хотя и на этот раз, как всегда, он улыбался и был, по-видимому, беззаботно весел, но опытный глаз графини Меренвиль и Марты де Прэль, знавшей его лучше других, подметил, что он был далеко не так покоен, как казался. Они поняли сразу, что он хочет сообщить им что-то важное, и поэтому, приняв его крайне любезно, попросили сесть, приготовясь слушать, что он будет говорить.
Но Шарль отказался садиться, он молча поклонился, поставил ружье на пол и, облокотившись на него скрещенными руками, стал говорить.
Хотя он и был адвокатом, но не всегда отличался красноречием; в противоположность своим собратьям в парижском парламенте, он, вместо того чтобы запутывать предлагаемый вопрос, старался разъяснить его насколько возможно; он всегда прямо шел к цели.
Как видите, это был очень странный адвокат, которого бы парламентские адвокаты забраковали окончательно.
В ту эпоху адвокаты парижского парламента пользовались громкой репутацией самых красноречивых в целой Европе.
Я не знаю, каковы они теперь, но во всяком случае я не позволю себе резко выразиться по этому поводу, боясь ошибиться.
— Графиня, — сказал Сурикэ, еще раз почтительно кланяясь дамам, — мой долг предупредить вас о том, что значительная партия ирокезов едет почти вместе с нами чуть не от самой крепости Дюкен.
— Что вы говорите? — воскликнула графиня с ужасом.
— Это верно, но успокойтесь, если мы знаем об их близком присутствии, зато они и не подозревают о нашем; они едут на расстоянии нескольких выстрелов впереди нас.
— Но если это так, то нам и бояться нечего?
— Может быть, но эти краснокожие беспокоят меня, и я не понимаю их действий; я не могу догадаться, что они хотят, какова у них цель; они могут совершенно неожиданно повернуть назад, и тогда нам придется защищаться.
— Ну что ж, мы будем защищаться, вы этого боитесь?
— Конечно, потому что наша роль в борьбе будет худшая.
— Каким образом?
— По военной тактике, которая всегда строго соблюдается…
— Что вы говорите?..
— Я говорю, что роль защищающегося всегда хуже роли атакующего.
— Это возможно, даже больше, это верно, если только вы так думаете, но мне кажется, что эти индейцы такие же путешественники, как мы, что они совсем ничего не знают о нас и, следовательно, не имеют ничего против нас, не забывайте, что с вами женщины, что вы клялись защищать их и, по возможности, избегать всяких стычек с краснокожими, которые будут попадаться на дороге до тех пор, пока вас не вынудят к этому, не правда ли?
— Совершенно верно.
— Итак, — сказала графиня, улыбаясь, — что вы теперь скажете?
— Я скажу, — отвечал охотник, опуская голову, — что теперь, графиня, после сделанной вами чести отклонить меня от задуманного решения, я более прежнего считаю своим долгом немедленно атаковать ирокезов и уничтожить их всех, если только буду в силах.
— Я не понимаю вас, дорогой друг.
— Это так просто, графиня; если бы я имел дело с каким-нибудь другим племенем, я вступил бы с ним в переговоры и, может быть, избежал бы кровопролития.
— Почему же теперь не попробовать сделать того же?
— Я сделал бы, если бы и племя, и вождь были не те, что плывут впереди нас.
— Значит, он ужасен, если так пугает вас? — спросила графиня с легкой иронической улыбкой.
Но Сурикэ твердо выдержал этот меткий удар.
— Этот вождь меня не пугает, графиня, — ответил он спокойно, — но это тот самый вождь — как ни тяжело мне это говорить, но вы сами вынуждаете, — который вторгся в Бельвю и убил ваших слуг, похитил м-ль де Прэль и ограбил ваш дом; это тот самый Нигамон, который был ранен и бежал, бросив все награбленное не только у вас, но и на других разоренных и сожженных им плантациях. Он наш смертельный враг, краснокожие не прощают никогда.
Дамы побледнели от страха, Марта де Прэль тряслась, как лист во время бури. Наступило молчание. Сурикэ первый заговорил.
— Но это еще не все, графиня, у этого человека есть какой-то тайный план, которого я не могу отгадать, с ним есть белый, как видно по следам.
— Простите меня, если я оскорбила вас своими словами, вы так чистосердечны, преданны; я никогда не прощу себе, что позволила говорить так, если вы сами не простите меня, — добавила она с очаровательной улыбкой.
— Мне не за что вас прощать, графиня, потому что все это говорилось в минуту увлечения, минута прошла, и вы сами пожалели о сказанном.
— Это верно, и я очень счастлива, что вы поняли меня, итак, ваше намерение?..
— Как только можно скорее атаковать Нигамона, графиня. Вы знаете, как жалко мне проливать кровь. Но в данном случае, я обязан оборонять ваше спокойствие и всех дам; если бы этот человек только подозревал, что вы так близко, он давно бы напал на нас и жестоко отомстил бы нам.
— Это правда, мой друг, все попытки миролюбивых переговоров с этим человеком для нас — потерянное время, которым он воспользуется, чтобы нам же повредить.
— Поэтому-то я спешу застичь его неожиданно.
— Да, — вскричала нервно Марта, — убейте этого злодея, убейте его, Шарль!
— Постараюсь, — отвечал он, смеясь, — если ему удастся бежать, это будет уже не моя вина.
— Благодарю вас, теперь я спокойна.
— Глупый ребенок, — сказала, улыбаясь, графиня и, обращаясь к Шарлю Лебо, добавила: — Какова же будет наша роль в этой кровавой трагедии, Шарль?
— Позвольте мне еще одно слово сказать, графиня.
— Говорите, дорогой друг.
— Я хотел бы знать, сознаете ли вы теперь необходимость нападения?
— Да, совершенно, и вполне разделяю ваше мнение, что нельзя терять времени.
— Я могу теперь же действовать?
— Когда угодно.
— Это решено!
— Но вы мне не ответили на вопрос, Шарль.
— Я отвечу, что вам не придется принимать участия.
— Это нетрудно.
— Прежде всего вас нужно укрыть от всевозможных оскорблений.
— Но как?
— Есть два способа.
— Первый?
— Отвезти вас на тот остров, который вы видите.
— Одних?
— Избави Боже! Пятнадцать воинов из племени гуронов, под предводительством Эмервие и моего друга Мишеля Белюмера, будут при вас безотлучно.
— Другой способ?
— Он прост, графиня.
— Я слушаю.
— Остаться здесь.
— Я предпочитаю второй, — сказала графиня.
— И мы также, — повторили в один голос остальные дамы.
— Хорошо, мадам, оставайтесь, если вы этого желаете.
— Да, очень желаем…
— Между тем остров…
— Не говорите о нем, я ни за что на свете не соглашусь.
— Почему?
— Есть много причин.
— Сделайте честь сказать мне хоть одну, графиня.
— Вы непременно хотите?
— Очень, графиня.
— Прежде всего меня удивляет, что такой осторожный человек мог хоть на минуту допустить мысль о том, чтобы увезти нас на остров.
— Но, мне кажется…
— Вы ошиблись, вот и все.
— Каким образом, графиня?
— Очень просто.
— Вы не говорите?
— Нет, скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Но Шарль отказался садиться, он молча поклонился, поставил ружье на пол и, облокотившись на него скрещенными руками, стал говорить.
Хотя он и был адвокатом, но не всегда отличался красноречием; в противоположность своим собратьям в парижском парламенте, он, вместо того чтобы запутывать предлагаемый вопрос, старался разъяснить его насколько возможно; он всегда прямо шел к цели.
Как видите, это был очень странный адвокат, которого бы парламентские адвокаты забраковали окончательно.
В ту эпоху адвокаты парижского парламента пользовались громкой репутацией самых красноречивых в целой Европе.
Я не знаю, каковы они теперь, но во всяком случае я не позволю себе резко выразиться по этому поводу, боясь ошибиться.
— Графиня, — сказал Сурикэ, еще раз почтительно кланяясь дамам, — мой долг предупредить вас о том, что значительная партия ирокезов едет почти вместе с нами чуть не от самой крепости Дюкен.
— Что вы говорите? — воскликнула графиня с ужасом.
— Это верно, но успокойтесь, если мы знаем об их близком присутствии, зато они и не подозревают о нашем; они едут на расстоянии нескольких выстрелов впереди нас.
— Но если это так, то нам и бояться нечего?
— Может быть, но эти краснокожие беспокоят меня, и я не понимаю их действий; я не могу догадаться, что они хотят, какова у них цель; они могут совершенно неожиданно повернуть назад, и тогда нам придется защищаться.
— Ну что ж, мы будем защищаться, вы этого боитесь?
— Конечно, потому что наша роль в борьбе будет худшая.
— Каким образом?
— По военной тактике, которая всегда строго соблюдается…
— Что вы говорите?..
— Я говорю, что роль защищающегося всегда хуже роли атакующего.
— Это возможно, даже больше, это верно, если только вы так думаете, но мне кажется, что эти индейцы такие же путешественники, как мы, что они совсем ничего не знают о нас и, следовательно, не имеют ничего против нас, не забывайте, что с вами женщины, что вы клялись защищать их и, по возможности, избегать всяких стычек с краснокожими, которые будут попадаться на дороге до тех пор, пока вас не вынудят к этому, не правда ли?
— Совершенно верно.
— Итак, — сказала графиня, улыбаясь, — что вы теперь скажете?
— Я скажу, — отвечал охотник, опуская голову, — что теперь, графиня, после сделанной вами чести отклонить меня от задуманного решения, я более прежнего считаю своим долгом немедленно атаковать ирокезов и уничтожить их всех, если только буду в силах.
— Я не понимаю вас, дорогой друг.
— Это так просто, графиня; если бы я имел дело с каким-нибудь другим племенем, я вступил бы с ним в переговоры и, может быть, избежал бы кровопролития.
— Почему же теперь не попробовать сделать того же?
— Я сделал бы, если бы и племя, и вождь были не те, что плывут впереди нас.
— Значит, он ужасен, если так пугает вас? — спросила графиня с легкой иронической улыбкой.
Но Сурикэ твердо выдержал этот меткий удар.
— Этот вождь меня не пугает, графиня, — ответил он спокойно, — но это тот самый вождь — как ни тяжело мне это говорить, но вы сами вынуждаете, — который вторгся в Бельвю и убил ваших слуг, похитил м-ль де Прэль и ограбил ваш дом; это тот самый Нигамон, который был ранен и бежал, бросив все награбленное не только у вас, но и на других разоренных и сожженных им плантациях. Он наш смертельный враг, краснокожие не прощают никогда.
Дамы побледнели от страха, Марта де Прэль тряслась, как лист во время бури. Наступило молчание. Сурикэ первый заговорил.
— Но это еще не все, графиня, у этого человека есть какой-то тайный план, которого я не могу отгадать, с ним есть белый, как видно по следам.
— Простите меня, если я оскорбила вас своими словами, вы так чистосердечны, преданны; я никогда не прощу себе, что позволила говорить так, если вы сами не простите меня, — добавила она с очаровательной улыбкой.
— Мне не за что вас прощать, графиня, потому что все это говорилось в минуту увлечения, минута прошла, и вы сами пожалели о сказанном.
— Это верно, и я очень счастлива, что вы поняли меня, итак, ваше намерение?..
— Как только можно скорее атаковать Нигамона, графиня. Вы знаете, как жалко мне проливать кровь. Но в данном случае, я обязан оборонять ваше спокойствие и всех дам; если бы этот человек только подозревал, что вы так близко, он давно бы напал на нас и жестоко отомстил бы нам.
— Это правда, мой друг, все попытки миролюбивых переговоров с этим человеком для нас — потерянное время, которым он воспользуется, чтобы нам же повредить.
— Поэтому-то я спешу застичь его неожиданно.
— Да, — вскричала нервно Марта, — убейте этого злодея, убейте его, Шарль!
— Постараюсь, — отвечал он, смеясь, — если ему удастся бежать, это будет уже не моя вина.
— Благодарю вас, теперь я спокойна.
— Глупый ребенок, — сказала, улыбаясь, графиня и, обращаясь к Шарлю Лебо, добавила: — Какова же будет наша роль в этой кровавой трагедии, Шарль?
— Позвольте мне еще одно слово сказать, графиня.
— Говорите, дорогой друг.
— Я хотел бы знать, сознаете ли вы теперь необходимость нападения?
— Да, совершенно, и вполне разделяю ваше мнение, что нельзя терять времени.
— Я могу теперь же действовать?
— Когда угодно.
— Это решено!
— Но вы мне не ответили на вопрос, Шарль.
— Я отвечу, что вам не придется принимать участия.
— Это нетрудно.
— Прежде всего вас нужно укрыть от всевозможных оскорблений.
— Но как?
— Есть два способа.
— Первый?
— Отвезти вас на тот остров, который вы видите.
— Одних?
— Избави Боже! Пятнадцать воинов из племени гуронов, под предводительством Эмервие и моего друга Мишеля Белюмера, будут при вас безотлучно.
— Другой способ?
— Он прост, графиня.
— Я слушаю.
— Остаться здесь.
— Я предпочитаю второй, — сказала графиня.
— И мы также, — повторили в один голос остальные дамы.
— Хорошо, мадам, оставайтесь, если вы этого желаете.
— Да, очень желаем…
— Между тем остров…
— Не говорите о нем, я ни за что на свете не соглашусь.
— Почему?
— Есть много причин.
— Сделайте честь сказать мне хоть одну, графиня.
— Вы непременно хотите?
— Очень, графиня.
— Прежде всего меня удивляет, что такой осторожный человек мог хоть на минуту допустить мысль о том, чтобы увезти нас на остров.
— Но, мне кажется…
— Вы ошиблись, вот и все.
— Каким образом, графиня?
— Очень просто.
— Вы не говорите?
— Нет, скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115