.. Десятки раз проводились совместные совещания на «высоком уровне», наворотили целую гору торжественных и мудрых резолюций, и эта гора, как говорится, родила мышь. Где-то на Украине, говорят, несколько колхозов построили такие полосы, даже с дренажным устройством, говорят.
А мы каждый год должны заново выбирать площадки, мы неделями не можем подняться в воздух из-за раскисшей от дождей земли, теряем черт знает какое количество химикатов, времени, денег и тех же самых урожаев!.. В конце концов, мы рискуем людьми и техникой из-за того, что председатели колхозов боятся истратить в один раз несколько тысяч рублей и претворить собственную же (и нашу) мечту в жизнь. Нет, они будут тратить эти же тысячи на оплату наших простоев, на ежегодную расчистку и подготовку временных посадочных полос.
Вот о чем я хотел поговорить с этим залетным представителем министерства. Чем черт не шутит, а вдруг в моем районе что-нибудь и наладится?.. Да если нужно, я его по всем «точкам» прокачу – пусть посмотрит, как мы работаем, пусть поговорит с председателями колхозов, с экипажами... Лишь бы он толковым мужиком оказался.
– Климов! – крикнул я своему технику. – Подготовь пятьсот одиннадцатую, я на ней в Хлыбово сейчас пойду!..
Все-таки провинциализм – страшная штука! Ну откуда могли знать, что Соломенцев взял на борт какого-то босса? А ведь все вылезли посмотреть на него. У каждого, видите ли, нашлось дело около стоянки, каждому любопытно поглазеть на курьерский поезд, который в кои-то веки по неведомой причине притормозит у глухого полустанка. Маленькие городишки, маленькие подразделения имеют свои маленькие незыблемые законы...
Этот шалопай вполне пристойно посадил свой «Як» и покатил к стоянке. Я поправил фуражку и двинулся ему навстречу. И все потянулись за мной.
– В чем дело, товарищи? – обернулся я. – Что вы здесь цирк устраиваете? Ведите себя достойно...
А я веду себя достойно? Может, кителек не следует так уж одергивать, а? Замедли шаг, Селезнев... Еще медленнее... Вот так. Спокойно.
Но я же не для себя, для дела. Нам же эти площадки как воздух нужны.
Неподалеку в «Ан-2» садились пассажиры. Около самолета стоял Виктор Кириллович Азанчеев и, как мне казалось, с любопытством наблюдал за мной.
Вразвалку прошел Сергей Николаевич Сахно – самый старый летчик эскадрильи. Он что-то спросил у Азанчеева, и Азанчеев что-то ответил, показывая на Димкин самолет. Сахно усмехнулся и остался стоять рядом с Азанчеевым.
Из медпункта вышла Катерина в белом халате, держа Ляльку за руку.
Я разозлился и цыкнул на кого-то из перемазанных мотористов...
«Як-12» зарулил на стоянку и выключил двигатель.
В общении с незнакомым начальством всегда очень важна первая фраза, которую ты произносишь. Она, как правило, дает тебе небольшое преимущество на старте и определяет характер всего разговора в дальнейшем. И поэтому я решил, что самое лучшее...
Открылась дверца кабины «Яка», и на землю вышел не ответственный работник республиканского масштаба, а девчонка лет девятнадцати в какой-то немыслимой куртке, джинсах и стоптанных кедах.
А потом из самолета выпрыгнул Соломенцев, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло, – подумаешь, мол, и пошутить нельзя.
Я почувствовал себя так, словно мне связали за спиной руки и отхлестали по щекам. Растерянность моя была столь велика, что я не сдержал себя и оглянулся вокруг. С фантастической жгучей обостренностью, за какую-то долю секунды, я увидел все.
Как улыбнулся Азанчеев...
Как пожал плечами Сахно...
Как засмеялся Климов...
Как вздохнула Катерина и повела Ляльку в медпункт...
Как Азанчеев посмотрел вслед Катерине и улыбка исчезла с его лица...
Я увидел, как Сахно перехватил взгляд Азанчеева, и растерялся, будто неожиданно что-то для себя открыл...
Я повернулся и, стараясь твердо ступать по земле, зашагал к зданию аэропорта. И тут я услышал голос этой девчонки:
– Ох черт... – горько сказала она, наверное, глядя мне в спину. – Напрасно мы все это...
... Весь остаток рабочего дня прошел в каком-то полузабытьи. Мне казалось, что я похож на курицу, которой отрубили голову, а она все еще продолжает дергаться, куда-то бежать и судорожно взмахивать своими нелепыми короткими крыльями.
Я подписывал какие-то бумаги, отдавал привычные распоряжения, написал приказ об отстранении Соломенцева Д. И. от полетов с последующим переводом его в распоряжение начальника склада ГСМ, попросил службу перевозок посадить эту девочку в хлыбовскую машину, возвращавшуюся в отряд из ремонта. Они у нас садились на дозаправку. Словом, я ни на йоту не отошел от обычного еженедельного рабочего распорядка. Но делал я это почти бессознательно, в силу какого-то устоявшегося стереотипа, и все окружавшие меня это чувствовали – в кабинет ко мне почти никто не заходил, а если я и вызывал кого-нибудь, то разговаривали со мной, как с тяжелобольным: тихо, кротко, во всем сразу же соглашаясь со мной...
А я все старался понять: что же произошло? Что привело меня к такому состоянию? Неужели это из-за Димки Соломенцева? Слишком мелко, ничтожно... Может быть, потому, что я тщательно продумал весь разговор с этим мифическим «представителем министерства», а получилось черт знает что, и я теперь оскорблен в своих лучших чувствах? Или потому, что я оказался не очень честен и затеял маленькую, гнусную интрижку не пустил Соломенцева в Хлыбово, чтобы самому слетать с этим начальником... С каким начальником? Там же не было никакого начальника! Там же какая-то девчонка, студентка какая-то была!
Но какие бы причины я ни находил, в памяти моей и в глазах моих стояло только то, что я увидел, когда обернулся там, на поле.
Как улыбнулся Азанчеев...
Как вздохнула Катерина...
Как Азанчеев посмотрел ей вслед...
Как Сахно перехватил взгляд Азанчеева и растерялся, словно неожиданно что-то открыл для себя...
САХНО
Еще когда с аэродрома ехали – меня Витя Азанчеев на своем мотоцикле вез, – выпить захотелось, я и говорю ему:
– Витек, давай завернем ко мне. Надежда поздно придет – у нее сегодня кружок радио в Доме пионеров. Она там часов до десяти с пацанами провозится, а мы с тобой за это время знаешь как хорошо посидим. Грибочки шикарные, мяса нажарим.
А он мне и говорит:
– Да нет, Сергей Николаевич, спасибо. У меня завтра вылет в семь двадцать.
– Так мы же по маленькой, – говорю.
И так мне захотелось посидеть с ним, так неохота было одному возвращаться...
– Спасибо, – говорит, – Сергей Николаевич. Как-нибудь в следующий раз.
– Ну смотри, – говорю. – Как хочешь. А то посидели бы...
Доехали до гастронома, я и говорю ему:
– Тормозни, Витек, я здесь выползу.
А потом в шутку и говорю:
– Пора тебе, Витя, этот драндулет на «Москвича» хотя бы сменить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
А мы каждый год должны заново выбирать площадки, мы неделями не можем подняться в воздух из-за раскисшей от дождей земли, теряем черт знает какое количество химикатов, времени, денег и тех же самых урожаев!.. В конце концов, мы рискуем людьми и техникой из-за того, что председатели колхозов боятся истратить в один раз несколько тысяч рублей и претворить собственную же (и нашу) мечту в жизнь. Нет, они будут тратить эти же тысячи на оплату наших простоев, на ежегодную расчистку и подготовку временных посадочных полос.
Вот о чем я хотел поговорить с этим залетным представителем министерства. Чем черт не шутит, а вдруг в моем районе что-нибудь и наладится?.. Да если нужно, я его по всем «точкам» прокачу – пусть посмотрит, как мы работаем, пусть поговорит с председателями колхозов, с экипажами... Лишь бы он толковым мужиком оказался.
– Климов! – крикнул я своему технику. – Подготовь пятьсот одиннадцатую, я на ней в Хлыбово сейчас пойду!..
Все-таки провинциализм – страшная штука! Ну откуда могли знать, что Соломенцев взял на борт какого-то босса? А ведь все вылезли посмотреть на него. У каждого, видите ли, нашлось дело около стоянки, каждому любопытно поглазеть на курьерский поезд, который в кои-то веки по неведомой причине притормозит у глухого полустанка. Маленькие городишки, маленькие подразделения имеют свои маленькие незыблемые законы...
Этот шалопай вполне пристойно посадил свой «Як» и покатил к стоянке. Я поправил фуражку и двинулся ему навстречу. И все потянулись за мной.
– В чем дело, товарищи? – обернулся я. – Что вы здесь цирк устраиваете? Ведите себя достойно...
А я веду себя достойно? Может, кителек не следует так уж одергивать, а? Замедли шаг, Селезнев... Еще медленнее... Вот так. Спокойно.
Но я же не для себя, для дела. Нам же эти площадки как воздух нужны.
Неподалеку в «Ан-2» садились пассажиры. Около самолета стоял Виктор Кириллович Азанчеев и, как мне казалось, с любопытством наблюдал за мной.
Вразвалку прошел Сергей Николаевич Сахно – самый старый летчик эскадрильи. Он что-то спросил у Азанчеева, и Азанчеев что-то ответил, показывая на Димкин самолет. Сахно усмехнулся и остался стоять рядом с Азанчеевым.
Из медпункта вышла Катерина в белом халате, держа Ляльку за руку.
Я разозлился и цыкнул на кого-то из перемазанных мотористов...
«Як-12» зарулил на стоянку и выключил двигатель.
В общении с незнакомым начальством всегда очень важна первая фраза, которую ты произносишь. Она, как правило, дает тебе небольшое преимущество на старте и определяет характер всего разговора в дальнейшем. И поэтому я решил, что самое лучшее...
Открылась дверца кабины «Яка», и на землю вышел не ответственный работник республиканского масштаба, а девчонка лет девятнадцати в какой-то немыслимой куртке, джинсах и стоптанных кедах.
А потом из самолета выпрыгнул Соломенцев, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло, – подумаешь, мол, и пошутить нельзя.
Я почувствовал себя так, словно мне связали за спиной руки и отхлестали по щекам. Растерянность моя была столь велика, что я не сдержал себя и оглянулся вокруг. С фантастической жгучей обостренностью, за какую-то долю секунды, я увидел все.
Как улыбнулся Азанчеев...
Как пожал плечами Сахно...
Как засмеялся Климов...
Как вздохнула Катерина и повела Ляльку в медпункт...
Как Азанчеев посмотрел вслед Катерине и улыбка исчезла с его лица...
Я увидел, как Сахно перехватил взгляд Азанчеева, и растерялся, будто неожиданно что-то для себя открыл...
Я повернулся и, стараясь твердо ступать по земле, зашагал к зданию аэропорта. И тут я услышал голос этой девчонки:
– Ох черт... – горько сказала она, наверное, глядя мне в спину. – Напрасно мы все это...
... Весь остаток рабочего дня прошел в каком-то полузабытьи. Мне казалось, что я похож на курицу, которой отрубили голову, а она все еще продолжает дергаться, куда-то бежать и судорожно взмахивать своими нелепыми короткими крыльями.
Я подписывал какие-то бумаги, отдавал привычные распоряжения, написал приказ об отстранении Соломенцева Д. И. от полетов с последующим переводом его в распоряжение начальника склада ГСМ, попросил службу перевозок посадить эту девочку в хлыбовскую машину, возвращавшуюся в отряд из ремонта. Они у нас садились на дозаправку. Словом, я ни на йоту не отошел от обычного еженедельного рабочего распорядка. Но делал я это почти бессознательно, в силу какого-то устоявшегося стереотипа, и все окружавшие меня это чувствовали – в кабинет ко мне почти никто не заходил, а если я и вызывал кого-нибудь, то разговаривали со мной, как с тяжелобольным: тихо, кротко, во всем сразу же соглашаясь со мной...
А я все старался понять: что же произошло? Что привело меня к такому состоянию? Неужели это из-за Димки Соломенцева? Слишком мелко, ничтожно... Может быть, потому, что я тщательно продумал весь разговор с этим мифическим «представителем министерства», а получилось черт знает что, и я теперь оскорблен в своих лучших чувствах? Или потому, что я оказался не очень честен и затеял маленькую, гнусную интрижку не пустил Соломенцева в Хлыбово, чтобы самому слетать с этим начальником... С каким начальником? Там же не было никакого начальника! Там же какая-то девчонка, студентка какая-то была!
Но какие бы причины я ни находил, в памяти моей и в глазах моих стояло только то, что я увидел, когда обернулся там, на поле.
Как улыбнулся Азанчеев...
Как вздохнула Катерина...
Как Азанчеев посмотрел ей вслед...
Как Сахно перехватил взгляд Азанчеева и растерялся, словно неожиданно что-то открыл для себя...
САХНО
Еще когда с аэродрома ехали – меня Витя Азанчеев на своем мотоцикле вез, – выпить захотелось, я и говорю ему:
– Витек, давай завернем ко мне. Надежда поздно придет – у нее сегодня кружок радио в Доме пионеров. Она там часов до десяти с пацанами провозится, а мы с тобой за это время знаешь как хорошо посидим. Грибочки шикарные, мяса нажарим.
А он мне и говорит:
– Да нет, Сергей Николаевич, спасибо. У меня завтра вылет в семь двадцать.
– Так мы же по маленькой, – говорю.
И так мне захотелось посидеть с ним, так неохота было одному возвращаться...
– Спасибо, – говорит, – Сергей Николаевич. Как-нибудь в следующий раз.
– Ну смотри, – говорю. – Как хочешь. А то посидели бы...
Доехали до гастронома, я и говорю ему:
– Тормозни, Витек, я здесь выползу.
А потом в шутку и говорю:
– Пора тебе, Витя, этот драндулет на «Москвича» хотя бы сменить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39