И председатель, пробиваясь сквозь телефонный треск и затухания, обещал далеким и слабым голосом собственноручно сварить мне такую уху, что эта уха мне десять лет жизни прибавит...
Инженер и бухгалтер ушли из моего кабинета веселые и довольные. Наверное, я лишний раз убедил их в своей административно-дипломатической гениальности, потому что в течение всего моего разговора по телефону они восхищенно переглядывались, тихо посмеивались и удивленно покачивали головами. На какое-то мгновение я стал противен сам себе за этот эстрадный номер, за то, что не просто разговаривал с председателем журавлевского колхоза, а показывал своим подчиненным, как нужно разговаривать с «председателями». И когда положил трубку, я мысленно дал себе слово обязательно слетать в Журавлевку просто так, без всяких дел.
С начальником отдела перевозок было сложнее. Начальник перевозок был глуп и уже успел наломать дров с этим грузом.
Сидя на краешке письменного стола, я пытался успокоить разъяренного грузополучателя, а начальник перевозок стоял рядом и по моим ответам силился понять, что про него говорят на том конце провода. И хотя про него там ничего не говорили, а в основном чихвостили меня, я время от времени грозно поглядывал на начальника перевозок и один раз даже показал ему кулак.
В своих претензиях грузополучатель был конкретен и яростен, а я в своих ответах мягок и демагогичен.
– Есть для меня законы, есть! – говорил я в трубку. – И даже больше, чем для кого бы то ни было. Мы летаем по инструкции, возим по инструкции и живем по инструкции...
Тут мне такое ответили, что в другое время я бы... Но сейчас я только рассмеялся и ответил:
– Нет, в этих случаях мы обходимся без инструкций... Да и вы, я думаю, тоже.
Мне еще немножко наговорили гадостей и под конец упрекнули в желании перессориться со всей клиентурой.
Тут я понял, что пришла пора брать инициативу разговора в свои руки, и сказал фразу, на которую, по моим расчетам, ответить было нечего:
– Да нет... Вы меня не поняли. Я не собираюсь ссориться. Я за то, чтобы каждый на своем месте делал свое дело толково и честно...
И угадал. Разговор окончился взаимными приветствиями и обещаниями помогать друг другу до последней капли крови.
Я положил трубку, посмотрел на начальника перевозок и сказал:
– Убить тебя мало.
– Василий Григорьевич! – простонал начальник перевозок.
– Борис Иванович! – строго прервал я его. – Тебя за эти штучки убить мало. Немедленно отправить груз. Ясно?
– Так точно.
– Выполняйте.
– Слушаюсь.
Начальник перевозок почему-то на цыпочках вышел из кабинета и осторожно притворил за собой дверь.
Снова заверещал телефон. Я долго не мог понять, чего от меня хотят, и когда наконец понял, то сказал:
– Обязательно привезут ваш двигатель... Вы давайте свою машину сюда и через часок можете его забирать. Одну секундочку, я сейчас это кое с кем уточню...
Однако связаться с диспетчерской я не успел. Открылась дверь, и в кабинет заглянула Катерина. А за ней моментально протиснулась Лялька.
Я прикрыл трубку рукой, подмигнул Катерине и вопросительно поднял брови.
– Васенька, прости, пожалуйста, – быстро проговорила Катерина. – Мне хотелось только узнать, будешь ли ты сегодня обедать дома.
«Нет, нет!.. Не может быть... Я это все себе сам придумал», – пронеслось у меня в голове. Я так обрадовался, что Катерина и Лялька вдруг заглянули ко мне в кабинет, даже какой-то комок в горле помешал мне им сразу ответить. Сказать, что я обязательно буду обедать дома, что у меня больше нет на сегодня вылетов и что вечером все втроем мы непременно пойдем в кино, Катерина, я и Лялька. И плевать, что вечером детям до шестнадцати!.. У меня директор там знакомый...
Но в это время в кабинет вошел Виктор Кириллович Азанчеев. Он улыбнулся оглянувшейся Катерине и тихонько дернул Ляльку за кончик косы. Лялька весело боднула его головой в руку.
«Все может быть... – подумал я. – Все!»
– Виноват... – сказал я в трубку и снова прикрыл ее рукой.
Я внимательно посмотрел на Катерину, Азанчеева и Ляльку. Впервые я видел всех их вместе. И тут мне пришло в голову, что, если бы я не знал, кто такой Азанчеев и что Катерина моя жена, а Лялька моя дочь, я принял бы их за одну милую, дружную семью. А еще я подумал, что они прекрасно выглядели бы на фотографии. Такие фотографии обычно посылаются стареньким родителям с трогательными стереотипными надписями на обороте...
– Одну секунду, Виктор Кириллович, – сказал я Азанчееву и посмотрел на Катерину: – Итак, мадам?
– Я подумала о том, что, если ты не будешь обедать дома, мы с Лялькой перекусим в столовой.
– Прекрасно! – согласился я.
– Папа, возьми меня в рейс! – выкрикнула Лялька.
– Сначала пройди у мамы медосмотр.
– Прости, пожалуйста... – Катерина повернулась и вышла, таща на буксире Ляльку.
Я рассматривал Азанчеева. «Все может быть... – думал я. – Все!»
– Василий Григорьевич, – сказал Азанчеев. – Загрузка всего сорок процентов. Может быть, не делать два рейса, а сделать один сдвоенный?
– Виктор Кириллович, – рассмеялся я, – считайте, что вы внесли неоценимый вклад в научную организацию труда. Утрясите это с отделом перевозок, и добро.
Азанчеев кивнул и вышел.
– Виноват... – снова сказал я в трубку, нажал клавишу внутреннего переговорного устройства и наклонился к микрофону: – Иван Иванович, кто пошел в Ак-Беит за мотором для кинопередвижки?
– Соломенцев. «Як-двенадцатый», борт триста семнадцатый. Вылет в девять сорок, – ответил динамик голосом Ивана Ивановича Гонтового.
– Понял... – сказал я и усомнился в успехе дела. Однако в телефонную трубку сказал: – Ну вот, оказывается, все прекрасно! Вылетел он в девять сорок... Туда пятьдесят минут. Да там, пока погрузят, пока что... И обратно – час пять, час десять. А обратно ветер встречный. А как же? Вы не учитываете, а нам приходится.
Когда я положил трубку, мне вдруг захотелось снять китель и прямо тут, в кабинете, лечь на пол и полежать минут тридцать, закрыв глаза, ни о чем не думая, ничего не вспоминая. Желание было столь велико, что я даже испугался. Я резко встал и несколько раз глубоко вздохнул. Затем сел за стол япреувеличенно деловито записал на перекидном календаре: «Накладная 24310» – и поставил три восклицательных знака. Но это мне не помогло. В памяти неожиданно всплыл тоненький поросячий плач, приглушенный мешком, чье-то бормотание, чье-то хихиканье...
И снова какое-то странное, неведомое до сих пор ощущение тоски сжало мое сердце.
Напряженно и неподвижно я сидел за столом, тупо уставившись в плакатик над дверью; «Быстрые действия в воздухе – результат длительных раздумий на земле...»
ЛЕНА
Наверное, во всей этой истории все-таки виновата я. Как говорят французы, «шерше ля фам», что означает – «ищи женщину».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Инженер и бухгалтер ушли из моего кабинета веселые и довольные. Наверное, я лишний раз убедил их в своей административно-дипломатической гениальности, потому что в течение всего моего разговора по телефону они восхищенно переглядывались, тихо посмеивались и удивленно покачивали головами. На какое-то мгновение я стал противен сам себе за этот эстрадный номер, за то, что не просто разговаривал с председателем журавлевского колхоза, а показывал своим подчиненным, как нужно разговаривать с «председателями». И когда положил трубку, я мысленно дал себе слово обязательно слетать в Журавлевку просто так, без всяких дел.
С начальником отдела перевозок было сложнее. Начальник перевозок был глуп и уже успел наломать дров с этим грузом.
Сидя на краешке письменного стола, я пытался успокоить разъяренного грузополучателя, а начальник перевозок стоял рядом и по моим ответам силился понять, что про него говорят на том конце провода. И хотя про него там ничего не говорили, а в основном чихвостили меня, я время от времени грозно поглядывал на начальника перевозок и один раз даже показал ему кулак.
В своих претензиях грузополучатель был конкретен и яростен, а я в своих ответах мягок и демагогичен.
– Есть для меня законы, есть! – говорил я в трубку. – И даже больше, чем для кого бы то ни было. Мы летаем по инструкции, возим по инструкции и живем по инструкции...
Тут мне такое ответили, что в другое время я бы... Но сейчас я только рассмеялся и ответил:
– Нет, в этих случаях мы обходимся без инструкций... Да и вы, я думаю, тоже.
Мне еще немножко наговорили гадостей и под конец упрекнули в желании перессориться со всей клиентурой.
Тут я понял, что пришла пора брать инициативу разговора в свои руки, и сказал фразу, на которую, по моим расчетам, ответить было нечего:
– Да нет... Вы меня не поняли. Я не собираюсь ссориться. Я за то, чтобы каждый на своем месте делал свое дело толково и честно...
И угадал. Разговор окончился взаимными приветствиями и обещаниями помогать друг другу до последней капли крови.
Я положил трубку, посмотрел на начальника перевозок и сказал:
– Убить тебя мало.
– Василий Григорьевич! – простонал начальник перевозок.
– Борис Иванович! – строго прервал я его. – Тебя за эти штучки убить мало. Немедленно отправить груз. Ясно?
– Так точно.
– Выполняйте.
– Слушаюсь.
Начальник перевозок почему-то на цыпочках вышел из кабинета и осторожно притворил за собой дверь.
Снова заверещал телефон. Я долго не мог понять, чего от меня хотят, и когда наконец понял, то сказал:
– Обязательно привезут ваш двигатель... Вы давайте свою машину сюда и через часок можете его забирать. Одну секундочку, я сейчас это кое с кем уточню...
Однако связаться с диспетчерской я не успел. Открылась дверь, и в кабинет заглянула Катерина. А за ней моментально протиснулась Лялька.
Я прикрыл трубку рукой, подмигнул Катерине и вопросительно поднял брови.
– Васенька, прости, пожалуйста, – быстро проговорила Катерина. – Мне хотелось только узнать, будешь ли ты сегодня обедать дома.
«Нет, нет!.. Не может быть... Я это все себе сам придумал», – пронеслось у меня в голове. Я так обрадовался, что Катерина и Лялька вдруг заглянули ко мне в кабинет, даже какой-то комок в горле помешал мне им сразу ответить. Сказать, что я обязательно буду обедать дома, что у меня больше нет на сегодня вылетов и что вечером все втроем мы непременно пойдем в кино, Катерина, я и Лялька. И плевать, что вечером детям до шестнадцати!.. У меня директор там знакомый...
Но в это время в кабинет вошел Виктор Кириллович Азанчеев. Он улыбнулся оглянувшейся Катерине и тихонько дернул Ляльку за кончик косы. Лялька весело боднула его головой в руку.
«Все может быть... – подумал я. – Все!»
– Виноват... – сказал я в трубку и снова прикрыл ее рукой.
Я внимательно посмотрел на Катерину, Азанчеева и Ляльку. Впервые я видел всех их вместе. И тут мне пришло в голову, что, если бы я не знал, кто такой Азанчеев и что Катерина моя жена, а Лялька моя дочь, я принял бы их за одну милую, дружную семью. А еще я подумал, что они прекрасно выглядели бы на фотографии. Такие фотографии обычно посылаются стареньким родителям с трогательными стереотипными надписями на обороте...
– Одну секунду, Виктор Кириллович, – сказал я Азанчееву и посмотрел на Катерину: – Итак, мадам?
– Я подумала о том, что, если ты не будешь обедать дома, мы с Лялькой перекусим в столовой.
– Прекрасно! – согласился я.
– Папа, возьми меня в рейс! – выкрикнула Лялька.
– Сначала пройди у мамы медосмотр.
– Прости, пожалуйста... – Катерина повернулась и вышла, таща на буксире Ляльку.
Я рассматривал Азанчеева. «Все может быть... – думал я. – Все!»
– Василий Григорьевич, – сказал Азанчеев. – Загрузка всего сорок процентов. Может быть, не делать два рейса, а сделать один сдвоенный?
– Виктор Кириллович, – рассмеялся я, – считайте, что вы внесли неоценимый вклад в научную организацию труда. Утрясите это с отделом перевозок, и добро.
Азанчеев кивнул и вышел.
– Виноват... – снова сказал я в трубку, нажал клавишу внутреннего переговорного устройства и наклонился к микрофону: – Иван Иванович, кто пошел в Ак-Беит за мотором для кинопередвижки?
– Соломенцев. «Як-двенадцатый», борт триста семнадцатый. Вылет в девять сорок, – ответил динамик голосом Ивана Ивановича Гонтового.
– Понял... – сказал я и усомнился в успехе дела. Однако в телефонную трубку сказал: – Ну вот, оказывается, все прекрасно! Вылетел он в девять сорок... Туда пятьдесят минут. Да там, пока погрузят, пока что... И обратно – час пять, час десять. А обратно ветер встречный. А как же? Вы не учитываете, а нам приходится.
Когда я положил трубку, мне вдруг захотелось снять китель и прямо тут, в кабинете, лечь на пол и полежать минут тридцать, закрыв глаза, ни о чем не думая, ничего не вспоминая. Желание было столь велико, что я даже испугался. Я резко встал и несколько раз глубоко вздохнул. Затем сел за стол япреувеличенно деловито записал на перекидном календаре: «Накладная 24310» – и поставил три восклицательных знака. Но это мне не помогло. В памяти неожиданно всплыл тоненький поросячий плач, приглушенный мешком, чье-то бормотание, чье-то хихиканье...
И снова какое-то странное, неведомое до сих пор ощущение тоски сжало мое сердце.
Напряженно и неподвижно я сидел за столом, тупо уставившись в плакатик над дверью; «Быстрые действия в воздухе – результат длительных раздумий на земле...»
ЛЕНА
Наверное, во всей этой истории все-таки виновата я. Как говорят французы, «шерше ля фам», что означает – «ищи женщину».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39