У вас запирают ворота около одиннадцати, мы приедем, как только смеркнется. Может быть, твои советы подействуют больше, чем мощи. Если такое положение еще продлится, я тоже сойду с ума. Заклинаю тебя именем божьим, спаси добрую славу двух знатных домов».
Санудо был так потрясен этим сообщеньем, что еле дошел до своей кельи. Там он заперся, а мы притаились у двери, стали слушать, что он будет делать. Сперва он залился горючими слезами, потом начал горячо молиться. Наконец позвал привратника и сказал ему:
– Если придут две женщины и спросят меня, не впускай их ни под каким видом.
Санудо не пришел ужинать и провел весь вечер на молитве. Около одиннадцати он услыхал стук в дверь. Отворил, – молодая девушка влетела к нему в келью, опрокинула лампу, и она сразу погасла. В эту самую минуту послышался голос приора, звавший Санудо.
Тут к вожаку цыган явился один из подчиненных – давать отчет о жизни табора за день. Но Ревекка воскликнула:
– Прошу тебя, не прерывай рассказа в этом месте. Я сегодня же хочу знать, как Санудо выпутался из этого неприятного положения.
– Позволь мне, сеньора, – возразил цыган, – посвятить несколько минут этому человеку, и я сейчас же начну рассказывать дальше.
Мы дружно поддержали нетерпенье Ревекки, и цыган, отправив того, кто помешал ему, возобновил свое повествованье.
– Послышался голос приора, призывающий отца Санудо, который еле успел запереть дверь на ключ, перед тем как пойти к своему настоятелю.
Я недооценил бы вашей проницательности, если б подумал, будто вы еще не догадались, что мнимой Мендосой был Вейрас, а графиней – та самая девушка, на которой хотел жениться вице-король Мексики.
Я оказался вдруг запертым в келье Санудо, в потемках, не зная, чем кончится вся эта история, обернувшаяся совсем не так, как мы предполагали. Мы убедились, что Санудо легковерен, но ни слабохарактерен, ни лицемерен. Умней всего было бы прекратить дальнейшие проказы. Свадьба сеньориты де Лирия и счастье обоих молодоженов стало бы для Санудо необъяснимой загадкой и мученьем на всю жизнь; но нам хотелось быть свидетелями растерянности нашего наставника, и я ломал себе голову над тем, не положить ли конец этой сцене громким хохотом или язвительной иронией. В то время, как я обдумывал это коварное решение, послышался звук отпираемой двери. Вошел Санудо, и вид его смутил меня сильней, чем я ожидал. На нем были стихарь и епитрахиль, в одной руке он держал светильник со свечой, в другой – черного дерева распятие. Поставив светильник на стол, он взял распятие в обе руки и сказал:
– Сеньора, ты видишь меня облаченного в святые одежды, которые должны тебе напомнить о том, что я духовная особа. Как слуга нашего Спасителя, я не могу лучше выполнить святые обязанности мои, как удержав тебя на самом краю пропасти. Сатана помутил твой разум, сатана влечет тебя на кривую дорогу зла. Обрати стопы свои, вернись на путь добродетели, который судьба усыпала для тебя цветами. Молодой супруг зовет тебя; его избрал тебе добродетельный старец, чья кровь бежит в твоих жилах. Отец твой был его сыном; он оказался прежде вас в краю чистых духов и оттуда указывает вам дорогу. Подними глаза к небесам, свету, вырвись из рук духа лживого, затмившего взоры твои, направив их на слугу бога, которому сатана – извечный враг.
Санудо произнес еще много такого, что отвратило бы меня от прежних намерений, будь я на самом деле сеньоритой де Лирия, влюбленной в своего исповедника, но вместо прекрасной графини перед ним стоял сорванец в юбке и плаще, не знающий, чем все это кончится. Санудо перевел дыхание и продолжал:
– Иди за мной, сеньора, – все приготовлено для твоего ухода из монастыря. Я отведу тебя к жене нашего садовника, а оттуда мы пошлем за Мендосой, чтоб она пришла за тобой.
После этого он открыл дверь, и я сейчас же выскочил, чтоб поскорей убежать, что и надо было сделать; но вдруг, – не знаю, какой злой дух подтолкнул меня, – я откинул покрывало и кинулся на шею к нашему наставнику со словами:
– Жестокий! Ты хочешь стать причиной смерти влюбленной графини?
Санудо узнал меня; сперва он остолбенел, потом залился горькими слезами и, проявляя признаки предельного отчаянья, стал повторять:
– Боже, великий боже! Смилуйся надо мной! Подай мне силы и просвети меня на пути сомненья! Господь триединосущий, что мне теперь делать?
Жалость охватила меня при виде бедного наставника в таком состоянии. Я бросился к его ногам, умоляя о прощении и клянясь, что мы с Вейрасом свято сохраним все в тайне. Санудо поднял меня и, плача навзрыд, промолвил:
– Несчастный юноша, неужели ты можешь думать, что боязнь оказаться смешным может привести меня в отчаянье? Это ты погиб, и о тебе я плачу. Ты не устрашился надругаться над тем, что в нашей религии есть самого святого: обратил себе в потеху святой суд покаяния. Я обязан представить тебя на суд инквизиции. Тебе грозит тюрьма и пытка. – Затем, прижав меня к груди, он с глубокой болью прибавил: – Дитя мое, пока не отчаивайся: может быть, я сумею добиться, чтобы позволили нам подвергнуть тебя наказанию. Конечно, оно будет страшно, но не окажет губительного влияния на всю твою жизнь.
С этими словами Санудо вышел из кельи, запер дверь на ключ и оставил меня в оцепенении, которое вы можете себе представить и которое я даже не буду пытаться вам описать. До сих пор мысль о преступлении не приходила мне в голову, и я считал наши кощунственные выдумки невинным озорством. Угрожающие мне кары привели меня в такое омертвение, что я не мог даже плакать. Не знаю, как долго пробыл я в таком состоянии, но наконец дверь открылась. Я увидел приора, пенитенциария и двух братьев монахов, которые взяли меня под руки и повели, уж не знаю по какому количеству коридоров, в удаленную комнату. Там меня бросили на пол и, захлопнув за мной дверь, заперли ее на двойной засов.
Скоро я пришел в себя и стал осматриваться в своем узилище. Сквозь железную решетку окна комнату озарил месяц; я увидел стены, покрытые разными надписями, сделанными углем, и охапку соломы в углу.
Окно выходило на кладбище. Три трупа, завернутые в покрывала и сложенные на носилки, лежали на паперти. Это зрелище повергло меня в ужас; я больше не смел глядеть ни на комнату, ни на кладбище. Вскоре на кладбище послышался шум, и туда вошел капуцин с четырьмя могильщиками. Они остановились на паперти, капуцин сказал:
– Вот тело маркиза Валорнеса: отнесите его в помещение для бальзамирования. А этих двух христиан положите в свежую могилу, которую вырыли вчера.
Не успел капуцин окончить эту речь, как я услыхал протяжный крик, и на кладбищенской стене появились три отвратительных призрака.
Когда цыган дошел до этого места, опять явился человек, который уже раз приходил с отчетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Санудо был так потрясен этим сообщеньем, что еле дошел до своей кельи. Там он заперся, а мы притаились у двери, стали слушать, что он будет делать. Сперва он залился горючими слезами, потом начал горячо молиться. Наконец позвал привратника и сказал ему:
– Если придут две женщины и спросят меня, не впускай их ни под каким видом.
Санудо не пришел ужинать и провел весь вечер на молитве. Около одиннадцати он услыхал стук в дверь. Отворил, – молодая девушка влетела к нему в келью, опрокинула лампу, и она сразу погасла. В эту самую минуту послышался голос приора, звавший Санудо.
Тут к вожаку цыган явился один из подчиненных – давать отчет о жизни табора за день. Но Ревекка воскликнула:
– Прошу тебя, не прерывай рассказа в этом месте. Я сегодня же хочу знать, как Санудо выпутался из этого неприятного положения.
– Позволь мне, сеньора, – возразил цыган, – посвятить несколько минут этому человеку, и я сейчас же начну рассказывать дальше.
Мы дружно поддержали нетерпенье Ревекки, и цыган, отправив того, кто помешал ему, возобновил свое повествованье.
– Послышался голос приора, призывающий отца Санудо, который еле успел запереть дверь на ключ, перед тем как пойти к своему настоятелю.
Я недооценил бы вашей проницательности, если б подумал, будто вы еще не догадались, что мнимой Мендосой был Вейрас, а графиней – та самая девушка, на которой хотел жениться вице-король Мексики.
Я оказался вдруг запертым в келье Санудо, в потемках, не зная, чем кончится вся эта история, обернувшаяся совсем не так, как мы предполагали. Мы убедились, что Санудо легковерен, но ни слабохарактерен, ни лицемерен. Умней всего было бы прекратить дальнейшие проказы. Свадьба сеньориты де Лирия и счастье обоих молодоженов стало бы для Санудо необъяснимой загадкой и мученьем на всю жизнь; но нам хотелось быть свидетелями растерянности нашего наставника, и я ломал себе голову над тем, не положить ли конец этой сцене громким хохотом или язвительной иронией. В то время, как я обдумывал это коварное решение, послышался звук отпираемой двери. Вошел Санудо, и вид его смутил меня сильней, чем я ожидал. На нем были стихарь и епитрахиль, в одной руке он держал светильник со свечой, в другой – черного дерева распятие. Поставив светильник на стол, он взял распятие в обе руки и сказал:
– Сеньора, ты видишь меня облаченного в святые одежды, которые должны тебе напомнить о том, что я духовная особа. Как слуга нашего Спасителя, я не могу лучше выполнить святые обязанности мои, как удержав тебя на самом краю пропасти. Сатана помутил твой разум, сатана влечет тебя на кривую дорогу зла. Обрати стопы свои, вернись на путь добродетели, который судьба усыпала для тебя цветами. Молодой супруг зовет тебя; его избрал тебе добродетельный старец, чья кровь бежит в твоих жилах. Отец твой был его сыном; он оказался прежде вас в краю чистых духов и оттуда указывает вам дорогу. Подними глаза к небесам, свету, вырвись из рук духа лживого, затмившего взоры твои, направив их на слугу бога, которому сатана – извечный враг.
Санудо произнес еще много такого, что отвратило бы меня от прежних намерений, будь я на самом деле сеньоритой де Лирия, влюбленной в своего исповедника, но вместо прекрасной графини перед ним стоял сорванец в юбке и плаще, не знающий, чем все это кончится. Санудо перевел дыхание и продолжал:
– Иди за мной, сеньора, – все приготовлено для твоего ухода из монастыря. Я отведу тебя к жене нашего садовника, а оттуда мы пошлем за Мендосой, чтоб она пришла за тобой.
После этого он открыл дверь, и я сейчас же выскочил, чтоб поскорей убежать, что и надо было сделать; но вдруг, – не знаю, какой злой дух подтолкнул меня, – я откинул покрывало и кинулся на шею к нашему наставнику со словами:
– Жестокий! Ты хочешь стать причиной смерти влюбленной графини?
Санудо узнал меня; сперва он остолбенел, потом залился горькими слезами и, проявляя признаки предельного отчаянья, стал повторять:
– Боже, великий боже! Смилуйся надо мной! Подай мне силы и просвети меня на пути сомненья! Господь триединосущий, что мне теперь делать?
Жалость охватила меня при виде бедного наставника в таком состоянии. Я бросился к его ногам, умоляя о прощении и клянясь, что мы с Вейрасом свято сохраним все в тайне. Санудо поднял меня и, плача навзрыд, промолвил:
– Несчастный юноша, неужели ты можешь думать, что боязнь оказаться смешным может привести меня в отчаянье? Это ты погиб, и о тебе я плачу. Ты не устрашился надругаться над тем, что в нашей религии есть самого святого: обратил себе в потеху святой суд покаяния. Я обязан представить тебя на суд инквизиции. Тебе грозит тюрьма и пытка. – Затем, прижав меня к груди, он с глубокой болью прибавил: – Дитя мое, пока не отчаивайся: может быть, я сумею добиться, чтобы позволили нам подвергнуть тебя наказанию. Конечно, оно будет страшно, но не окажет губительного влияния на всю твою жизнь.
С этими словами Санудо вышел из кельи, запер дверь на ключ и оставил меня в оцепенении, которое вы можете себе представить и которое я даже не буду пытаться вам описать. До сих пор мысль о преступлении не приходила мне в голову, и я считал наши кощунственные выдумки невинным озорством. Угрожающие мне кары привели меня в такое омертвение, что я не мог даже плакать. Не знаю, как долго пробыл я в таком состоянии, но наконец дверь открылась. Я увидел приора, пенитенциария и двух братьев монахов, которые взяли меня под руки и повели, уж не знаю по какому количеству коридоров, в удаленную комнату. Там меня бросили на пол и, захлопнув за мной дверь, заперли ее на двойной засов.
Скоро я пришел в себя и стал осматриваться в своем узилище. Сквозь железную решетку окна комнату озарил месяц; я увидел стены, покрытые разными надписями, сделанными углем, и охапку соломы в углу.
Окно выходило на кладбище. Три трупа, завернутые в покрывала и сложенные на носилки, лежали на паперти. Это зрелище повергло меня в ужас; я больше не смел глядеть ни на комнату, ни на кладбище. Вскоре на кладбище послышался шум, и туда вошел капуцин с четырьмя могильщиками. Они остановились на паперти, капуцин сказал:
– Вот тело маркиза Валорнеса: отнесите его в помещение для бальзамирования. А этих двух христиан положите в свежую могилу, которую вырыли вчера.
Не успел капуцин окончить эту речь, как я услыхал протяжный крик, и на кладбищенской стене появились три отвратительных призрака.
Когда цыган дошел до этого места, опять явился человек, который уже раз приходил с отчетом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187