассказа.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВЕЧНОГО ЖИДА
Пока я всей душой предавался мечтам о прекрасной Сарре, Германус, для которого мои намерения не представляли большого интереса, несколько дней слушал поучения одного учителя по имени Иошуа, прославившегося впоследствии под именем Иисуса, – так как Иисус по-гречески то же самое, что Иошуа по-еврейски, в чем вы можете убедиться по переводу Семидесяти. Германус хотел даже отправиться вслед за своим учителем в Галилею, но мысль о том, что он может быть полезен мне, удержала его в Иерусалиме.
Однажды вечером Сарра сняла свое покрывало и хотела развесить его на ветвях бальзаминового дерева, но ветер подхватил легкую ткань и, развевая ее, унес на середину Кедрона. Я кинулся в речные волны, поймал покрывало и повесил его на кустик у подножия садовой ограды. Сарра сняла с шеи золотую цепочку и кинула мне. Я поцеловал эту цепочку и потом вплавь переправился на другой берег реки.
Плеск воды разбудил старого Цедекию. Он захотел узнать, что случилось. Сарра стала ему рассказывать, старик сделал несколько шагов вперед, думая, что стоит близ балюстрады, а между тем он взошел на скалу, где не было никаких перил, – их заменял здесь густой кустарник. Старик поскользнулся, кусты раздвинулись, и он упал в реку. Я бросился вслед за ним, схватил его и вытащил на берег. Все это было дело мгновения.
Цедекия пришел в себя и, видя, что находится в моих объятиях, понял, что обязан мне жизнью. Он спросил меня, кто я.
– Еврей из Александрии, – ответил я. – Меня зовут Антипой, я лишился отца и матери и, не зная, что мне делать, пришел искать счастья в Иерусалим.
– Я заменю тебе отца, – сказал Цедекия, – отныне ты будешь жить в моем доме.
Я согласился, совсем забыв о товарище, который на меня не обиделся и остался один у сапожника. Так вошел я в дом самого заклятого своего врага и с каждым днем снискивал все большее уважение у человека, который убил бы меня, если б узнал, что большая часть его имущества по праву наследства принадлежит мне. Сарра, со своей стороны, выказывала мне день ото дня больше склонности.
Обмен денег совершался тогда в Иерусалиме так же, как до сих пор совершается на всем Востоке. Если вы будете в Каире или Багдаде, вы увидите у дверей мечетей людей, сидящих на земле и держащих на коленях маленькие столики с углублением в углу, куда ссыпают отсчитанные монеты. Возле них стоят мешки с золотыми и серебряными монетами. Менялы эти называются теперь сарафами. А ваши евангелисты звали их трапезитами – по форме столиков, о которых я говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187