Однажды ночью я услыхала шорох в комнате племянницы. Я неожиданно отворила дверь и увидела ее лежащей в постели с Лонсето. Оба вскочили с постели в одних рубашках и, упав в ноги, сказали, что поженились.
– Кто же вас венчал? – воскликнула я. – Какой священник позволил себе такую подлость?
– Прости, сеньора, – важно ответил Лонсето, – никакой священник в этом деле не участвовал. Мы обвенчались под большим каштаном. Бог природы принял наши клятвы, румяная заря нас благословила. Свидетелями нашими были пташки, распевающие от радости при виде нашего счастья. Так восхитительная Линда Моро стала женой храброго Фуэна де Росас… Да, все это напечатано.
– Ах, несчастные дети! – воскликнула я. – Вы не соединены святым союзом и никогда не будете соединены им. Разве ты не знаешь, бездельник, что Эльвира – твоя двоюродная сестра?
Я была в таком отчаянье, что даже не имела сил бранить их. Велела Лонсето выйти из комнаты, а сама бросилась на постель Эльвиры и облила ее горькими слезами.
Произнеся последние слова, старый цыган вспомнил, что должен уладить одно важное дело, и попросил разрешенья покинуть нас. Когда он ушел, Ревекка сказала мне:
– Эти дети очень меня интересуют. Любовь показалась мне восхитительной в облике мулата Танзаи и Зулейки, но, наверно, была еще гораздо прелестней, одушевляя прекрасного Лонсето и очаровательную Эльвиру. Это было изваяние Амура и Психеи.
– Удачное сравнение, – ответил я. – Ручаюсь, что ты скоро добьешься таких же успехов в науке, которую воспел Овидий, как в своих занятиях по книгам Еноха и «Атласу».
– Думаю, – заметила Ревекка, – что наука, о которой ты говоришь, гораздо опасней тех, которыми я до сих пор занималась, и что в любви, как и в каббале, есть своя колдовская сторона.
– Что касается каббалы, – сказал Бен-Мамун, – то могу вам сообщить, что этой ночью Вечный Жид перешел через горы Армении и быстро приближается к нам.
Вся эта магия до того мне надоела, что я не слушал, когда о ней заходил разговор. Поэтому я отправился на охоту. И вернулся только к ужину. Старый цыган куда-то ушел, и я сел за стол с его дочерьми. Каббалист и его сестра совсем не показывались. Это уединение с двумя молодыми девушками немного смущало меня. Однако мне казалось, что это не они, а мои родственницы оказывали мне честь своими посещениями в шатре, но кем были эти родственницы – дьяволами или обыкновенными женщинами, в этом я никак не мог дать себе отчета.
ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ
Заметив, что все собираются в пещере, я тоже пошел туда. Позавтракали наскоро, и Ревекка первая спросила старого цыгана, что было дальше с Марией де Торрес. Пандесовна не заставил себя долго просить и начал так.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ МАРИИ ДЕ ТОРРЕС
Выплакавшись вдоволь в постели Эльвиры, я пошла к себе. Печаль моя была бы, конечно, менее мучительна, если б я могла с кем-нибудь посоветоваться, но я не хотела никому рассказывать о позоре моих детей и поэтому одна умирала от скорби, считая себя единственной причиной всего. В течение двух дней я не могла сдержать слез; на третий день я увидела, что к нам приближается множество лошадей и мулов; мне доложили о коррехидоре Сеговии. Этот чиновник после первого приветствия сообщил мне, что граф Пенья де Велес, испанский гранд и вице-король Мексики, за несколько дней перед тем прибывший в Европу, прислал ему письмо для срочного врученья мне; но уважение, которое коррехидор имел к этому сановнику, послужило причиной того, что он решил привезти мне это письмо лично. Я поблагодарила, как полагается, и вскрыла письмо такого содержания:
«Сеньора!
Нынче исполняется ровно тринадцать лет без двух месяцев, как я имел честь засвидетельствовать Вам, что у меня никогда не будет другой жены, кроме Эльвиры Ровельяс, появившейся на свет за восемь месяцев до написания в Америке того письма. Уважение, которое я испытывал тогда к этой особе, возросло вместе с ее очарованием. У меня было намеренье поспешить в Вильяку и кинуться к ее ногам, но высочайшие приказы Его королевского величества дона Карла II заставили меня остановиться на расстоянии пятидесяти миль от Мадрида. И теперь мне остается только с нетерпеньем ждать вашего прибытия по дороге, ведущей из Сеговии в Бискайю.
Ваш покорный слуга
дон Санчо граф де Пенья Белес».
Несмотря на всю свою скорбь, я не могла удержаться от улыбки, читая это почтительное письмо вице-короля. Вместе с письмом коррехидор вручил мне кошелек, где находилась сумма, накопившаяся за эти годы в банке Асьенто. Потом он откланялся, пошел к алькальду обедать и вскоре уехал в Сеговию. Что касается меня, я целый час стояла неподвижно, как статуя, с письмом в одной руке и кошельком в другой. Я еще не пришла в себя от удивления, когда вошел алькальд и сообщил мне, что он проводил коррехидора до границы владений Вильяки и находится в моем распоряжении, чтобы заказать мне мулов, погонщиков, проводников, седла, провизию, – одним словом, все, что нужно для дороги.
Я предоставила алькальду заняться этими хлопотами, и благодаря его рвению на другой день мы пустились в путь. Переночевали в Вильяверде и вот прибыли сюда. Завтра приедем в Вильяреаль, где застанем вице-короля, как всегда, полного уважения и почтительности. А что я скажу ему, несчастная? Что скажет он сам, видя слезы бедной девушки? Я решила не оставлять моего сына дома – из боязни возбудить подозренья алькальда и приходского священника и, кроме того, не в силах противостоять горячим просьбам его самого ехать с нами. Переодела его погонщиком – и одному только богу известно, что из всего этого получится. Трепещу и в то же время желаю, чтобы все вышло наружу. Во всяком случае, мне необходимо видеть вице-короля, необходимо узнать, что он решил относительно наследства Эльвиры. Если моя племянница недостойна быть его женой, я хочу, чтобы ей удалось пробудить в нем участие и добиться его покровительства. Но с каким лицом я, в моем возрасте, осмелюсь оправдываться перед ним в своей оплошности? Право, не будь я христианкой, я предпочла бы смерть той минуте, которая меня ожидает.
На этом почтенная Мария де Торрес кончила свое повествование и, одолеваемая страданием, залилась слезами. Тетя моя вынула платок и заплакала; я тоже заплакал. Эльвира так рыдала, что пришлось ее раздеть и отнести в постель. Кончилось тем, что все мы пошли спать.
Я сразу заснул. Как только стало светать, я почувствовал, что меня тянут за руку. Я проснулся и хотел было закричать.
– Тихо, не подымай шума, – поспешно сказал мне кто-то. – Я Лонсето. Мы с Эльвирой нашли средство, которое хоть на несколько дней избавит нас от неприятностей. Вот платье моей двоюродной сестры, надень его, а свою одежду отдай ей. Моя мать – такая добрая, что простит нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
– Кто же вас венчал? – воскликнула я. – Какой священник позволил себе такую подлость?
– Прости, сеньора, – важно ответил Лонсето, – никакой священник в этом деле не участвовал. Мы обвенчались под большим каштаном. Бог природы принял наши клятвы, румяная заря нас благословила. Свидетелями нашими были пташки, распевающие от радости при виде нашего счастья. Так восхитительная Линда Моро стала женой храброго Фуэна де Росас… Да, все это напечатано.
– Ах, несчастные дети! – воскликнула я. – Вы не соединены святым союзом и никогда не будете соединены им. Разве ты не знаешь, бездельник, что Эльвира – твоя двоюродная сестра?
Я была в таком отчаянье, что даже не имела сил бранить их. Велела Лонсето выйти из комнаты, а сама бросилась на постель Эльвиры и облила ее горькими слезами.
Произнеся последние слова, старый цыган вспомнил, что должен уладить одно важное дело, и попросил разрешенья покинуть нас. Когда он ушел, Ревекка сказала мне:
– Эти дети очень меня интересуют. Любовь показалась мне восхитительной в облике мулата Танзаи и Зулейки, но, наверно, была еще гораздо прелестней, одушевляя прекрасного Лонсето и очаровательную Эльвиру. Это было изваяние Амура и Психеи.
– Удачное сравнение, – ответил я. – Ручаюсь, что ты скоро добьешься таких же успехов в науке, которую воспел Овидий, как в своих занятиях по книгам Еноха и «Атласу».
– Думаю, – заметила Ревекка, – что наука, о которой ты говоришь, гораздо опасней тех, которыми я до сих пор занималась, и что в любви, как и в каббале, есть своя колдовская сторона.
– Что касается каббалы, – сказал Бен-Мамун, – то могу вам сообщить, что этой ночью Вечный Жид перешел через горы Армении и быстро приближается к нам.
Вся эта магия до того мне надоела, что я не слушал, когда о ней заходил разговор. Поэтому я отправился на охоту. И вернулся только к ужину. Старый цыган куда-то ушел, и я сел за стол с его дочерьми. Каббалист и его сестра совсем не показывались. Это уединение с двумя молодыми девушками немного смущало меня. Однако мне казалось, что это не они, а мои родственницы оказывали мне честь своими посещениями в шатре, но кем были эти родственницы – дьяволами или обыкновенными женщинами, в этом я никак не мог дать себе отчета.
ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ
Заметив, что все собираются в пещере, я тоже пошел туда. Позавтракали наскоро, и Ревекка первая спросила старого цыгана, что было дальше с Марией де Торрес. Пандесовна не заставил себя долго просить и начал так.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ МАРИИ ДЕ ТОРРЕС
Выплакавшись вдоволь в постели Эльвиры, я пошла к себе. Печаль моя была бы, конечно, менее мучительна, если б я могла с кем-нибудь посоветоваться, но я не хотела никому рассказывать о позоре моих детей и поэтому одна умирала от скорби, считая себя единственной причиной всего. В течение двух дней я не могла сдержать слез; на третий день я увидела, что к нам приближается множество лошадей и мулов; мне доложили о коррехидоре Сеговии. Этот чиновник после первого приветствия сообщил мне, что граф Пенья де Велес, испанский гранд и вице-король Мексики, за несколько дней перед тем прибывший в Европу, прислал ему письмо для срочного врученья мне; но уважение, которое коррехидор имел к этому сановнику, послужило причиной того, что он решил привезти мне это письмо лично. Я поблагодарила, как полагается, и вскрыла письмо такого содержания:
«Сеньора!
Нынче исполняется ровно тринадцать лет без двух месяцев, как я имел честь засвидетельствовать Вам, что у меня никогда не будет другой жены, кроме Эльвиры Ровельяс, появившейся на свет за восемь месяцев до написания в Америке того письма. Уважение, которое я испытывал тогда к этой особе, возросло вместе с ее очарованием. У меня было намеренье поспешить в Вильяку и кинуться к ее ногам, но высочайшие приказы Его королевского величества дона Карла II заставили меня остановиться на расстоянии пятидесяти миль от Мадрида. И теперь мне остается только с нетерпеньем ждать вашего прибытия по дороге, ведущей из Сеговии в Бискайю.
Ваш покорный слуга
дон Санчо граф де Пенья Белес».
Несмотря на всю свою скорбь, я не могла удержаться от улыбки, читая это почтительное письмо вице-короля. Вместе с письмом коррехидор вручил мне кошелек, где находилась сумма, накопившаяся за эти годы в банке Асьенто. Потом он откланялся, пошел к алькальду обедать и вскоре уехал в Сеговию. Что касается меня, я целый час стояла неподвижно, как статуя, с письмом в одной руке и кошельком в другой. Я еще не пришла в себя от удивления, когда вошел алькальд и сообщил мне, что он проводил коррехидора до границы владений Вильяки и находится в моем распоряжении, чтобы заказать мне мулов, погонщиков, проводников, седла, провизию, – одним словом, все, что нужно для дороги.
Я предоставила алькальду заняться этими хлопотами, и благодаря его рвению на другой день мы пустились в путь. Переночевали в Вильяверде и вот прибыли сюда. Завтра приедем в Вильяреаль, где застанем вице-короля, как всегда, полного уважения и почтительности. А что я скажу ему, несчастная? Что скажет он сам, видя слезы бедной девушки? Я решила не оставлять моего сына дома – из боязни возбудить подозренья алькальда и приходского священника и, кроме того, не в силах противостоять горячим просьбам его самого ехать с нами. Переодела его погонщиком – и одному только богу известно, что из всего этого получится. Трепещу и в то же время желаю, чтобы все вышло наружу. Во всяком случае, мне необходимо видеть вице-короля, необходимо узнать, что он решил относительно наследства Эльвиры. Если моя племянница недостойна быть его женой, я хочу, чтобы ей удалось пробудить в нем участие и добиться его покровительства. Но с каким лицом я, в моем возрасте, осмелюсь оправдываться перед ним в своей оплошности? Право, не будь я христианкой, я предпочла бы смерть той минуте, которая меня ожидает.
На этом почтенная Мария де Торрес кончила свое повествование и, одолеваемая страданием, залилась слезами. Тетя моя вынула платок и заплакала; я тоже заплакал. Эльвира так рыдала, что пришлось ее раздеть и отнести в постель. Кончилось тем, что все мы пошли спать.
Я сразу заснул. Как только стало светать, я почувствовал, что меня тянут за руку. Я проснулся и хотел было закричать.
– Тихо, не подымай шума, – поспешно сказал мне кто-то. – Я Лонсето. Мы с Эльвирой нашли средство, которое хоть на несколько дней избавит нас от неприятностей. Вот платье моей двоюродной сестры, надень его, а свою одежду отдай ей. Моя мать – такая добрая, что простит нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187