– А это ты нюхал?
И поселил меня вместе с собой. Дескать, так ему будет удобнее наблюдать за морально-бытовой стороной моей командировочной жизни. И вообще, где это видано, чтобы командир экипажа и второй пилот, «выполняющие авиахимработы», жили бы отдельно? И устроил мне буквально интернат, казарму какую-то!
– Длина разбега увеличивается – при взлете с мягкого грунта на двадцать пять процентов; с песчаного – на тридцать-тридцать пять... При повышении температуры наружного воздуха... – бубнил я, а сам тихонько на него поглядывал.
Уж так мое присутствие смущало его, так раздражало, что он себе места не находил.
Наконец Сахно не выдержал, аккуратно приготовил себе закусочку и пошел в свой угол, к своей койке. Сел на корточки, спиной ко мне, выташил из-под койки чемодан, откинул крышку и, порывшись в своих вещицах, вынул бутылку.
Ага, думаю, лед тронулся, господа присяжные заседатели! А сам делаю вид, что меня ничего не касается, и читаю:
– ... При увеличении полетного веса на каждые пятьсот килограммов – тридцать процентов...
Тут старик зло сплюнул, посмотрел на меня и, не скрываясь, запихал четвертинку обратно, встал и ногой толкнул чемодан под койку.
– Не на тридцать, а на тринадцать процентов, – презрительно выдавил он из себя. – Ты хоть прочитать-то грамотно можешь?
Я заглянул в «Памятку» и, делая вид, что ничего не произошло, согласился с ним:
– Точно, на тринадцать...
Сахно плюхнулся за стол, взял газету и с отвращением стал жевать свою «закусочку», запидая ее молоком. Причем рожа у него была такая, будто он запивал не молоком, а расплавленным оловом.
– На тринадцать процентов, на тринадцать процентов... «Мы коней собирали в поход!..» – запел я.
Старик оторвался от газеты и, решив, очевидно, меня доконать, спросил:
– А когда сокращается длина разбега?
И тут я вспомнил, что у меня кончилась зубная паста. И вообще нужно было бы кое-что купить из мелочи. Я его спросил:
– Сергей Николаевич, вы мне пятерочку до зарплаты не подкинете?
Я думал, его кондрашка от злости хватит! Он еле дух перевел, но сдержался и мрачно повторил:
– Я тебя спрашиваю: когда сокращается длина разбега?
Вот тут-то я ему и устроил маленький цирк, Я спокойненько встал из-за стола, потянулся и с шумом захлопнул инструкцию.
– Господи! – сказал я как можно жалобнее. – Вам бы только придраться к бедному ребенку!.. Обижать сиротку – последнее дело... При встречном ветре десять метров в секунду – в два раза и при использовании закрылков, отклоненных на двадцать пять градусов, при номинальном режиме работы двигателя – на двадцать – двадцать пять процентов!.. Дайте пятерочку, а?
* * *
Рано утром, когда все вокруг было покрыто сырым, зябким туманом, мы шли к самолету по каким-то жидким дощечкам, перекинутым через небольшое болотце. Дощечки разъезжались под ногами, и приходилось балансировать, чтобы не соскользнуть в мерзко пахнущую коричневую жижу, которая чавкала под этими мостками после каждого нашего шага.
Сахно шел впереди, я сзади. Меня трясло от холода и безумно хотелось спать.
– Это же каторга... – сказал я в спину Сахно. – Каждый день в четыре утра... Я, например, лично спать хочу! Инквизиция какая-то...
– Составь сводку расхода горючего, – не оборачиваясь, сказал Сахно.
– Можно подумать, что зерновые и свекла появились вместе с изобретением самолета, – сказал я. – Как будто до авиации не собирали урожай...
– Составь сводку расхода горючего.
– Слышал, слышал... Восемь дней – триста семьдесят три посадки! Уму непостижимо!.. Так низвести прекрасную профессию!.. Так отравить романтику ядохимикатами!.. Аэроплан, гордое, непокорное творение, гоняется за какой-то вонючей мошкой, за какими-то жучками-паршивцами?.. Подождите, подождите, Сергей Николаевич, скоро нас на борьбу с клопами бросят...
– Заткнись! – сказал Сахно.
Я предусмотрительно увеличил между нами дистанцию и сказал:
– Грубиян.
Старик остановился, повернулся ко мне и вытаращил глаза. Я тоже остановился, сохраняя почтительное расстояние. Такой тип может и по шее дать.
– Ну и нахал!.. – удивленно проговорил он и даже покачал головой. – Ну ты, Димка, нахал...
Это он в первый раз назвал меня Димкой.
– Какой же я нахал, Сергей Николаевич? – как можно проникновеннее сказал я и подошел к нему поближе. – Я мятущееся дитя века с легкоранимой душой...
– Это еще что такое? – возмутился Сахно. – Прекрати сейчас же!..
– Смотрите, смотрите, Сергей Николаевич!.. – быстро сказал я и показал в сторону самолета.
У взлетной площадки маячила в тумане нелепая фигура в сапогах и брезентовом дождевике с капюшоном. Заспиной у фигуры висела берданка.
– Я же говорил вам, что ночь еще не кончилась, – прошептал я. – Вот, пожалуйста, и призраки еще не разошлись...
– Не дури! – сказал Сахно.
– Ты кто? – крикнул я фигуре.
– Сторож, – ответила фигура тоненьким голосом.
– Ну-ка, ну-ка... – оживился я. Мне даже спать расхотелось.
Я подошел поближе и заглянул под капюшон. На меня смотрела замерзшая толстощекая девчонка лет двадцати.
– Здравствуйте, – робко сказала девчонка.
– Здорово, – удивился я. – А где же тот сторож?
– Приболел...
– Значит, ты каждую ночь будешь дежурить?
– А то как?
– Ну-ну... – сказал я и двинулся к самолету.
САХНО
И опять жара, руки на штурвале, рубаха от соли фанерой шуршит, и пить хочется... Все время пить хочется.
Взлет, посадка, взлет, посадка... В горле першит, кашель раздирает легкие, и кажется: еще одно самое маленькое усилие – и сердце разлетится вдребезги, и на глаза надвинется спасительная и жуткая темнота, в которой не будет ничего – ни жажды, ни кашля, ни жары, ни штурвала...
Это хорошо, что рядом со мной Димка. Не для подстраховки. Нет. Плевал я на подстраховку! Мне всегда нужен был такой Димка. Его присутствие не дает мне возможности сосредоточить внимание на самом себе. Это прекрасно! В моем возрасте это прекрасно. Он начинает болтать, и я тут же перестаю вслушиваться в неровный, неверный стук своего сердца... Он затевает свару с девками-загрузчицами – я ору на него, и у меня тут же исчезает головокружение... Сосуды от злости расширяются, что ли?
Причем, вот забавная штука, все это со мной происходит только на земле. В воздухе ничего похожего. В воздухе я очень занят.
Хорошо, что именно Димка рядом со мной. Что-то в нем мне начинает нравиться. Не знаю, как пойдет дальше, но мне кажется, что он будет грамотным летчиком. Есть в нем то, что и не назовешь никак.
Это, видимо, целый комплекс качеств, которые не вырабатываются точным соблюдением инструкций и отличными отметками. Это заложено в руках и в душе. Это уже от Бога. Нет, он мне действительно начинает нравиться.
Тут еще дурацкий случай такой произошел. Он, правда, к счастью, об этом не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39