И вот он посадил на суда Георгия Палеолога вместе с отважными мужами, приказал ему пристать к подножиям холмов и по сигналу за спиной врага взойти на гребень, поднявшись туда по пустынной и более легкой дороге. Увидав же, что самодержец вступил на суше в бой {176} с латинянами, Палеолог должен был как можно быстрее напасть на врагов: будучи не в состоянии сражаться на два фронта, они ослабили бы сопротивление на одном из флангов, и тогда их можно было бы легко одолеть.
Георгий Палеолог пристал к берегу у упомянутого уже холма и остановился там с вооруженным войском; на высоком месте он поставил наблюдателя, который ждал условного сигнала императора, чтобы передать его Палеологу. На рассвете воины самодержца с боевыми криками поспешили вступить в бой с латинянами с суши. Наблюдатель заметил поданный сигнал и другим сигналом сообщил об этом Палеологу. Воины во главе с Палеологом быстро поднялись на гребень холма и встали там сомкнутым строем. Бриен видел, что извне их осаждает император, что изнутри точит зубы Палеолог, тем не менее он не пал духом, а приказал своим графам еще мужественнее продолжать сопротивление. Но они сказали ему: «Ты видишь, несчастия следуют одно за другим, и каждому из нас отныне надо заботиться о своем спасении: одним перейти к императору, другим вернуться на родину». Графы сразу же претворили в дело свои слова и попросили самодержца установить одно знамя у храма великомученика Георгия (там была воздвигнута церковь в честь этого мученика), а другое – в направлении Авлона, чтобы, как они говорили, «те из нас, которые пожелают служить твоей царственности, подошли к знамени, установленному у храма мученика, а те, которые пожелают вернуться на родину, явились к знамени, обращенному к Авлону». Сообщив это, они сразу же пришли к императору. Бриен, человек мужественный, не пожелал перейти к императору, но поклялся никогда не обращать против него оружие, если только тот позволит ему вернуться в свою страну и даст людей, которые проводят его до границ Ромейской империи. Император с готовностью исполнил эту просьбу, а сам, увенчанный блестящей победой, отправился по направлению к Византию.
2. Здесь я немного прерву течение своего рассказа, чтобы поведать, каким образом Алексей одержал победу над павликианами. Император не мог позволить себе вернуться во дворец, не одолев мятежников, и, как бы обеспечивая одной победой другую, наказанием манихеев завершил круг своих подвигов. Ведь нельзя было допустить, чтобы эти потомки павликиан омрачали его славные победы над западными врагами. Однако Алексей не хотел достичь своей цели битвами, ибо не желал, чтобы обе стороны понесли на войне большие потери (императору издавна были известны жестокость и сви-{177}репость этих людей к врагам), поэтому он стремился наказать лишь главных виновников, а остальных включить в состав своего войска.
Император преследовал свою цель хитро. Зная отвагу и воинский пыл манихеев, Алексей опасался, как бы, придя в отчаяние, они не замыслили какого-нибудь зла. Ведь до тех пор они спокойно жили в своем отечестве и не совершали еще грабительских набегов. И вот на обратном пути в Византии Алексей отправил письмо, в котором приглашал еретиков к себе, завлекая их обещаниями всяких благ. Павликиане же, зная о его победе над кельтами, опасались, как бы это письмо не обмануло их благими надеждами. Тем не менее, хотя и против своей воли, они отправились к императору.
Алексей подошел к Мосинополю и остановился в окрестностях города, ожидая прихода павликиан, но делая вид, что задерживается там из-за каких-то иных причин. Когда павликиане прибыли, Алексей сказал, что хочет-де на них посмотреть и записать имя каждого. С грозным видом воссел он на троне и приказал предводителям манихеев двигаться не беспорядочно, а группами по десять человек (общий смотр он обещал устроить на следующий день), затем, когда их перепишут, входить в ворота. Там уже стояли наготове воины, чтобы отбирать у еретиков коней и оружие, а их самих связывать и заключать в специальные тюрьмы. Манихеи, которые шли позади, находились в полном неведении относительно того, что происходит впереди, и входили в ворота, не зная, что ожидает каждого из них. Таким образом Алексей захватил павликиан и конфисковал их богатства, которые распределил среди своих доблестных воинов, разделявших с ним тяготы и опасности битв. Человек, взявший на себя такое дело, выгнал жен манихеев из домов и заключил под стражу на акрополе. Вскоре, однако, самодержец проникся состраданием к захваченным манихеям, и те, которые пожелали принять святое крещение, не встретили в этом отказа. Используя все средства, император выявил главных виновников этого безумия, сослал их на острова и держал под стражей, а остальных освободил и разрешил идти, куда они пожелают. Манихеи всему другому предпочли свою родину и сразу же отправились туда, чтобы по возможности устроить свои дела.
3. Между тем император вернулся в царицу городов, где от него не укрылись сплетни, которые распространяли о нем на перекрестках и в закоулках. Слушая их, Алексей терзался душой, ибо не сделал и сотой доли того, что возводили на него злые языки. Ведь он прибег к этой мере в период край-{178}ней нужды, когда мир сотрясался и Алексей попал в затруднительное положение из-за того, что императорская казна была пуста. Он считал это займом, а не грабежом и злым умыслом тирана, как утверждали клеветники. К тому же у Алексея было намерение после успешного окончания предстоящих ему войн отдать церквам взятые у них ценности.
Вернувшись в царицу городов, он не мог снести того, что стал предметом разговоров людей, вкривь и вкось толкующих его поступки, поэтому созвал во Влахернском дворце собрание и великий синедрион, желая предстать там сначала в качестве обвиняемого и, таким образом, оправдать свои действия. И вот собрался весь синклит, военачальники и священническое сословие, которые с нетерпением ожидали, чем станет заниматься это большое собрание. А состоялось там не что иное, как расследование клеветнических слухов относительно императора. На этом собрании присутствовали попечители святых монастырей, перед ними находились книги (называемые «бревиями»), в которых были записаны сокровища каждого храма. Внешне казалось, что сидящий на троне император был судьей, на самом же деле он сам собирался предстать перед следствием. И вот стали выяснять, какие пожертвования святым обителям издавна совершались разными лицами и что затем было оттуда взято, в том числе самим самодержцем. Когда же стало очевидным, что ничего не было взято, кроме золотых и серебряных украшений с гробницы императрицы Зои и другой немногочисленной и почти не употреблявшейся для службы утвари, самодержец открыто объявил себя обвиняемым и предложил любому из присутствующих быть его судьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Георгий Палеолог пристал к берегу у упомянутого уже холма и остановился там с вооруженным войском; на высоком месте он поставил наблюдателя, который ждал условного сигнала императора, чтобы передать его Палеологу. На рассвете воины самодержца с боевыми криками поспешили вступить в бой с латинянами с суши. Наблюдатель заметил поданный сигнал и другим сигналом сообщил об этом Палеологу. Воины во главе с Палеологом быстро поднялись на гребень холма и встали там сомкнутым строем. Бриен видел, что извне их осаждает император, что изнутри точит зубы Палеолог, тем не менее он не пал духом, а приказал своим графам еще мужественнее продолжать сопротивление. Но они сказали ему: «Ты видишь, несчастия следуют одно за другим, и каждому из нас отныне надо заботиться о своем спасении: одним перейти к императору, другим вернуться на родину». Графы сразу же претворили в дело свои слова и попросили самодержца установить одно знамя у храма великомученика Георгия (там была воздвигнута церковь в честь этого мученика), а другое – в направлении Авлона, чтобы, как они говорили, «те из нас, которые пожелают служить твоей царственности, подошли к знамени, установленному у храма мученика, а те, которые пожелают вернуться на родину, явились к знамени, обращенному к Авлону». Сообщив это, они сразу же пришли к императору. Бриен, человек мужественный, не пожелал перейти к императору, но поклялся никогда не обращать против него оружие, если только тот позволит ему вернуться в свою страну и даст людей, которые проводят его до границ Ромейской империи. Император с готовностью исполнил эту просьбу, а сам, увенчанный блестящей победой, отправился по направлению к Византию.
2. Здесь я немного прерву течение своего рассказа, чтобы поведать, каким образом Алексей одержал победу над павликианами. Император не мог позволить себе вернуться во дворец, не одолев мятежников, и, как бы обеспечивая одной победой другую, наказанием манихеев завершил круг своих подвигов. Ведь нельзя было допустить, чтобы эти потомки павликиан омрачали его славные победы над западными врагами. Однако Алексей не хотел достичь своей цели битвами, ибо не желал, чтобы обе стороны понесли на войне большие потери (императору издавна были известны жестокость и сви-{177}репость этих людей к врагам), поэтому он стремился наказать лишь главных виновников, а остальных включить в состав своего войска.
Император преследовал свою цель хитро. Зная отвагу и воинский пыл манихеев, Алексей опасался, как бы, придя в отчаяние, они не замыслили какого-нибудь зла. Ведь до тех пор они спокойно жили в своем отечестве и не совершали еще грабительских набегов. И вот на обратном пути в Византии Алексей отправил письмо, в котором приглашал еретиков к себе, завлекая их обещаниями всяких благ. Павликиане же, зная о его победе над кельтами, опасались, как бы это письмо не обмануло их благими надеждами. Тем не менее, хотя и против своей воли, они отправились к императору.
Алексей подошел к Мосинополю и остановился в окрестностях города, ожидая прихода павликиан, но делая вид, что задерживается там из-за каких-то иных причин. Когда павликиане прибыли, Алексей сказал, что хочет-де на них посмотреть и записать имя каждого. С грозным видом воссел он на троне и приказал предводителям манихеев двигаться не беспорядочно, а группами по десять человек (общий смотр он обещал устроить на следующий день), затем, когда их перепишут, входить в ворота. Там уже стояли наготове воины, чтобы отбирать у еретиков коней и оружие, а их самих связывать и заключать в специальные тюрьмы. Манихеи, которые шли позади, находились в полном неведении относительно того, что происходит впереди, и входили в ворота, не зная, что ожидает каждого из них. Таким образом Алексей захватил павликиан и конфисковал их богатства, которые распределил среди своих доблестных воинов, разделявших с ним тяготы и опасности битв. Человек, взявший на себя такое дело, выгнал жен манихеев из домов и заключил под стражу на акрополе. Вскоре, однако, самодержец проникся состраданием к захваченным манихеям, и те, которые пожелали принять святое крещение, не встретили в этом отказа. Используя все средства, император выявил главных виновников этого безумия, сослал их на острова и держал под стражей, а остальных освободил и разрешил идти, куда они пожелают. Манихеи всему другому предпочли свою родину и сразу же отправились туда, чтобы по возможности устроить свои дела.
3. Между тем император вернулся в царицу городов, где от него не укрылись сплетни, которые распространяли о нем на перекрестках и в закоулках. Слушая их, Алексей терзался душой, ибо не сделал и сотой доли того, что возводили на него злые языки. Ведь он прибег к этой мере в период край-{178}ней нужды, когда мир сотрясался и Алексей попал в затруднительное положение из-за того, что императорская казна была пуста. Он считал это займом, а не грабежом и злым умыслом тирана, как утверждали клеветники. К тому же у Алексея было намерение после успешного окончания предстоящих ему войн отдать церквам взятые у них ценности.
Вернувшись в царицу городов, он не мог снести того, что стал предметом разговоров людей, вкривь и вкось толкующих его поступки, поэтому созвал во Влахернском дворце собрание и великий синедрион, желая предстать там сначала в качестве обвиняемого и, таким образом, оправдать свои действия. И вот собрался весь синклит, военачальники и священническое сословие, которые с нетерпением ожидали, чем станет заниматься это большое собрание. А состоялось там не что иное, как расследование клеветнических слухов относительно императора. На этом собрании присутствовали попечители святых монастырей, перед ними находились книги (называемые «бревиями»), в которых были записаны сокровища каждого храма. Внешне казалось, что сидящий на троне император был судьей, на самом же деле он сам собирался предстать перед следствием. И вот стали выяснять, какие пожертвования святым обителям издавна совершались разными лицами и что затем было оттуда взято, в том числе самим самодержцем. Когда же стало очевидным, что ничего не было взято, кроме золотых и серебряных украшений с гробницы императрицы Зои и другой немногочисленной и почти не употреблявшейся для службы утвари, самодержец открыто объявил себя обвиняемым и предложил любому из присутствующих быть его судьей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166