Вот что я хотел сказать вам, когда вы перебили меня.
— В таком случае дело совершенно меняется. Когда настанет время, о котором вы говорите, приходите прямо ко мне: помните, что я дал вам слово.
— Я сохраню это дорогое воспоминание.
— Вы увидите, как я сумею сдержать свое обещание.
— Я нисколько не сомневаюсь в этом, будьте уверены.
— Благодарю вас. Теперь эти карты моя собственность?
— Полная и неотъемлемая, — улыбаясь, отвечал молодой человек.
— Мне хотелось бы поскорее доставить их в отель; если бы прошел мимо какой-нибудь солдат, я бы взвалил ему на плечи папку; но, как нарочно, когда нужны эти дураки, их и не видать!
— О, об этом не беспокойтесь, я отнесу карты за вами.
— Нет, это было бы неловко.
— Не забывайте, что я простой охотник.
— Правда, но, вместе с тем, парижский адвокат.
— Неужели вы думаете, что там еще помнят меня?
— Кто знает, друг мой? Что касается меня, то, слушая вас, я совершенно забываю, что вы охотник; ваша одежда дикаря кажется мне маскарадным костюмом; я никак не могу серьезно увериться; вы для меня будете всегда светским человеком, несколько озлобленным, может быть, но простым охотником — никогда!
В эту минуту вошел Белюмер.
— Вот, генерал, если бы вы видели Сурикэ в пустыне, то вы признали бы его искусство в охоте, — сказал канадец.
— Ну, хорошо, верю, старый ворчун, — смеясь, отвечал генерал.
— Да нечего верить, генерал, вы походите, поспросите у ирокезов и англичан, которых он убил, увидите, что скажут о нем.
Оба слушателя захохотали при этой оригинальной выходке старого охотника.
— Согласен с тобой, старина, — сказал генерал, все еще не переставая смеяться, — а теперь возьми-ка этот-портфель и снеси его ко мне.
— Я нарочно взошел наверх, генерал. В самом деле эти картины так хороши? Вот смех! А я все думал, что они годны только на подтопку.
— Не удивляюсь. Ну, ты готов?
— Сию минуту.
— Пойдем, — сказал Монкальм.
Они вышли из дома и через несколько минут были в квартире главнокомандующего. Старый охотник поклонился и направился к двери.
— Постой, — сказал генерал, — вот тебе. — И он положил в руку старика десяток золотых.
— Гм! — сказал охотник. — Но мне было бы лучше, если бы вы мне пожали руку.
— Ты прав, таких людей, как ты, нельзя благодарить деньгами. Ну, я пожму тебе руку, а золото оставь себе.
— Благодарю вас, генерал, — отвечал старик, тронутый. — Если вам понадобится человек, который был бы готов за вас в огонь и в воду, вспомните обо мне!
Он вышел счастливый: выиграв главный выигрыш в лотерее, он не мог бы быть довольнее, чем теперь.
— Ивон, — сказал генерал слуге, — меня нет дома ни для кого, кроме г-на Леви; г-н Лебо будет обедать у меня; поставь прибор для него.
— Слушаю.
— И еще заметь себе: я принимаю всех бродяг, охотников, праздоношатающихся, когда бы они ни приходили, днем или ночью, сплю ли я, занят ли с кем, все равно — я всегда готов видеться с ними. Так слышишь же?
— Ваше сиятельство уже раз приказывали мне это, и я не забуду; ваше сиятельство изволите знать, как я стараюсь угодить вам.
— Я знаю, что ты верно служишь мне много лет, и вполне доверяю; но забыть может всякий, при теперешних обстоятельствах рассеянность или ошибка могут иметь важные последствия.
— Вашему сиятельству не придется сердиться на меня.
— Надеюсь. Теперь ступай. Слуга поклонился и вышел.
— Мне необходимо было отдать это приказание, — сказал генерал, оставшись наедине с Шарлем Лебо. — Главнокомандующий все должен видеть сам, особенно когда он такой новичок в стране, как я, и когда ему надо столько узнать.
— Я вполне разделяю ваше мнение, особенно в таком случае, когда не на кого положиться.
— Прибавьте еще: когда все окружающие относятся враждебно; но к черту все это, не стоит горевать! — прибавил он, смеясь. — Я вам скажу теперь, почему я так настаивал, чтобы вы остались при мне.
— Вы знаете, генерал, что я вполне предан вам.
— Ах, Боже мой! Число моих друзей не так велико, чтобы я мог ошибиться или забыть одного из них, следовательно…
В эту минуту дверь отворилась, и камердинер доложил:
— Шевалье Леви.
Монкальм быстро встал и ласково протянул руку вошедшему офицеру.
— Вы отобедаете со мной, не правда ли? — спросил он.
— Конечно, генерал, нам надо серьезно поговорить.
— Отлично; я только что собирался сам сказать вам это.
— Да, как нельзя больше.
— Ивон, подавай кушать.
— Следовательно, по редкой случайности, мой приход кстати…
— Пожалуйте в столовую, ваше сиятельство, кушанье подано, — отвечал Ивон, кланяясь.
Когда у генерала бывали деловые обеды, как он называл их, то даже его адъютанты обедали отдельно; все слуги удалялись из столовой, и прислуживал только Ивон, от которого у генерала не было секретов; это не мешало обеду быть превосходным и утонченным; генерал был известный гастроном.
Обед начался; у всех троих собеседников был прекрасный аппетит, и несколько минут прошло в совершенном молчании, так как все проголодались.
Мы воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с шевалье Леви, который играет некоторую роль в этом рассказе.
Франсуа Гастон, шевалье Леви, впоследствии французский маршал и граф Леви, родился в Аяке, в Норбонском округе, 20 августа 1719 г.; в 1735 году, шестнадцати лет от роду, он вступил прапорщиком во флот, в 1737 был произведен в полковники, а в 1756 — в бригадиры. При его отправлении в Канаду, куда его просил прислать Монкальм, весьма желавший иметь его близ себя, главнокомандующий писал про него в депеше к военному министру: «Шевалье Леви выдающийся офицер; он много знает, он решителен, неутомим, храбр и опытен».
Потомство оценило эту заслуженную похвалу.
В это время шевалье Леви было сорок лет, но на вид он казался гораздо моложе; он был роста выше среднего и прекрасно сложен; во всех его движениях сказывалось необыкновенное изящество; черты лица его были мужественны, тонки, но определенны; глаза горели, и во всей фигуре виделась воинственность безо всякой аффектации.
Это был вполне солдат, в таком смысле, как это слово понималось в среде современного дворянства: т.е. человек, на которого даже убийственная гарнизонная жизнь не имела влияния; такие люди всегда оставались людьми лучшего общества; чванство и самохвальство были чужды им; мундир не довлел на них, в салоне они не переставали быть на своем месте.
Ореол славы, окружавший Монкальма, ослепил нас вначале, и мы забыли напомнить в кратких словах его биографию; постараемся исправить эту ошибку, за которую читатель не мог бы извинить нас.
Луи Жозеф де Монкальм Гозон, маркиз Сент-Веран, барон де Габрик, родился в 1712 году, в замке Кандик, близ Нима; он принадлежал к одному из знатнейших семейств Руэрга.
Он получил блестящее воспитание и приобрел серьезные знания в науках и языках:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— В таком случае дело совершенно меняется. Когда настанет время, о котором вы говорите, приходите прямо ко мне: помните, что я дал вам слово.
— Я сохраню это дорогое воспоминание.
— Вы увидите, как я сумею сдержать свое обещание.
— Я нисколько не сомневаюсь в этом, будьте уверены.
— Благодарю вас. Теперь эти карты моя собственность?
— Полная и неотъемлемая, — улыбаясь, отвечал молодой человек.
— Мне хотелось бы поскорее доставить их в отель; если бы прошел мимо какой-нибудь солдат, я бы взвалил ему на плечи папку; но, как нарочно, когда нужны эти дураки, их и не видать!
— О, об этом не беспокойтесь, я отнесу карты за вами.
— Нет, это было бы неловко.
— Не забывайте, что я простой охотник.
— Правда, но, вместе с тем, парижский адвокат.
— Неужели вы думаете, что там еще помнят меня?
— Кто знает, друг мой? Что касается меня, то, слушая вас, я совершенно забываю, что вы охотник; ваша одежда дикаря кажется мне маскарадным костюмом; я никак не могу серьезно увериться; вы для меня будете всегда светским человеком, несколько озлобленным, может быть, но простым охотником — никогда!
В эту минуту вошел Белюмер.
— Вот, генерал, если бы вы видели Сурикэ в пустыне, то вы признали бы его искусство в охоте, — сказал канадец.
— Ну, хорошо, верю, старый ворчун, — смеясь, отвечал генерал.
— Да нечего верить, генерал, вы походите, поспросите у ирокезов и англичан, которых он убил, увидите, что скажут о нем.
Оба слушателя захохотали при этой оригинальной выходке старого охотника.
— Согласен с тобой, старина, — сказал генерал, все еще не переставая смеяться, — а теперь возьми-ка этот-портфель и снеси его ко мне.
— Я нарочно взошел наверх, генерал. В самом деле эти картины так хороши? Вот смех! А я все думал, что они годны только на подтопку.
— Не удивляюсь. Ну, ты готов?
— Сию минуту.
— Пойдем, — сказал Монкальм.
Они вышли из дома и через несколько минут были в квартире главнокомандующего. Старый охотник поклонился и направился к двери.
— Постой, — сказал генерал, — вот тебе. — И он положил в руку старика десяток золотых.
— Гм! — сказал охотник. — Но мне было бы лучше, если бы вы мне пожали руку.
— Ты прав, таких людей, как ты, нельзя благодарить деньгами. Ну, я пожму тебе руку, а золото оставь себе.
— Благодарю вас, генерал, — отвечал старик, тронутый. — Если вам понадобится человек, который был бы готов за вас в огонь и в воду, вспомните обо мне!
Он вышел счастливый: выиграв главный выигрыш в лотерее, он не мог бы быть довольнее, чем теперь.
— Ивон, — сказал генерал слуге, — меня нет дома ни для кого, кроме г-на Леви; г-н Лебо будет обедать у меня; поставь прибор для него.
— Слушаю.
— И еще заметь себе: я принимаю всех бродяг, охотников, праздоношатающихся, когда бы они ни приходили, днем или ночью, сплю ли я, занят ли с кем, все равно — я всегда готов видеться с ними. Так слышишь же?
— Ваше сиятельство уже раз приказывали мне это, и я не забуду; ваше сиятельство изволите знать, как я стараюсь угодить вам.
— Я знаю, что ты верно служишь мне много лет, и вполне доверяю; но забыть может всякий, при теперешних обстоятельствах рассеянность или ошибка могут иметь важные последствия.
— Вашему сиятельству не придется сердиться на меня.
— Надеюсь. Теперь ступай. Слуга поклонился и вышел.
— Мне необходимо было отдать это приказание, — сказал генерал, оставшись наедине с Шарлем Лебо. — Главнокомандующий все должен видеть сам, особенно когда он такой новичок в стране, как я, и когда ему надо столько узнать.
— Я вполне разделяю ваше мнение, особенно в таком случае, когда не на кого положиться.
— Прибавьте еще: когда все окружающие относятся враждебно; но к черту все это, не стоит горевать! — прибавил он, смеясь. — Я вам скажу теперь, почему я так настаивал, чтобы вы остались при мне.
— Вы знаете, генерал, что я вполне предан вам.
— Ах, Боже мой! Число моих друзей не так велико, чтобы я мог ошибиться или забыть одного из них, следовательно…
В эту минуту дверь отворилась, и камердинер доложил:
— Шевалье Леви.
Монкальм быстро встал и ласково протянул руку вошедшему офицеру.
— Вы отобедаете со мной, не правда ли? — спросил он.
— Конечно, генерал, нам надо серьезно поговорить.
— Отлично; я только что собирался сам сказать вам это.
— Да, как нельзя больше.
— Ивон, подавай кушать.
— Следовательно, по редкой случайности, мой приход кстати…
— Пожалуйте в столовую, ваше сиятельство, кушанье подано, — отвечал Ивон, кланяясь.
Когда у генерала бывали деловые обеды, как он называл их, то даже его адъютанты обедали отдельно; все слуги удалялись из столовой, и прислуживал только Ивон, от которого у генерала не было секретов; это не мешало обеду быть превосходным и утонченным; генерал был известный гастроном.
Обед начался; у всех троих собеседников был прекрасный аппетит, и несколько минут прошло в совершенном молчании, так как все проголодались.
Мы воспользуемся этим временем, чтобы познакомиться с шевалье Леви, который играет некоторую роль в этом рассказе.
Франсуа Гастон, шевалье Леви, впоследствии французский маршал и граф Леви, родился в Аяке, в Норбонском округе, 20 августа 1719 г.; в 1735 году, шестнадцати лет от роду, он вступил прапорщиком во флот, в 1737 был произведен в полковники, а в 1756 — в бригадиры. При его отправлении в Канаду, куда его просил прислать Монкальм, весьма желавший иметь его близ себя, главнокомандующий писал про него в депеше к военному министру: «Шевалье Леви выдающийся офицер; он много знает, он решителен, неутомим, храбр и опытен».
Потомство оценило эту заслуженную похвалу.
В это время шевалье Леви было сорок лет, но на вид он казался гораздо моложе; он был роста выше среднего и прекрасно сложен; во всех его движениях сказывалось необыкновенное изящество; черты лица его были мужественны, тонки, но определенны; глаза горели, и во всей фигуре виделась воинственность безо всякой аффектации.
Это был вполне солдат, в таком смысле, как это слово понималось в среде современного дворянства: т.е. человек, на которого даже убийственная гарнизонная жизнь не имела влияния; такие люди всегда оставались людьми лучшего общества; чванство и самохвальство были чужды им; мундир не довлел на них, в салоне они не переставали быть на своем месте.
Ореол славы, окружавший Монкальма, ослепил нас вначале, и мы забыли напомнить в кратких словах его биографию; постараемся исправить эту ошибку, за которую читатель не мог бы извинить нас.
Луи Жозеф де Монкальм Гозон, маркиз Сент-Веран, барон де Габрик, родился в 1712 году, в замке Кандик, близ Нима; он принадлежал к одному из знатнейших семейств Руэрга.
Он получил блестящее воспитание и приобрел серьезные знания в науках и языках:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115