ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

336), не уверена она и в происхождении названия города Элисса (XII, 9, стр. 339) и т. д. Порой Анна приводит две версии описываемого ею события и колеблется, какую из них признать правильной (например, в рассказе о ставленнике Роберта самозванце Ректоре – Ал., I, 12, стр. 79 и сл.).
О стремлении историографа к точности лучше всего свидетельствуют весьма часто встречающиеся в «Алексиаде» лакуны там, где следовало бы ожидать дату, имя или название места (XII, 5, стр. 330; XIII, 1, стр. 343; XIV, 5, стр. 387 и др.). Видимо, писательница хотела выяснить тот или иной вопрос и в будущем заполнить пропуск, но забыла или не успела этого сделать.
Но в какой степени надежны источники ее информации? Анна – очевидец большинства описанных ею событий. Можно предполагать, что уже с начала 90-х годов XI в. многие эпизоды восстанавливаются историографом по памяти. Надо учесть, что Анна не простая современница событий. Она – императорская дочь, на ее глазах «делается история». Анна находится в родственных связях или во всяком случае знакома со всеми сколько-нибудь заметными деятелями своей эпохи. В «Алексиаде» она неоднократно ссылается на сведения, полученные от ее царственных родителей (VI, 8, стр. 188; VII, 3, стр. 212 и др.), от Марии – матери ее первого жениха (?I?, 1, стр. 117), от дяди Георгия Палеолога (XIV, 7, стр. 392), от перешедшего на сторону Алексея норманнского рыцаря Петра Алифы (IV, 6, стр. 152) и т. д. С ней, безусловно, делился своими богатыми воспоминаниями Никифор Вриенний – участник многих событий того времени. По вероятному предположению Ф. Шаландона, доставлял сведения принцессе приближенный Алексея полководец Татикий. Конечно, не могла Анна не слышать рассказов бежавшего из турецкого плена Евстафия Камицы. Не только в молодости, но и в последние годы своей жизни Анна собирает информацию об отце. В царствование внука Алексея, Мануила (т. е. после 1143 г.), «когда уже не было лжи и лести по отношению к его деду», писательница расспрашивает престарелых участников походов своего отца, сменивших воинские доспехи на монашескую рясу. Кроме рассказов, услышанных от многих лиц, {28} Анна иногда использует и молву (? ????), которая всегда возникает вокруг всех сколько-нибудь заметных исторических событий. Однако, к чести историографа, Анна прибегает к помощи столь ненадежного источника не очень часто (см.: X, 5, стр. 277; XIII, 3, стр. 346 и др.). В некоторых случаях сам характер рассказов писательницы заставляет предполагать их полулегендарное происхождение (например, сообщения о тучах саранчи, появившейся накануне нашествия крестоносцев – X, 5, стр. 376, о переправе Боэмунда под видом мертвеца – XI, 12, стр. 318–319 и др.).
В распоряжении историографа находились также и письменные источники. Сама Анна говорит о том, что многие сведения она почерпнула из «простых и совершенно безыскусных сочинений» (???????????? ??????? – XIV, 7, стр. 393) очевидцев, которые писательница, должно быть, читала в своем монастырском уединении. Уже говорилось о том, что значительная часть первой книги «Алексиады» и некоторые главы второй представляют собой изложение «Материала для истории» Вриенния. Большинство сведений о византийско-норманнской войне 1081–1085 гг. Анна заимствует из не дошедшего до нас сочинения, послужившего также источником для «Деяний Роберта Гвискара» итальянского поэта Вильгельма Апулийского. Отступление об основании храма св. Феклы в Константинополе (III, 8, стр. 131–132) представляет собой контаминацию эпизодов из «Хронографии» Михаила Пселла и сочинения так называемого Продолжателя Скилицы (см. прим. 359).
Наблюдения над текстом «Алексиады» (показывают, что Анна не механически переписывает сочинения своих предшественников, а сопоставляет и контаминирует их данные, зачастую по-новому освещает события. Впрочем, контаминация свидетельств, почерпнутых из разных источников, иногда приводит писательницу к досадным ошибкам.
В произведение Анны включен большой документальный материал: письма Алексея и к Алексею, императорские хрисовулы и договоры. Сама Анна, характеризуя свой метод историка, заявляет: «Каждый пишущий историю должен рассказывать о деяниях и о распоряжениях великих мужей отнюдь не в общих чертах; напротив, о подвигах следует говорить как можно более подробно, а содержание постановлений излагать» (III, 6, стр. 126–127). Мы не имеем возможности в боль-{29}шинстве случаев проверить Анну, но можем с достаточными основаниями утверждать, что писательница знакомилась с оригиналами или держала в руках копии хрисовулов и договоров, содержание которых излагала. Это несомненно относится к трем наиболее крупным и важным документам, переданным историком: к хрисовулу Алексея матери 1081 г. (III, 6, стр. 127–128), где писательница сама говорит, что приводит его полностью, лишь «опустив красоты стиля» (стр. 127), к указу о предоставлении привилегий венецианцам (VI, 5, стр. 184), который можно сравнить с подлинником (см. прим. 637), и к Девольскому договору Алексея с Боэмундом 1108 г. (XIII, 12, стр. 364 и сл.), множество юридических формул (часто западного типа) и подробность, с какой перечисляются мелкие крепости и области Востока, исключают возможность его изложения по памяти.
Сложнее вопрос о письмах. Думается, что близко к подлиннику изобилующее деталями письмо Алексея германскому королю Генриху IV (III, 10, стр. 135–136). Есть основания считать подлинным и письмо Боэмунда Алексею 1099 г. (см. прим. 1176), и письмо жупана Рашки Вукана Алексею (см. прим. 892).
Мы далеки от мысли всегда и во всем доверять писательнице – «Алексиада» ни в коем случае не может служить надежным источником в тех частях, где Анна касается внутренней истории западных и восточных стран. Как уже отмечалось выше, легендарный характер носит повествование о возвышении и карьере Роберта Гвискара, много ошибок в сообщениях историка о взаимоотношениях Роберта с папой и о знаменитой борьбе Генриха IV с Григорием VII по вопросу об инвеституре (I, 13, стр. 81 и сл.). Фантастичны подчас сведения Анны и о Востоке.
Исследователи «Алексиады» обычно сетуют на запутанную хронологию труда Анны. Безусловно, писательница иногда допускает неточности – например, суд над Италом относится в «Алексиаде» к 1083, а не 1082 г. (см. прим. 589), – а в некоторых местах, не зная времени того или иного события, оставляет в тексте лакуны (см. выше, стр. 28). Однако случаев, когда историографа можно уличить в неточности или неосведомленности, сравнительно немного. Упреки исследователей справедливы лишь в отношении некоторых эпизодов «Алексиады», где суммарный и противоречивый рассказ Анны действительно не дает оснований для твердых датировок. Это в первую очередь {30} относится к повествованию о византийско-норманнской войне 1081–1085 гг. (см. прим. 444), о византийско-печенежской войне 1086–1092 гг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166