.. Ну, может, плоскость поломает. А так больше ничего не должно быть... – сказал Сергей Николаевич.
– Для этого знаешь как летать надо! – испуганно воскликнул Гонтовой. – Для этого ювелиром быть нужно!..
– У меня в сорок третьем ну точь-в-точь такая же петрушка получилась... На «пешке», – неуверенно сказал инженер и почесал нос.
– Вспомнила баба, як дивкой була! – зло повернулся к нему Гонтовой. – Пусть идет в Хлыбово, пока все горючее не вылетал...
– Да заткнитесь вы! – сказал я ему и с надеждой посмотрел на старого инженера: – Ну?
– Да ничего... Подойду к полосе, прижмусь до минимума, стукну одним колесом об землю и снова по газам. Раза два-три пристукнул – и вторая нога вывалилась.
– Ну что? – спросил меня Сахно. – Попробуем?
– Командуйте, Сергей Николаевич.
Сахно взял в руки микрофон и негромко проговорил:
– Сорок пять шесть пять четыре, я Сантонин... Старший диспетчер Сахно.
Пауза длилась всего две, от силы три секунды, но мне показалось, что достаточно еще одного мгновения, чтобы я задохнулся.
– Вас понял, – наконец ответил динамик. – Здравствуйте, Сергей Николаевич.
– Как дела?
– Могло быть хуже, да вроде уж некуда.
– Как с горючим?
– Чего-чего, а этого добра...
– Слушай, командир, – сказал Сахно, – заходи на полосу...
Учись, Витя, учись!.. Время пройдет быстро – оглянуться не успеешь, как тебе придется ткнуться лбом в собственный биологический рубеж. Кем ты станешь в пятьдесят шесть? Диспетчером службы движения? Начальником отдела перевозок, инструктором на тренажере?..
Когда жизнь делает разворот на сто восемьдесят у такого, как двадцатидвухлетний Димка Соломенцев, все проще. Лишь бы в нем был с самого начала заложен Человек. Когда же ты резко меняешь курс после пятидесяти лет, прожитых на земле и на небе, на тебя со страшной силой обрушиваются перегрузки, не учтенные никакими графиками разложения сил, никакими векторами. Тяжелейший груз многолетних привычек, устоявшегося распорядка, комплекс привычек – вся структура твоего существования, сцементированная только одним – летать, летать, летать! – все разрушается под страшным воздействием резкого разворота. И если у конструкции нет достаточного запаса прочности, конструкция разрушается. Тогда это трагедия. Тогда человек погибает. Тогда ни к чему все усилия ученых, старающихся продлить людскую жизнь...
Но если ты в пятьдесят шесть все-таки сумел притереть к полосе свою искалеченную перегрузками машину со вспученной обшивкой на плоскостях, с деформированным стабилизатором и заглохшим двигателем да еще и сумел сделать так, что, стоя на земле, этот вылетавший свое агрегат вдруг станет всем необходим, тогда все в порядке. Значит, был запас прочности, и да здравствуют ученые, которые очень хотят продлить человеческую жизнь!..
«Ил» закончил круг и понесся к земле. И если мы до сих пор только слышали его, то теперь мы все яснее и яснее стали его видеть. Чем ближе он подходил к полосе, тем тревожнее становилось у меня на душе. Привычная конфигурация садящегося самолета была резко и нелепо нарушена. Вид одиноко висящего под левой плоскостью колеса и торчащей тоненькой носовой стойки, наглухо закрытые створки правой мотогондолы и неожиданная пустота там, где по всем законам должно быть правое колесо, производили пугающее впечатление.
Я не знаю, что испытывали все остальные, стоявшие на вышке, но мне стало не по себе. Может быть, потому, что несколько лет тому назад, в армии, я уже видел такую посадку и помню, чем она кончилась...
«Ил» вплотную подошел к земле на большой скорости и ударил левым колесом о жесткую посадочную полосу. За колесом взорвался клуб пыли, и самолет стал резко набирать спасительную высоту...
А правая нога так и не вышла. «Ил» пошел на второй круг. И пока он снова заходил на полосу, я подумал о том, что, может быть, именно сегодня я буду держать экзамен «на чин». Именно сегодня...
Снова «Ил» стал заходить на полосу.
– Господи! Боже мой... Да прекратите вы этот цирк!.. – обессиленно забормотал Гонтовой. – Вы представляете, что вы на себя берете?
– Ты что, Иван, спятил?! – спросил потрясенный Сахно. – Что с тобой, Ванька?..
А в микрофон совсем другим голосом:
– Хорошо, командир! Молодец!..Пристукни еще разок! Может, вывалится, стерва!..
Снова «Ил» сильно ударил левым колесом о землю. Снова клуб пыли, резкий набор высоты. Снова пустота под правой плоскостью.
– Ему бы хоть какую-нибудь опору справа, – простонал инженер. – Хоть что-нибудь!..
– А что, если ему под плоскость заправщик «ЗИЛ-150» подогнать с ходу? – спросил Сахно у инженера. – Если за мотогондолой в момент потери скорости ближе к краю подъехать? Сейчас он снова будет заходить на полосу!.. Глядите! Примечайте быстрее, можно заправщик подогнать?
«Ил-14» в третий раз ударил левым колесом о землю и снова ушел вверх.
– А если он винтом по кабине рубанет? – спросил начальник автопарка.
– Нет меня здесь, нет! – прокричал Гонтовой и схватил свою фуражку. – Это преступление, и я при нем не присутствую! Меня здесь нет!!!
– Пошел вон, дерьмо собачье, – негромко сказал ему Сахно и снял китель.
Он обстоятельно уселся на стул Гонтового, расстегнул воротник рубашки, ослабил узел галстука и взял микрофон.
И тут я вспомнил. В прошлом году после отпуска меня два дня тренировал Сахно. Как говорят у нас, давал мне «вывозные» полеты. Так вот: именно так, только так, делая то же самое, он садился за штурвал. Так же спокойно и обстоятельно. Он сначала снимал китель или куртку, усаживался, ставил ноги на педали, расстегивал воротник рубашки, ослабляя узел галстука, и только потом брал штурвал в руки...
– Ну что, Витя? – спросил он меня. – Сделаем?
– Давайте, Сергей Николаевич.
– Внимание, командир! – сказал Сахно в микрофон. – Есть тут одно предложение. Тебе решать, ты в воздухе... Ляжешь правой плоскостью на маслозаправщик. Он сам подойдет под тебя...
– Вас понял, вас понял, – отозвался динамик.
– Командир! – сказал Сахно. – Я думаю, что здесь главное – уравнять скорости... Как слышите? Прием.
– Сантонин! – сказал динамик. – Вас понял. Главное – уравнять скорости...
Я отыскал глазами начальника автопарка и приказал:
– Порожний заправщик в начало полосы. Сверху укутать моторными чехлами, чтобы плоскость не порвать. Быстро!
Сахно выключил связь с воздухом и повернулся ко мне:
– За руль садись сам. Поставь кого-нибудь на подножку для корректировки.
– Ясно, Сергей Николаевич, – ответил я. – Все будет в порядке.
Я выскочил из диспетчерской и вдруг увидел притаившегося за дверью Димку Соломенцева. Димка умоляюще смотрел на меня.
– Встанешь на подножку с левой стороны. Чуть что – прыгай...
– Понял.
– Айда!
КОМАНДИР КОРАБЛЯ
Я набрал высоту и повернулся к радисту:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Для этого знаешь как летать надо! – испуганно воскликнул Гонтовой. – Для этого ювелиром быть нужно!..
– У меня в сорок третьем ну точь-в-точь такая же петрушка получилась... На «пешке», – неуверенно сказал инженер и почесал нос.
– Вспомнила баба, як дивкой була! – зло повернулся к нему Гонтовой. – Пусть идет в Хлыбово, пока все горючее не вылетал...
– Да заткнитесь вы! – сказал я ему и с надеждой посмотрел на старого инженера: – Ну?
– Да ничего... Подойду к полосе, прижмусь до минимума, стукну одним колесом об землю и снова по газам. Раза два-три пристукнул – и вторая нога вывалилась.
– Ну что? – спросил меня Сахно. – Попробуем?
– Командуйте, Сергей Николаевич.
Сахно взял в руки микрофон и негромко проговорил:
– Сорок пять шесть пять четыре, я Сантонин... Старший диспетчер Сахно.
Пауза длилась всего две, от силы три секунды, но мне показалось, что достаточно еще одного мгновения, чтобы я задохнулся.
– Вас понял, – наконец ответил динамик. – Здравствуйте, Сергей Николаевич.
– Как дела?
– Могло быть хуже, да вроде уж некуда.
– Как с горючим?
– Чего-чего, а этого добра...
– Слушай, командир, – сказал Сахно, – заходи на полосу...
Учись, Витя, учись!.. Время пройдет быстро – оглянуться не успеешь, как тебе придется ткнуться лбом в собственный биологический рубеж. Кем ты станешь в пятьдесят шесть? Диспетчером службы движения? Начальником отдела перевозок, инструктором на тренажере?..
Когда жизнь делает разворот на сто восемьдесят у такого, как двадцатидвухлетний Димка Соломенцев, все проще. Лишь бы в нем был с самого начала заложен Человек. Когда же ты резко меняешь курс после пятидесяти лет, прожитых на земле и на небе, на тебя со страшной силой обрушиваются перегрузки, не учтенные никакими графиками разложения сил, никакими векторами. Тяжелейший груз многолетних привычек, устоявшегося распорядка, комплекс привычек – вся структура твоего существования, сцементированная только одним – летать, летать, летать! – все разрушается под страшным воздействием резкого разворота. И если у конструкции нет достаточного запаса прочности, конструкция разрушается. Тогда это трагедия. Тогда человек погибает. Тогда ни к чему все усилия ученых, старающихся продлить людскую жизнь...
Но если ты в пятьдесят шесть все-таки сумел притереть к полосе свою искалеченную перегрузками машину со вспученной обшивкой на плоскостях, с деформированным стабилизатором и заглохшим двигателем да еще и сумел сделать так, что, стоя на земле, этот вылетавший свое агрегат вдруг станет всем необходим, тогда все в порядке. Значит, был запас прочности, и да здравствуют ученые, которые очень хотят продлить человеческую жизнь!..
«Ил» закончил круг и понесся к земле. И если мы до сих пор только слышали его, то теперь мы все яснее и яснее стали его видеть. Чем ближе он подходил к полосе, тем тревожнее становилось у меня на душе. Привычная конфигурация садящегося самолета была резко и нелепо нарушена. Вид одиноко висящего под левой плоскостью колеса и торчащей тоненькой носовой стойки, наглухо закрытые створки правой мотогондолы и неожиданная пустота там, где по всем законам должно быть правое колесо, производили пугающее впечатление.
Я не знаю, что испытывали все остальные, стоявшие на вышке, но мне стало не по себе. Может быть, потому, что несколько лет тому назад, в армии, я уже видел такую посадку и помню, чем она кончилась...
«Ил» вплотную подошел к земле на большой скорости и ударил левым колесом о жесткую посадочную полосу. За колесом взорвался клуб пыли, и самолет стал резко набирать спасительную высоту...
А правая нога так и не вышла. «Ил» пошел на второй круг. И пока он снова заходил на полосу, я подумал о том, что, может быть, именно сегодня я буду держать экзамен «на чин». Именно сегодня...
Снова «Ил» стал заходить на полосу.
– Господи! Боже мой... Да прекратите вы этот цирк!.. – обессиленно забормотал Гонтовой. – Вы представляете, что вы на себя берете?
– Ты что, Иван, спятил?! – спросил потрясенный Сахно. – Что с тобой, Ванька?..
А в микрофон совсем другим голосом:
– Хорошо, командир! Молодец!..Пристукни еще разок! Может, вывалится, стерва!..
Снова «Ил» сильно ударил левым колесом о землю. Снова клуб пыли, резкий набор высоты. Снова пустота под правой плоскостью.
– Ему бы хоть какую-нибудь опору справа, – простонал инженер. – Хоть что-нибудь!..
– А что, если ему под плоскость заправщик «ЗИЛ-150» подогнать с ходу? – спросил Сахно у инженера. – Если за мотогондолой в момент потери скорости ближе к краю подъехать? Сейчас он снова будет заходить на полосу!.. Глядите! Примечайте быстрее, можно заправщик подогнать?
«Ил-14» в третий раз ударил левым колесом о землю и снова ушел вверх.
– А если он винтом по кабине рубанет? – спросил начальник автопарка.
– Нет меня здесь, нет! – прокричал Гонтовой и схватил свою фуражку. – Это преступление, и я при нем не присутствую! Меня здесь нет!!!
– Пошел вон, дерьмо собачье, – негромко сказал ему Сахно и снял китель.
Он обстоятельно уселся на стул Гонтового, расстегнул воротник рубашки, ослабил узел галстука и взял микрофон.
И тут я вспомнил. В прошлом году после отпуска меня два дня тренировал Сахно. Как говорят у нас, давал мне «вывозные» полеты. Так вот: именно так, только так, делая то же самое, он садился за штурвал. Так же спокойно и обстоятельно. Он сначала снимал китель или куртку, усаживался, ставил ноги на педали, расстегивал воротник рубашки, ослабляя узел галстука, и только потом брал штурвал в руки...
– Ну что, Витя? – спросил он меня. – Сделаем?
– Давайте, Сергей Николаевич.
– Внимание, командир! – сказал Сахно в микрофон. – Есть тут одно предложение. Тебе решать, ты в воздухе... Ляжешь правой плоскостью на маслозаправщик. Он сам подойдет под тебя...
– Вас понял, вас понял, – отозвался динамик.
– Командир! – сказал Сахно. – Я думаю, что здесь главное – уравнять скорости... Как слышите? Прием.
– Сантонин! – сказал динамик. – Вас понял. Главное – уравнять скорости...
Я отыскал глазами начальника автопарка и приказал:
– Порожний заправщик в начало полосы. Сверху укутать моторными чехлами, чтобы плоскость не порвать. Быстро!
Сахно выключил связь с воздухом и повернулся ко мне:
– За руль садись сам. Поставь кого-нибудь на подножку для корректировки.
– Ясно, Сергей Николаевич, – ответил я. – Все будет в порядке.
Я выскочил из диспетчерской и вдруг увидел притаившегося за дверью Димку Соломенцева. Димка умоляюще смотрел на меня.
– Встанешь на подножку с левой стороны. Чуть что – прыгай...
– Понял.
– Айда!
КОМАНДИР КОРАБЛЯ
Я набрал высоту и повернулся к радисту:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39